Николай Глебов - В предгорьях Урала. Книга первая Страница 28

— Вот кто виноват в смерти твоего Петра, — рука ссыльного властно протянулась по направлению торговой слободки. — Твое хозяйство рушится, — продолжал он, сдерживая волнение, — а они на крови твоего сына наживают капитал. Погляди на себя, — повернулся к старику Григорий Иванович, — ты еле ноги таскаешь, а они катаются на рысаках.

Крестьянин вздохнул.

— Не так живи, как хочется, а как бог велит, — покачал он в раздумье головой.

— Вот в этом-то и беда наша, — ответил Русаков и, помолчав, точно обдумывая каждое слово, продолжал: — Этой поговоркой давят нищую деревню, стараются сковать ей волю и разум, опутать мужика. Висит она тяжелой гирей на его руках. Губит темнота крестьянина, и ему кажется, будто нет выхода из горькой доли.

Опустив седую голову, Лоскутников внимательно слушал ссыльного.

— А выход из нужды, Федор Терентьевич, есть. Его нам показывает партия большевиков, рабочий класс, и вот когда мы дружно, рука об руку пойдем вместе и сокрушим на пути то, что мешает нам, Федосье и Яну, тогда жизнь, Федор Терентьевич, станет иной, счастливой и радостной.

Собеседники помолчали.

— Жалко Петруху, — губы старика задрожали. — Один был сын и того не стало, — поник головой старик и, точно встрепенувшись, спросил: — Так, стало быть, мне не препятствовать Федосье?

— Нет, — коротко ответил ссыльный. — Если Иван хороший парень, вместо сына будет тебе.

— У меня такая же думка, только одного боюсь, — заметил Федор Терентьевич, — как бы беды с ним не приключилось. Народ-то ведь разный. На уме каждого не побываешь. Ну, прощай, заходи в гости. На душе как-то полегче стало.

Закинув дугу на плечо, Лоскутников побрел к своему дому.

Беда для Яна и Федосьи пришла неожиданно. Как-то в один из праздничных дней, когда Федосья была уже беременна, они шли по Горянской улице. Возле дома лавочника Харламова их встретила группа подвыпивших парней. Раздалось улюлюканье, свист и в чеха полетел камень. Схватив за руку Яна, побледневшая Федосья хотела спрятаться с ним во дворе соседнего дома. Но ворота оказались закрытыми, и, оглядываясь, они поспешно свернули в переулок.

На шум выскочил лавочник с приятелями. Увидев Федосью с пленным чехом, они бросились их догонять. За Харламовым повалила толпа праздных гуляк.

Сильным ударом лавочник сшиб Яна с ног. Падая, тот успел крикнуть Федосье: «Беги!» Но женщина опустилась над телом Яна, и удары посыпались на нее.

Григорий Иванович в это время сидел в своей комнате. Увидел, как вбежал Елизар с криком: «Бьют чеха!», и вместе с ним выскочил на двор. Схватив на ходу кол, Батурин вместе с Русаковым побежал к месту свалки. Русаков увидел, как лавочник, оттащив Федосью, топтал коваными сапогами чеха и орал во всю глотку:

— Бей нехриста! Лупи, ребята, б… — показывая на лежавшую без памяти Федосью, выкрикивал он.

Елизар, размахивая колом, прорвался к Харламову и нанес ему сокрушительный удар. По-бабьи ойкнув, тот мешком повалился на землю.

Русаков отбивался от пьяных гостей Харламова, которые, точно стадо диких кабанов, напирали на ссыльного.

— Бей политика! — гаркнул один из них.

Бросив Харламова, Елизар вцепился в ближайшего барышника и смял его под себя. Прасолы прижимали Русакова уже к забору. На улице слышался крик, топот, ругань и плач испуганных женщин. На выручку Русакова и Елизара бежали вооруженные чем попало пимокаты и горшечники. Толпа прибывала.

Пользуясь замешательством прасолов, ссыльный вскочил на забор и страстно крикнул:

— Граждане! Остановитесь, что вы делаете! Вы избили пленного чеха, такого же, как и вы, труженика! Вы избили женщину только лишь за то, что она полюбила человека другой национальности, человека, который невольно пошел на войну, который работал батраком у своего помещика. Поймите, на кого поднялась ваша рука? На своего же брата, бедняка. Не ему нужна война, а Харламову. Вы, как мухи, бьетесь в тенетах лавочника, он толкает вас на преступление.

Стало тихо. Григорий Иванович продолжал:

— Граждане, помните одно, что ваш враг не пленный чех, а Харламов, — соскочив легко с забора, он подошел к Яну. С помощью Елизара и горян перенес избитого пленного в дом Лоскутникова. Женщины помогли подняться на ноги Федосье. Она с трудом доплелась до своей ограды.

