Николай Глебов - В предгорьях Урала. Книга первая Страница 26

Глава 27

В первый же год войны Никита Захарович с помощью Бекмурзы завладел мясным рынком Зауральска.

На фасаде его большого двухэтажного дома красовалась вывеска: «Торговый дом — Фирсов, сыновья и К°». В числе компаньонов был Бекмурза Яманбаев, хозяин лучших пастбищ Тургайской степи. Тысячные гурты скота шли к железнодорожным станциям и отправлялись в Москву, Петроград и на фронт. Прибрав к рукам заимки и леса Дарьи Видинеевой, Никита подумывал захватить и мощный мясопромышленный комбинат датчан в Зауральске.

Помогло ему в этом деле непредвиденное обстоятельство. Мартин-Иоган Тегерсен сделал официальное предложение Агнии. Никита Захарович для виду поломался, но в душе был рад предложению богатого датчанина.

Видя расположение дочери к «козлу Мартынке», как мысленно называл своего будущего зятя Никита Захарович, он потирал руки от удовольствия. «А Брюля и так спихнем», — думал он.

После скромной свадьбы молодые вскоре укатили в Зауральск. Сергей к замужеству сестры отнесся равнодушно. За последнее время он стал частенько выпивать и раза два принимался колотить Дарью.

Лишь одна Василиса Терентьевна горевала о судьбе дочери. Пыталась до свадьбы говорить с Агнией.

— Ну зачем он тебе? Неуж лучше не найдется? — со слезами на глазах спрашивала ее Василиса.

— У вас, маменька, отсталые взгляды, — чистя свои розовые ноготки, отвечала та. — Мартин Иванович обещал после войны съездить со мной за границу. Посмотрю Париж, послушаю оперу, а потом на воды в Карлсбад. А что интересного в нашем городишке? Фи! — Агния презрительно сжала губки и завертелась перед зеркалом.

— Бог тебе судья, — вздохнула мать и ушла в свою молельню. Жарко молилась, но успокоения не нашла. «Уж лучше бы жить с Никитой в бедности, чем в теперешнем богатстве, — размышляла Василиса Терентьевна. — Бывало, выпьет он тогда, придет домой такой ласковый да добрый. А сейчас настоящий стратилат. Правда говорится, что через золото слезы льются. Вот и Сереженька стал неладно жить. Пить начал, да жену богоданную поколачивать. Ох-хо-хо, господи», — вздыхала старая женщина. «Одна надежда на Андрюшеньку, как вернется со службы, уйду к нему», — подумала Василиса Терентьевна и стала укладываться спать.

…Однажды, возвращаясь из Тургайской степи через станицу Зверинскую, Сергей заметил впереди идущую женщину. Босая, подоткнув слегка подол, она несла в одной руке туес, во второй держала какой-то узелок.

Поровнявшись с ней, Сергей изменился в лице. Ткнув поспешно в спину кучера, он сказал ему:

— Жди у озера, — и выпрыгнул из тарантаса.

— Устенька!

От неожиданности та выронила туес из рук, и молоко ручьем хлынуло в колею.

— Сергей Никитович, — Устинья опустила зардевшееся лицо на грудь и, часто дыша, в смущении поправила подол домотканной юбки.

Молодой Фирсов сделал попытку обнять ее, но Устинья сильным движением оттолкнула его от себя.

— Я мужняя жена, у меня хозяин на войне, Сергей Никитович, — побледнев, произнесла она гордо и выпрямила голову.

— Устенька! Да неуж ты все забыла? Устенька! Знаю, я один виноват во всем, — произнес он горестно. Помолчав, Сергей сказал глухо: — Может, мне божий свет не мил, может, тоскую по тебе, а ты встретила меня, как недруга, как лиходея.

У Устиньи перехватило дыхание. Собрав всю силу воли, она твердо сказала:

— Видно, богатство дороже тебе было слез моих девичьих. Теперь пеняй на себя, поезжай к своей Дарьюшке, много раз ласканной старым муженьком.

Сергей вздрогнул точно от удара.

— Устенька, пожалела бы меня, чем говорить такие слова, — крикнул он надрывно.

— А ты меня жалел, когда целовал постылую. Уйди с дороги, не мучь! — вырвалось у ней, и, схватив пустой туес, Устинья быстро зашагала к своему покосу.

Постояв, Сергей кинулся за ней, свалил с налету в густой ковыль и прижал к земле.

Устинья вывернулась; сильный удар в лицо оглушил Фирсова. Женщина бросилась бежать. Шатаясь, Сергей поднялся с травы и, пнув туес, не оглядываясь, побрел к дороге.

Увидев взволнованное лицо снохи, Лупан отложил молоток, которым отбивал литовки, и покосился на молодуху.

— Что за тобой черти гнались, что ли, запыхалась вся? — спросил он подозрительно.

— Торопилась, тятенька, поспеть к обеду, — подавая узелок с хлебом, сказала Устинья. — Да так торопилась, что и молоко забыла взять.

