Николай Асанов - Электрический остров Страница 27

Андрей уже раз или два был в листопрокатном. Он знал, как из тяжелой, почти квадратной, раска­ленной розовой болванки получается лист. Болванку гонят из вальцов в вальцы прокатного стана, и она делается все тоньше, остывая и постепенно превра­щаясь в багрово-красную ленту металла. Потом эту ленту разрежут, прокатают снова и получат металли­ческие листы.

Ничего подобного не было в мастерской Свияги. Андрей увидел вращающийся железный круг, а над ним — железную скалку, которую пресс прижимал к поверхности круга, не мешая ей в то же время вращаться, как вращается скалка в руках у матери, ко­гда та «катает» тесто для пирогов. Примерно то же самое делал Свияга с куском металла. Он клал ме­талл на подогретый круг и расплющивал его, как плющила тесто мать, с помощью железной скалки, получая круглый лист, который как бы стекал к краям круга, превращаясь в ровную, отшлифованную пластину.

Нельзя было смотреть на работу машины без удивления! И вдруг Свияга выключил станок и вы­шел. Андрей увидел, как странно сгорбились плечи изобретателя, как опустилась голова, и ничего не сказал из тех похвал, что распирали его. Отец с сожа­лением еще раз осмотрел станок и хмуро пояснил:

— Для мягкого металла хорош, а для сталей — нет. Вот он и думает над ним одиннадцатый год!

Тогда Андрей не понял значения этих слов. Пусть для отца и для Свияги одиннадцать лет мерило по­двига, думал он, сам Андрей мог бы придумывать такой станок и двадцать лет, лишь бы он заработал. Лишь позже стало понятно, о чем говорил отец: Сви­яга боялся, что никогда не доведет дело до конца. Однако он не прекращал работы! Все свободное вре­мя он отдавал своему изобретению! А ведь Свияга уже стар, и ему, наверное, иной раз хотелось отдох­нуть…

С той поры прошло много лет, изобретатель давно умер, станок его стоит в городском музее. Но Андрей часто с трепетом вспоминает о человеке, который бес­корыстно отдал всю свою жизнь одному делу. И когда он бывал в родном городе, непременно осве­домлялся, кто приезжал в музей, кто интересовался станком Свияги. И терпеливо ждал, что кто-то примет из охладевших рук мастера эстафету и продолжит ра­боту над станком. А в те дни, когда Андрей работал над своей диссертацией, он рассказывал о станке Свияги не одному электрику-металлургу, стремясь за­ронить в их сознание добрую идею старого мастера.

Идеи всегда владеют изобретателями и направ­ляют их жизнь. Неправильная идея сделала часовщика сумасшедшим. Нужная, хотя и неожиданная идея помогла Свияге сделать первый шаг вперед.

Свияга не прятал свою идею, он готов был отдать ее любому, кто смог бы продолжить его работу. Не в этом ли разница между настоящим изобретателем и маньяком, между трудом для народа и для себя?

Сожаление о смерти старого мастера вдруг словно бы подтолкнуло Орленова. Свияга хотел воплотить свою техническую идею в самых совершенных фор­мах. А что привело Андрея сюда? Улыбышев может сколько угодно говорить, что его трактор совершенен. Но Андрей точно знает, что это не так, а несовер­шенство не имеет права на существование! Свияга был одиночкой. Рядом же с Улыбышевым десятки людей, и каждый из них готов помочь ему. Какое же у него право отказываться от этой помощи?

Орленов снова вошел в проходную, где боролись затихающие шумы города с наступающими звонко-металлическими звуками завода, сунул голову в око­шечко и опять попросил сторожа вызвать к телефону секретаря. Сторож, давно потерявший всякое уваже­ние к нему, — нужный для завода человек получил бы пропуск немедленно, — зевая и закрывая рот ши­рокой рукой, не спеша снял трубку, зажал ее плечом и начал набирать номер. Кто-то зашагал мимо Орле­нова по проходной завода в город, затем остановился, и Орленов, почувствовав на своей спине чужой взгляд, сердито обернулся. Перед ним стоял Пустошка.

Да полно! Пустошка ли это? Вот уж никогда бы Орленов не поверил, что человек может так изменить­ся! Как будто тот же коротконогий, с животиком и апоплексическим лицом человек, но сколько в нем сейчас было живости, какой-то грации даже, сколько уверенности в каждом жесте! И одет он был иначе, Орленов подумал — красивее, пока не разобрался, что это всего-навсего спецовка из темного полотна со множеством карманов, в самых, казалось бы, непод­ходящих местах, где-то на коленях, на животе, может быть, даже и на ягодицах? Так и захотелось повер­нуть Пустошку и посмотреть. И каждый карман был набит чем-то до отказа, из прорезей торчали инструменты, мерительные приборы, карандаши, книжки… Нет, сейчас инженер выглядел просто мило, этакий толстячок-бодрячок, знающий себе цену…

— Товарищ Орленов! — воскликнул инженер, раз­глядывая посетителя с простодушным удивлением.— Какими судьбами? Интересуетесь нашим заводом?

