Николай Угловский - Подруги Страница 26

— Да, да, конечно, — торопливо согласился он. — Ну и кто же он, твой жених?

— Парень один, с льнокомбината. Мы с ним давно дружим.

В этот момент Логинову показалось, что он нашел выход. Он как можно убедительнее и теплее заговорил:

— Вот и отлично. Пусть твой жених приезжает к нам, и тебе не надо будет никуда уходить. Он кто по специальности? Электрик? Чудесно! Колхозу позарез нужен такой специалист, есть где развернуться. Условия создадим райские. Будете жить да добра наживать. И пример для твоего жениха есть: Володя Булавин. Тоже сначала сомневался, а теперь чудесно работает и нисколько не жалеет, что приехал сюда…

— Фи, Володя! Он тоже у вас долго не проживет, — с великолепной уверенностью сказала Катя.

— Это почему же? — изумился Логинов.

— Очень просто. Он нигде подолгу не задерживается, такой уж у него непостоянный характер. А тут еще он одного вашего парня к Верочке приревновал, ну и психует, понимаете?

— К Верочке?

— Ну да, к Верочке, к бригадирше нашей. Только он сам виноват. Она же у нас скромница, а Володька перед ней фордыбачит. Ну я не буду вам всего рассказывать, а то еще подумаете, что я сплетница какая-нибудь. А что касается Виктора — ну жениха моего — то я уже говорила ему, а он ни в какую. Даже, знаете, дурой меня обозвал.

— Вот как! Не рано ли? — невольно улыбнулся Логинов.

— Ничего, я это ему припомню, когда будем вместе жить, — заверила Катя.

— М-да… Когда же свадьба?

— О свадьбе мы, правда, не договорились, но это же формальность. Главное, что мы поженимся, и мне надо поскорее быть там, как можно скорее, понимаете?

— Не совсем. Он тебя торопит, что ли?

— Ну ему-то торопиться некуда, а я же в колхозе, вот и получается: он — там, а я — здесь. Мне никак больше нельзя оставаться, Сергей Емельянович, вы же старше меня, должны понять…

В голосе Кати Логинов уловил скрытый страх и мольбу. Взгляд ее темных запавших глаз (он только сейчас заметил это) отражал внутреннее смятение и тревогу. Катя напряженно ждала его слова. От былой решимости не осталось и следа. Теперь Логинов понял ее, знал, что с ней случилось. Но что он мог сказать? Что должен был сказать? Марта Ивановна, конечно, не растерялась бы. Как досадно, что ее нет. Катя, бледнея от стыда и напряжения, ждала. Логинов подумал, что другая на ее месте давно бы заплакала. Но глаза Кати были до жути сухими. Горло Логинова перехватила колючая спазма и долго не отпускала. Так долго, что он чуть не задохся.

— Хорошо, Катюша. Я тебя не удерживаю. Постараюсь все объяснить Марте Ивановне…

— Нет, нет, пожалуйста, ничего не говорите ей! Я сама… потом… расскажу. Когда все уладится.

Катя порывисто встала.

— Все будет хорошо, Катя, я в этом уверен. Главное, что ты любишь, а любовь все может преодолеть. Очень бы хотелось увидеть вас обоих в колхозе. Помни, что ты многое оставляешь здесь, скоро ты сама это почувствуешь. Желаю тебе счастья.

Кажется, Катя сказала «спасибо», но Логинов не услышал.

Он взял со стола заявление и не то подумал, не то сказал вслух: «А что я мог еще, сделать? Она не могла не уехать».

XV

— Как же вы допустили, девочки? Ведь она была вашей подругой!

Лена и Верочка молчали. Что они могли ответить? Они просто принимали всю вину на себя, но от этого Марте Ивановне не стало легче. Она так им всем верила! Об этом можно было не говорить, девушки и без того все понимали, но Марта Ивановна, потрясенная случившимся, все-таки напомнила:

— Вы даже не представляете, что это значит. Это позор не одной Кати. А я вам верила, как самой себе!

Верочка теребила концы косынки. Лена, отвернувшись к окну, хмурилась. Если утром, обнаружив под чайником записку Кати, Лена лишь презрительно усмехнулась и не выразила особого беспокойства, то теперь упреки Марты Ивановны раздражали ее. Верила! А почему, собственно? Потому только, что Катя произнесла тогда, на пленуме, красивую речь? Или потому, что Катя легко подписалась под новыми обязательствами? А знала ли Марта Ивановна, что волновало Катю в последние дни? Вот Верочка знала, во всяком случае догадывалась, а что она могла предпринять? И кто может знать, как поступит завтра она, Лена? Скажи ей Володя завтра одно слово — и она способна на любое безрассудство…

Девушки пришли к Марте Ивановне не сразу. Верочка, прочитав записку, не могла поверить, что Катя не вернется. Уже не раз бывало, что она возвращалась из поселка к дневной дойке. Дико было подумать, что Катя уехала вот так воровски, не простившись ни с кем, не объяснив, что с ней произошло. Впрочем, Верочка уже догадывалась, что могло произойти. Иначе Катя не уехала бы тайком. И все-таки Верочка не могла поверить, что случилось непоправимое. Это было бы слишком ужасно. Они ни о чем не рассказали Ане Шустиковой, по безмолвному согласию подоили Катиных коров, так же молча вернулись с пастбища. Кати дома не было. Лена сказала:

— По-моему, они с Виктором обо всем договорились. Не понимаю, зачем ей было скрывать от нас?