— Ну и память же у тебя, девка, — покачал головой Лупан и занялся своим делом. — Крупы принесла?

— В мешочке с хлебом лежит, — ответила Устинья и вошла в шалаш. Обхватила руками горевшие, как огонь, щеки и долго стояла, не шевелясь. Через полчаса, сварив обед косарям, Устинья ушла вместе с ними на покос.

Спустились тучи. За Тоболом погромыхивало. Первые капли дождя упали на землю.

Щурясь от солнца, Лупан поглядел на небо и стал торопить косарей, которые шли последний прокос.

— Бросайте, быть грозе, — сказал он тревожно, и косари заторопились к шалашу.

Устинья была рада передышке. После обеда она косила вяло, во всем теле чувствовалась какая-то расслабленность. Машинально махала литовкой и видела перед собой побледневшее лицо Сергея, злобный оскал его зубов.

Внезапно налетевший порыв ветра заставил ее прибавить шагу. Из-за реки, крутясь, неслись клочки сена, береговой песок, пролетели тревожно кричавшие чайки. Степь нахмурилась, покрылась серой холодной пеленой. Новый порыв ветра чуть не сшиб Устинью с ног. Над Тоболом, озарив на миг трепетным светом камыши, полыхнула молния. Затем раздался сухой треск, и воздух наполнился грохочущим гулом. Казалось, что-то огромное, невидимое обрушилось на землю. Косари бросились бежать и вскоре скрылись в шалаше.

Гроза прошла быстро. Устинья вышла из шалаша и долго смотрела на залитую солнцем степь. Изумрудами сверкали на траве дождевые капли. В свежем воздухе слышалась трель жаворонка и где-то у Тобола затянул свою песню чибис. На душе Устиньи стало легко, отрадно.

Глава 28

Мартин-Иоган Тегерсен сидел в своем богато обставленном кабинете и просматривал счета поставщиков. Дела шли неплохо, контракт с интендантством сулил большие барыши. Тегерсен, оторвавшись от бумаг, с наслаждением вытянул под столом длинные ноги и закурил. В дверь постучали.

— Да! — он с озабоченным видом углубился в бумаги. В кабинет вошла молодая, скромно одетая женщина и спросила:

— Я слышала, что вам требуется секретарь.

— Да, ви предлагайт свои услуг? Карашо, документ.

Просительница подала паспорт на имя Нины Дробышевой из Марамыша.

— Ви Марамыш?! О! Мой супруг тоже Марамыш.

— С Агнией Никитичной я немного знакома, — сказала Дробышева.

— Карашо, карашо. Ми создавайт вам лючий условий, — Тегерсен вышел из-за стола. — Завтра занимайт вот эта комнайт, — открыв дверь кабинета, он показал на свою приемную комнату.

— Я прошу, чтобы вы дали мне возможность съездить на несколько дней в Марамыш, — сказала Дробышева.

— Карашо, карашо, — торопливо согласился Тегерсен. И когда посетительница ушла, он сложил губы сердечком, поднес к ним пальцы и прищелкнул языком.

Получив согласие хозяина, Нина Дробышева выехала с попутчиком в Марамыш.

Был жаркий день. Заморенная лошаденька бежала мелкой трусцой, лениво отмахиваясь хвостом от оводов. По сторонам дороги лежали поля, заросшие пыреем. Кое-где виднелись отдельные островки дикой сурепки. Сумрачный вид крестьянских пашен дополняли оголенные рощи. Червь поел всю листву. Возница, угрюмый на вид мужик из деревни Растотурской, на вопросы отвечал неохотно, склонив голову на чемодан, Нина стала дремать. Приехала она в Марамыш в полночь. Утром она направилась к Григорию Ивановичу.

Русаков по обыкновению был в своей мастерской, которая, как и раньше, стояла в переулке на задах батуринского дома. Завидев подходившую Нину, он снял фартук, протягивая руку, спросил:

— Как съездила?

— Неплохо, — здороваясь с Русаковым, ответила Дробышева и посмотрела по сторонам.

— Прости, Нина, — улыбнулся Григорий Иванович, — я был так рад встрече с тобой, что даже забыл обязанности хозяина. Сейчас закрою мастерскую и пойдем ко мне, — сказал он девушке.

— Как Устинья Елизаровна живет? — спросила она доро́гой Русакова.

— Вышла замуж. — В голосе Русакова прозвучала нотка грусти.

Усадив свою гостью, Григорий Иванович попросил:

— Давай рассказывай новости.

— Связь с местной подпольной организацией я установила, — медленно начала девушка, — но в городе чувствуется влияние меньшевиков, в особенности на консервном заводе. Среди привилегированных рабочих, главным образом мастеров, идея создания «рабочих групп» при военно-промышленном комитете нашла поддержку. Учитывая эту опасность, Зауральский подпольный комитет в помощь своим людям направил меня на консервный завод. Теперь я являюсь личным секретарем господина Тегерсена, — улыбнулась Нина.