Весна Михаила Протасова - Валентин Сергеевич Родин Страница 29

Он как приехал в Чаргу — все не мог выбрать времени, чтобы одному без дел и спешки сходить в лес, отдохнуть душой в тишине, по морозной зорьке полюбоваться розоватой вязью кустов и молодых рощиц, попробовать измороженные ягодки рябины, пройти на широких лыжах возле пней-снеговиков по чистым, ровным полянам, под молчаливыми уснувшими соснами все дальше в заманчивую глубину боров.

Под шум мотора, в быстром движении через леса мысли у Шумакова осмелели, стали приподнятыми, торжественными. Он думал о том, что и парнишкой, и вот сейчас, в зрелости, его не покидает эта неведомая тяга к лесу, она будто приближает к какой-то тайне, обещает радость, заманивает. Часто в лесу к Шумакову приходит удивительно счастливое состояние, когда кажется, что нет тебе ни возраста, ни предела, и от свободушки своего духа, мысли — ты всем нужен и сколько еще можешь сделать доброго, полезного.

С грустью заметил Шумаков и другое. За два года, пока его не было в Чарге, поредели леса изрядно. Рубили не только старые, но и приспевающие, еще не достигшие своей полной зрелости. И хотя лесничество было пригородное, и много говорилось и писалось о сохранении зеленой зоны, рубили леса правдами и неправдами, вели в них и промышленные лесозаготовки.

— На Кивили поедем или в деляны? — притормаживая машину у перекрестка, спросил Сашка.

— Давай на Кивили, — кивнул Шумаков.

— Кроме, как на Кивилях, у дороги не только елок — пихтача не увидишь — все посрубили! — вмешался Хацкин. — Скоро сосну на Новый год будем ставить или березу…

— Тоже скажешь… — хмыкнул Сашка. — Она же не зеленая и без листа.

— Зеленая не зеленая, а может, дойдем до того. Как, Гаврилыч, думаешь? — Хацкин толкнул Шумакова и при этом подмигнул Сашке, легонько и его толкнул, приглашая послушать, а может, потешиться над бывшим лесоводом.

— Дойдем! — согласно и взволнованно повторил Шумаков. — Только в нашей области каждый год берут двести тысяч елок. А если по стране? Конечно, надо откинуть среднеазиатские и другие республики… Самое малое, получается тридцать миллионов елок! А рубятся елки здоровые, десяти-пятнадцатилетние, которым уже нет помех стать взрослыми… — Шумаков остановился, перевел сердитый взгляд с дороги на Хацкина. — Вот и подсчитай, Кузьма Мартыныч, сколь гектаров леса каждый год теряем?..

— Это уж ты, Гаврилыч, считай. У тебя дети малые, а мы со старухой и без елки обходимся.

— Подсчитал, Кузьма Мартыныч: сто тысяч гектаров получается! Каждый год сто тысяч гектаров!

— Вот беда-то какая! — с лицемерным сожалением воскликнул Хацкин. — И сделать ничего нельзя. Разве только праздник запретить…

— Почему нельзя? — сухо перебил Шумаков. — Елки в питомниках можно выращивать, но…

Дальше Шумаков не стал говорить, только пошевелил губами, вздохнул. В питомниках елки не так просто выращивать: и затраты большие, и нужды в этих питомниках многие не чувствуют. Одним словом — проблема. На этот счет лесничий Тюрин еще два года назад сказал Шумакову: «Без мака сто лет прожить можно — голода не будет!..» Из-за того вышла у них крупная ссора…

— Чего задремали? — громко спросил Сашка. — Хотите, я вам анекдот расскажу? Вчера в городе слышал. Волк зайца на елку позвал, а тот приходит к нему с медведем. «А этого зачем?» — спрашивает волк. «А он тоже, — говорит заяц, — в троллейбусе ехал…»

— Не смешно! — подумав, сказал Шумаков.

— Кому как… — обиделся Сашка.

Поработал кто-то на Кивилях основательно. Несколько десятков елей было повалено, вершины отпилены. Такое впечатление, будто этим елям головы посрубали и увезли, а разлапистые, зеленые тела бросили за негодностью. Пилили как попало, и пни из снега торчали высокие, с безобразными отщепами и белыми, как кость, сколами. Наслежено кругом лыжами, натоптано без лыж. Вершины елей волокли к дороге, здесь их грузили в машину.

Лесничий Тюрин назначил Шумакову этот дальний Кивилевский обход, и за все, что в лесном обходе случается, лесник несет ответственность в первую голову.

— Кто же так напакостил? Какая сволочь здесь побывала? — оглядев это побоище, сказал Шумаков. Его серые продолговатые глаза будто бритвой резанули Сашку, и тот поскорей сунулся к машине, нашел дело под кузовом.

— Вчера, случайно, не заметил каких машин? — спросил его Шумаков.

— Нет, я в седьмой квартал ездил, — засовываясь дальше под кузов, отозвался Сашка.

Не признался он, что был здесь вчера. По указанию лесничего Тюрина они с Мымриным и Хацкиным заготовили десятка два елок и отвезли их «нужным» людям в горснаб…

— Ну, попляшут они у меня, когда найду! — расхаживая возле машины, ярился Шумаков. — Запомнятся елочки надолго!..

«Уж точно попляшут…» — подумал Сашка. Знал — хватка у Шумакова мертвая, и сильней его мужиков в Чарге не найдешь. С виду тощий, а жила как стальная. Помнил шофер, как однажды Шумаков вывел его из клуба и будто котенка швырнул с крыльца в снег. В тот вечер Сашка был пьян, но рука Шумакова помнилась до сих пор.

— Что, Гаврилыч, сердишься, что нервничаешь? — весело спросил Хацкин, появляясь из-за кустов, куда он ходил по нужде.

— Видишь, какое натворили, как уделали?! Вот полюбуйся!.. — повел рукой Шумаков.

Хацкин поглядел на Сашку, сразу понял, что тот ему помаячил за спиной лесника.

— Так я говорил — теперь елки на третьем бревне растут… Так и разделали… — успокаивающе сказал он.

— Не часто ли говоришь?! — резко оборвал его Шумаков. Хацкин подивился: за какие-то полчаса езды по лесу Шумаков словно ростом стал выше, с лица исчезла унылая задумчивость, он зло оживлен и решителен. Сердито хватанув борт, Шумаков легко запрыгнул в кузов машины и оттуда насмешливо спросил:

— Значит, Кузьма Мартыныч, без мака голода не будет?

— Какой мак? Что ты, Гаврилыч, разошелся? — недоуменно пожал плечами Хацкин.

Шумаков выкинул из кузова лыжи, топоры, подал Хацкину бензопилу. Поднял смотанную восьмеркой веревку, подозвал Сашку:

— Снять бы тебе штаны да этим концом по тому самому месту! За вранье!.. Баллон у тебя вчера на машине вездеходовский был! Вместе меняли… Посмотри, кто здесь наследил? Носом тебя, что ли, ткнуть в этот след?!.

— Да мы что… Наше дело кучерское — приказали и поехали… — пробормотал Сашка, отступая