И тут Верочка высказала уже с утра мучившую ее мысль.

— Если бы договорились, она бы не скрывала. Но как же она решилась?

— Сумасбродка какая-то, — пожала Лена плечами.

— Мне так ее жалко, так жалко, ну, не знаю как… Даже обидеться на нее как следует не могу, — призналась Верочка, страдая от противоречивых чувств.

— Да, досадно, — поморщилась Лена. — Пойдут разговоры, то да сё. Придется обо всем сообщить Марте Ивановне.

— Пойдем, — вздохнула Верочка.

Марта Ивановна почувствовала себя лично оскорбленной, и незаслуженно. Столько сил и сердца вложить в создание комсомольской фермы, столько питать надежд — и на тебе! Позор на весь район! Нет, этого она не могла допустить.

— Вот что, девочки, — решительно заговорила она. — Катя бесчестно подвела нас, но все равно ваша ферма должна стать коммунистической. Я уж постараюсь, чтобы вам присвоили это звание. Одним человеком больше, одним меньше — не в этом суть. Нагрузка у вас, конечно, увеличится, зато и почета больше. По шестнадцать коров у нас еще никто не обслуживал, вы первые будете. Я думаю, Аня тоже согласится. Бригада была и есть, а о Кате надо поскорее позабыть, вот и все. Она вам теперь не подруга. Какой позор! Вот уж не ожидала. Узнают в районе — глаз туда не покажешь. Ну ничего, главное — не падайте духом и поменьше говорите об этом. Особенно с корреспондентами, если они, паче чаяния, приедут. Понадобится, я сама в газету напишу…

— Марта Ивановна, — робко перебила Верочка, — а может, съездить кому из нас в поселок, поговорить с Катей?

— О чем? Если даже она и одумается, ее поступок все равно позорным пятном ляжет на всю бригаду. Когда она решила бежать, она думала только о себе, почему же мы должны сейчас думать о ней?

— Она думала о нас, только, наверно, ей иначе нельзя было…

— То есть как это? — недовольно спросила Марта Ивановна.

Верочка переглянулась с Леной. Однако лицо Лены было непроницаемо. Верочка поняла, что ей предстоит выкручиваться одной.

Судорожно проглотив слюну, она с решимостью отчаяния сказала:

— Конечно, Катя дезертировала, другого слова не подберешь, и мы ее коров будем доить, и бороться за звание, но она же выходит замуж, у нее будет ребенок, а я Виктора знаю, и какая у них любовь — еще неизвестно. Может, Катя так переживает, так переживает, что ей и дохнуть нечем, а мы и знать ничего не знаем…

Марта Ивановна досадливо повела рукой, подозрительно взглянула на Верочку, потом на Лену и сказала:

— Ты хочешь ее оправдать? А ты задумалась над тем, почему Катя все скрывала от вас? Замужество и все прочее — это только предлог. Между прочим, из «Восхода» двое девчат тоже убежали под этим предлогом. Что и говорить, выдумка нехитрая. Давай уж, Вера, называть вещи своими именами. Дезертирство есть дезертирство, и оправдания ему быть не может. Катя попросту струсила — вот как я понимаю ее поступок, хотя мне и больно признавать это.

Марта Ивановна скорбно отвернулась. Верочка потерянно молчала. Лена спокойно сказала:

— Что ж, дело ясное. Пойдем, Вера, нам пора.

— Да, да, идите, девочки, — рассеянно приговорила Марта Ивановна. — Я на вас надеюсь. Все, будет хорошо. Только, пожалуйста, не рассказывайте пока об этом никому. Я сама все сделаю…

Что она хотела и должна была сделать — Марта Ивановна и сама в эту минуту не знала. Знала только, что надо все рассказать Логинову, но это-то и страшило ее, больше всего. Она всегда в душе побаивалась его как будто бы и дружеской, смягченной шутками, но все-таки обидной иронии, а тут случилось такое дело, да еще после вчерашнего злополучного письма из редакции. Быть может, Логинов прав, и надо было сразу же познакомить девчат с письмом, тогда, возможно, одно лишь самолюбие не позволило бы Кате решиться на побег. В том, что Катя была самой своенравной и самолюбивой из подруг, Марта Ивановна догадывалась давно. На этом, наверно, и можно было сыграть, но теперь уж поздно. Теперь о письме и заикаться было опасно — это окончательно убьет девчат. Самое страшное было в том, что сейчас Марта Ивановна уже не верила ни Лене, ни Верочке. Ей казалось, что бегство Кати было началом конца. Ведь сбежали же из «Восхода» все добровольцы. Не двое, как сказала Марта Ивановна девушкам, а все шестеро — одна за другой. Правда, там ситуация выглядела проще: добровольцы работали на разных фермах, у них не было бригады, борющейся за звание коммунистической. Но сам факт был достаточно красноречив…