— Нет, вами! — холодно сказал Орленов. — А вы, видать, важная персона! Целый час жду пропуска к вам!

— Пропуска? Ко мне? Так что же вы мне-то не позвонили? Вы, наверно, в дирекцию звонили? Там этого не любят. Да пойдемте, ради бога! Маркелыч, запиши, товарищ Орленов со мной.

Сонное лицо сторожа вдруг изменилось, он тороп­ливо высунулся на зов, глянул, швырнул трубку на рычаг, что-то записал на листке бумаги и вполне уважительно сказал Орленову:

— Проходите, пожалуйста...

Орленов чуть не плюнул с досады! Надо же было потерять целый час на это нелепое ожидание!

— Вы, кажется, куда-то направлялись? — сердито спросил он.

— Что вы, что вы! Не так уж часто к нам ученые заглядывают! Прошу! Вы хотите весь завод осмотреть?

— Нет, — несколько мягче сказал Орленов.— Я хотел осмотреть трактор. Вы, кажется, говорили, что уже начали сборку?

— Начинаем, — вдруг увянув, сказал Пустошка.— Да вы не волнуйтесь, мы успеем к сроку. — И, не сумев скрыть досады, добавил: — Не испортим па­рада…

— Ну и плохо, если все это только для парада! — опять становясь угрюмым, сказал Орленов.— Я, при­знаться, думал, что вы последовательнее в своих поступках…

Пустошка, потупив глаза, как-то особенно засеме­нил ножками, став опять похожим на такого, каким его запомнил Орленов, и извиняющимся тоном сказал:

— Я тогда, извините, погорячился…

— Плохо горячились, — сухо сказал Орленов,— Еле тлели.

Пустошка вдруг приостановился, выпрямился, гля­нул на Орленова, уперев ручку в бок, и насмешливо сказал:

— Однако вас-то поджег!

Опять это был новый человек, и Орленов смотрел на него уже не без удовольствия. Он согласился:

— Верно, подожгли! Только пока, кроме дыма, ничего нет…

Пустошка весело засмеялся, сказал:

— Сюда, сюда! — и вошел в раскрытые двери цеха. Орленов последовал за ним.

Несколько слов, сказанных мимоходом и в то же время прозвучавших, как удар сабли о саблю, вдруг каким-то образом не только примирили его с Пустош­кой, но и, если можно так сказать о двух фехтоваль­щиках, сблизили их. Он шагал теперь позади коротко­ногого инженера и улыбался: у Пустошки сзади на штанах и в самом деле были карманы! А по тому, как уважительно взглядывали на инженера рабочие и ма­стера, как торопливо гасили окурки, приступая к пре­рванной работе, Орленов понял еще, что Пустошка в цехе не только хозяин, но и уважаемый человек. Между тем Пустошка, торопливо делая какие-то замечания, шагал все дальше, пока наконец не подвел Орленова к огромной раме, начинавшей обрастать деталями.

— Вот он, ваш красавец! — сказал он.

— Почему «ваш», а не наш? — недовольно спро­сил Орленов.

— Общий, общий! — успокоительно ответил Пу­стошка, словно бы стараясь снять какую-то вину с Орленова.— Может, пройдем ко мне?

Но Орленов стоял над тракторной рамой, приме­ряя, что и как на ней будет расположено. Теперь трактор Улыбышева нравился ему все меньше. Рама была узка, не соответствовала высоте корпуса, ма­шина будет не маневренной. Кабельный барабан впе­реди опасен, лучше бы ему находиться за будкой тракториста. Для мотора отведено так мало места, словно конструктор забыл о назначении трактора…

— Ну, пойдемте теперь к вам, — согласился он наконец, когда Пустошка повторил свое приглашение.

Они вошли в светлую, на уровне второго этажа, с окном во всю стену конторку. Орленов спросил:

— Какие же недостатки есть, по-вашему, у трак­тора?

— А вы их и сами увидели, — пожав плечами, сказал Пустошка. — Имеющий очи чтоб видеть, да видит…

— Имеющий уши, чтоб слышать, да слышит,— передразнил его Орленов.

— В том-то и дело, что те, кому надо слышать, за­ткнули уши! — печально сказал инженер.

— А вот мы им покричим! — снова поддразнил его Орленов.

— Голос у меня слабый.

— Не сказал бы — для меня он прозвучал, как труба архангела! — грубоватым тоном напомнил Ор­ленов, и инженер окончательно смутился. — Вы гово­рили с директором?

— Возницына не переубедишь, — вздохнув, отве­тил Пустошка. — Он, кажется, искренне уверен, что лучшей машины на свете не бывало, а что она не похожа на обычный трактор, так это, по его мнению, даже и лучше, поскольку это трактор электрический…