Эдуард Хруцкий - Комендантский час (сборник) Страница 23

– Вы уж извините меня, – Данилов сделал несколько шагов по кабинету, – все, что касается этой мрази, которую мы сегодня арестовали, – это, конечно, не наша «клиентура». Но Широкова все-таки позвольте взять нам.

– Правильно, – поддержал Данилова начальник МУРа, – дело об убийстве художника Грасса – наше дело.

Павел Николаевич достал новую папиросу, постучал мундштуком о коробку.

– Я все понимаю, товарищи. И вы и мы – чекисты и делаем одинаково нужное дело. Кстати, я направил вам информацию о резиденте по кличке Отец.

– Да, мы получили ее, внимательно ознакомились, проверили кое-что. У товарища Данилова есть предположение, что Широков связан с этим самым Отцом, – сказал начальник МУРа.

– Это точно? – повернулся старший майор к Данилову.

– Пока только версия, но версия прочная.

– Значит, так. – Павел Николаевич вынул из кармана авторучку. – Дело это будем вести совместно. От госбезопасности к вам подключается капитан Королев. Я думаю, что он быстро войдет в курс дела. Это первое. Второе: мы вам, естественно, поможем людьми. Создадим совместную оперативную группу. А теперь расскажите подробнее о сегодняшнем задержании.

– Докладывай, Данилов, – сказал начальник МУРа.

Иван Александрович начал с последнего допроса.

Рассказал о том, что в Москву из Минского разведцентра переброшен некто Носов, явка у него была в фотоателье, в котором работал Харитонов. Носов должен был связаться с группой ракетчиков, явка к ним у того же Харитонова.

– Так, – старший майор сделал какую-то пометку в записной книжке, – вы нам передайте этих людей.

– Я бы просил, Павел Николаевич, забрать одного Носова.

– У вас есть соображения по второй кандидатуре?

– Есть. – Данилов закурил и начал излагать свой план.

Его вели по узкому коридору внутренней тюрьмы. Мишка шел независимо, в такт веселому мотивчику, бившемуся в памяти: «К ней подходит один симпатичный, кепка набок и зуб золотой…»

– Ты иди спокойно, – зло сказал конвоир, – спокойно иди. Небось не на свадьбу сейчас повезут, а в Таганку.

– Скучный ты человек, начальник. «Таганка – все ночи полные огня…» – запел Мишка. – Это ты ее бойся, ты там не был. А я…

– Сволочь ты, – просто сказал конвоир, – люди на фронте. Руки назад, иди!

Мишка шагнул в темноту. Постепенно глаза его привыкли к ночному мраку, а память услужливо дорисовывала детали двора.

«Эх, неволя, неволя!» Он вздохнул и шагнул вперед. И сразу же за спиной раздался холодный, словно металлический голос:

– Шаг вправо, шаг влево расцениваю как попытку к бегству, стреляю без предупреждения.

– Понятно. – Мишка потянулся так, что суставы хрустнули, и поглядел на небо. Темно, ни звездочки. И вдруг он подумал, что именно сейчас в этом дворе произойдет самое важное событие в его жизни. С этой минуты она полностью переменится и побежит по неведомому ему, но прекрасному руслу.

За спиной опять лязгнул дверной засов, еще кто-то шагнул через порог и стал рядом с Мишкой. Он покосился, но смог увидеть в темноте только высокую грузную фигуру.

Откуда-то из темноты, урча мотором, подкатил «черный ворон».

– Садись! – скомандовал конвоир.

Сначала Мишка, потом тот, второй, влезли в душную металлическую коробку. Автозак тронулся.

Костров удобно устроился в темноте и спросил:

– Что, едем в Таганку?

– Нет, в Сочи, – ответил невидимый попутчик. – За что?

– Грабеж. А ты?

– Спекуляция.

– «Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал…»

– Ты веселый больно. Закурить есть?

– Нет, все вычистили, псы.

– Плохо.

– Куда хуже!

Они замолчали. Машину нестерпимо трясло, и Мишка понял, что едут они переулками, по булыжникам. В воронке стало совсем нечем дышать, в углу громко сопел Харитонов. Когда же? Долго-то как…

– Слышь, друг, – спросил Мишка попутчика, – тебя как звать-то? А то…

Он не успел договорить. Машину тряхнуло, раздался скрежет железа, на Мишку навалилось что-то липкое и тяжелое. Но все это длилось какую-то долю секунды. Очнувшись, Костров понял, что лежит на полу, придавленный тушей Харитонова. В открытую дверь сочился ночной холодный воздух.

«Пора», – понял Мишка. Он стряхнул с себя попутчика. Харитонов заворочался, застонал.

«Жив, сволочь». Мишка сильно тряхнул его за плечо:

– Бежим, слышь ты, бежим.