Глава 29

1916 год. На запад, к фронту, двигался эшелон с солдатами и военным имуществом. В классном вагоне ехала группа офицеров. Среди них был Андрей Фирсов, получивший назначение в один из полков действующей армии.

Остановившись на одной из полуразрушенных станций, эшелон начал разгружаться. Возле теплушек суетились солдаты, с платформ стаскивали окрашенные в зеленый цвет пушки, двуколки, походные кухни. Стояла поздняя галицийская осень.

Андрей вышел из вагона и, пройдя станционные пути, зашел в садик и опустился на скамейку. На дорожках лежала пожелтевшая листва, тонкие паутинки медленно плыли по воздуху.

Андрей мысленно перенесся на родину, к Христине. «У нас, наверное, уже зима. — Он живо представил себе занесенную снегом станицу, домик и комнату любимой девушки. — «Христина, вероятно, в школе».

Андрею показалось, что он слышит стук мела по классной доске и мягкий, грудной голос девушки. Затем промелькнула последняя встреча с ней, проводы и, точно из тумана, выплыло ее заплаканное лицо. Казалось, оно близко-близко наклоняется к нему, стоит только протянуть руку, привлечь к себе.

Резкий гудок паровоза вернул Фирсова к действительности. Вздохнув, он поднялся со скамьи.

На запасных путях попрежнему сновали серые фигуры солдат, сцепщиков, слышался лязг буферов.

Часть, в которую направлялся Андрей, находилась в деревушке в двадцати километрах от станции. Фирсов положил небольшой чемодан на телегу и зашагал вслед за ней.

Стоял теплый вечер. Дорога была размыта недавно прошедшими дождями, исковеркана колесами тяжелых гаубиц, кое-где виднелись вырытые снарядами воронки, наполненные водой.

По сторонам тянулись неубранные поля кукурузы, ее отдельные початки были втоптаны в грязь.

С трудом вытаскивая ноги из вязкой глины, Андрей попытался заговорить с крестьянином, но тот, плохо зная русский язык, только сокрушенно качал головой и цокал на заморенную лошаденку.

Штаб полка помещался в просторной халупе, уцелевшей от артиллерийского обстрела.

Командира полка барона фон Дитриха в тот вечер вызвали в штаб корпуса, и Андрея встретил щеголеватый адъютант капитан Березницкий.

— Полковника, к сожалению, нет. Прошу подождать.

В чуть заметном кивке головы, в наглом взгляде прищуренных глаз Андрей почувствовал скрытое пренебрежение штабника к нему, неопытному прапорщику.

Березницкий повернулся на каблуках и, картавя, произнес:

— Паламарчук, чаю гас-падам офицерам! Садитесь, гас-пада, чай пить. Пра-шу вас, прапорщик, к столу, — бросил он небрежно Андрею.

Офицер, лежавший на лавке, скинул с себя шинель и, поднявшись на ноги, обратился к адъютанту:

— Березницкий, у нас осталась еще водка? Страшно голова трещит, — и, увидев Фирсова, сухо поклонился: — капитан Омарбеков.

Одутловатое, с нездоровым оттенком, лицо офицера было неприятно.

Пожав потную руку Омарбекова, Андрей уселся за стол. Разговор не клеился. Штабные заметно чуждались Фирсова, и Андрей, выпив две чашки чаю, встал из-за стола. Закурив, он накинул шинель и вышел.

Улица была безлюдна. Только на окраине горели костры. Андрей побрел к ним.

Выбрав свободное место возле огня, он оказался в группе солдат. Отблески пламени освещали усталые, дав но не бритые лица сидевших. Увидев «прапора», они неохотно подвинулись, уступая ему место.

Фирсов раскрыл портсигар:

— Закуривайте!

Заскорузлые пальцы солдат мяли тонкие папиросы, рассыпая табак.

— Нет, лучше закурите нашего, уральского, — вытаскивая кисет, улыбнулся один из них и стал свертывать цыгарку.

— Ты с Урала? — спросил оживленно Андрей и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Значит, земляки.

— А вы откуда?

— Из Марамыша, — ответил Фирсов.

— И, впрямь, земляк, — обрадованно заговорил солдат. — Мы горянские, — продолжал он. — Нас здесь несколько человек: Епифан Батурин, Осип Подкорытов, Кузьма Двойников и я. Слышь, Епифан, — обратился он к одному из солдат, — господин прапорщик, оказывается, из Марамыша.

Лежавший возле костра рослый солдат в серой шинели, доходившей ему едва до колен, поднял глаза на Андрея.

— Я вас знаю, — произнес он не спеша. — Мы с вами встречались у Григория Ивановича Русакова. Не помните?

— Вы сын ямщика Батурина? — спросил радостно Андрей.

— Да, — ответил Епиха и, свертывая цыгарку, продолжал: — Родителя вашего тоже знаем. Праведной жизни человек. — Епифан, не скрывая усмешки, посмотрел на Андрея.