Мишка подтянулся на руках и спрыгнул на мостовую. За ним Харитонов. На мостовой лицом вниз лежал милиционер. Машина, ударившись о столб, нелепо накренилась, въехав в яму, зачем-то выкопанную у самого тротуара. В кабине кто-то стонал. Протяжно и страшно. Мишка наклонился, вынул из кобуры лежащего наган. А Харитонов уже поворачивал в проходной двор.

Они бежали минут двадцать. Мимо каких-то флигелей, мимо помоек и маленьких пузатых домов.

Наконец перелезли через забор и оказались в каком-то парке. Там они разыскали полуразрушенную беседку и спрятались за ее щербатой стеной.

– Данилов слушает.

– Все в порядке.

– Люди целы?

– Да.

– А машина?

– День работы.

– Хорошо. Он взял оружие?

– Взял.

– Приезжай немедленно.

– Так, – сказал Мишка, – значит, «мы бежали по тундре». А дальше?

– У тебя хата есть? – спросил Харитонов.

– Что толку, у меня там, наверное, засада. Они мою хату много лет знают.

– Вор?

– Ну зачем так грубо?

– Понятно. Сидел?

– Пять сроков, два побега, этот третий. Если возьмут, то, по военному времени, вполне могут прислонить к стенке.

– Ко мне тоже нельзя. Но есть одно место. Так что пошли. – Харитонов встал.

– Я себе не враг – ночью с пушкой патрулю попадаться. Надо до утра ждать.

– Резонно. Значит, давай обождем. Курить только страсть хочется. Я вздремну, пожалуй.

– Спи, я погляжу.

Мишка закутался в плащ. Все-таки холодны сентябрьские ночи. Он сидел и глядел в темноту.

Совсем рядом шумел ветер в ветках деревьев, где-то в пруду звонко плескалась вода. Ночь темная, и он был в ней один, со своими мыслями, со своим страхом. Он сидел и слушал. Ему казалось, что слышит он тяжелый басовитый гул, который с запада нес ветер. И Мишка понимал, что в этой ночи идет война и гибнут люди, а он ничем не может им помочь. Сознание своей беспомощности рождало в нем тяжелую злобу. Ему хотелось вынуть наган и всадить все семь пуль в этого гада, сопящего у противоположной стены. Ишь, сволочь, с немцами спутался. Но он вспоминал слова Данилова о том, что дело, порученное ему, поможет фронту и оно сейчас самое главное и важное для многих людей.

Под утро он задремал. Проснулся от резкого толчка. Над ним стоял Харитонов и тряс его за плечо:

– Утро. Проспал, караульщик.

– Я только полчаса. Ох и курить охота!

– Скоро покуришь. Пошли.

– Куда?

– Закудыкал. Тащить верблюда.

– А, ну если так, то я могу.

Они прошли по мокрой от росы траве. На аллеях клубился туман, солнечные лучи, с трудом пробираясь сквозь него, не доходили до земли. Было свежо.

– Пойдем побыстрей, – сказал Мишка, – а то я закоченею.

Где-то зазвенел трамвай, и они пошли на его голос мимо детской площадки, сырых скамеек, выцветших на солнце беседок.

Им повезло. Трамвай, показавшись из-за поворота, только-только набирал скорость. Они прыгнули на ходу. Вагон оказался пустым. Только пожилая кондукторша дремала, прислонив голову к стенке. Она открыла глаза, поглядела на пассажиров.

– Оплатите проезд, граждане. – Голос ее был по-утреннему хриплым.

Влипли. Мишка похолодел: денег-то нет.

Он поглядел на судорожно шарящего по карманам Харитонова. Кондукторша уже совсем проснулась и выжидающе глядела на них.

– Мамаша, – сказал Мишка, – мамаша, мы беженцы. Из-под Смоленска мы. Нету у нас денег. Ты уж извини нас.

– Откуда? – переспросила кондукторша.

Мишка молчал. Тогда она оторвала два билета и протянула ему:

– Бери, а то не дай бог – контролер. Как там?

– Плохо, мать, совсем плохо.

Они прошли вперед и сели.

– А ты ничего, – усмехнулся Харитонов, – молодец. Видно, битый.

– А по чему видно? – зло спросил Мишка.

– Да по всей ухватке.

Трамвай медленно пробирался через пустую Москву, Мишка смотрел в окно и удивлялся тому, как изменился город. Мимо окон проплывали магазины с витринами, забитыми досками. Нижние этажи домов закрыли мешки с песком, на перекрестках стояли разлапистые ежи, сваренные из обрубков рельсов.

– Эй, мужики, – крикнула кондукторша, – вы свою остановку не проедете?

– Нет, нет, – засуетился Харитонов, – нам здесь выходить, на Курбатовской.

Они сошли с трамвая и пошли сквериком, пересекая площадь. Миновали особняк, в котором помещался ВОКС, старый собор и вышли в тихий переулок. Потом они долго кружили проходными дворами.

– Здесь, – наконец сказал Харитонов, – пришли.

– Куда?

– К надежным людям. Только помни: народ тут серьезный, чуть что… – Он щелкнул пальцами.