Виктор Савин - Чарусские лесорубы Страница 3

— Все приходилось делать: дома, клубы, школы, промышленные здания. Словом, что придется.

— Сам-то сибиряк?

— Нет, российский.

— А как в Сибирь попали?

— Дело прошлое. Зачем тебе об этом знать?

— Интересно все же.

— Не стоит вспоминать о старом — что было, то уплыло, быльем поросло.

— Может быть, из раскулаченных? В каком году уехали в Сибирь?

— Считай: прошло двадцать лет с лишним.

— Как раз в то время кулаки ликвидировались как класс.

— Нет, замполит, я не из кулаков. К этому чертову отродью меня не причисляй. Сызмальства кусок хлеба своим горбом добываю.

— Так что же вас из родных мест погнало в далекий край?

Богданов свел брови к переносью, взял с коленей свою шапку и начал мять в жестких, огрубевших ладонях.

— Что тебе от меня надо? — сказал он с раздражением. — По делу позвал, так говори.

— Я, товарищ Богданов, насчет вашего бригадирства хотел поговорить. Стоит ли вас бригадиром ставить? Пожалуй, не стоит.

— Дело твое, замполит. Я не навязываюсь. Тебе виднее, хозяин-боярин… Только чтобы потом тебе не пришлось поклониться в ножки Харитону Богданову. Народ, который я помог завербовать на узловой станции, будет работником только под моим началом, тебе без меня с ним кашу не сварить.

— Уж и не сварить? Откуда такая уверенность?

— А вот увидишь. Насыпь на стол горох и сделай из него колобок — ничего у тебя не выйдет.

— А вы что, мастер из сухого гороха колобки делать?

— Мастер не мастер, а в бригаду людей сколотил. Сейчас она у меня как из цемента слита.

— Где же вы сколотили бригаду?

— По дороге, как из Сибири ехал… А на той большой узловой станции пробу сдавали. Попервости сам немало крови попортил со шпаной.

— В каком-нибудь жилищном тресте или отделе работали?

— У нас свой «Сам-трест». Железнодорожники — народ богатый: тому надо домик поставить, другому крышу перекрыть. Мы, пожалуйста, на все согласны, только гони денежки на кон.

— Значит, фирма «Харитон Богданов и компания». Да, бывали на матушке Руси такие подрядчики… Был и «хозяин-боярин»…

Замполит встал, открыл форточку. С улицы, залитой солнцем, хлынул свежий воздух. Расправив плечи, точно стряхивая с них какой-то невидимый груз, Зырянов широкими шагами прошелся по ковровой дорожке, потом остановился перед Богдановым, закинув руки за спину.

— Нам, Богданов, здесь подрядчики не нужны. У нас не частная лавочка. И в ножки мы никому не кланяемся… Бригадирство на производстве не каждому доверяется. А вы даже держать себя как следует не умеете. Какой же из вас бригадир будет, а?

— Твое дело, замполит, твое! Посмотрю, что ты станешь делать с лодырями, лежебоками, со всякими Синько, Шишигами?

— Воспитывать станем, Богданов.

— Хы! Воспитывала мышь котенка, пока тот слепой был. Ну что ж, ищите другого бригадира. Возьмите моих молодцов. Я и без них не пропаду.

— Зачем же вы тогда ратуете за бригаду?

— Привычка у меня такая. Не люблю втихомолку работать. Мне надо, чтобы вокруг меня народ кипел, чтобы дело спорилось. Терпеть не могу, когда люди лодырничают. Я с детства приучен: работать так работать, чтобы жарко было. Чем лучше поработаешь, тем слаще отдохнешь.

— Это правда, Богданов… Ну, можете идти. Через полчаса поедете на Новинку.

Богданов встал, помял в руках шапку.

— А насчет бригадирства как?

— Ладно, Богданов, я поговорю с кем следует.

— Благодарствую, товарищ замполит.

Харитон поклонился, надел шапку и медленно, вперевалку пошел из кабинета.

«Медведь медведем», — подумал про него замполит, вспомнив слова Ивана Шевалдина.

2

Был первый час ночи. Чарусский поселок утопал в темноте. Паровой двигатель, дававший электроэнергию леспромхозу, останавливался в двенадцать часов. Это значило, что жизнь повсюду замирала, все погружалось в сон. Бодрствовали только с керосиновыми лампами телефонистка у коммутатора, пожарник на вахте да сторожа.

Ночь была тихая, лес настороженный. Высоко в небе мерцали мелкие, как бисер, звезды.

К конторе леспромхоза подъехал всадник на белом коне, слез с седла и постучал в дверь. Вскоре послышался заспанный женский голос:

— Кто там?

— Открой, Егоровна.

Щелкнул крючок.

— Чтой-то поздно, Яков Тимофеевич?

Директор леспромхоза ничего не ответил и прошел по темному коридору в свой кабинет. Зажег лампу и несколько минут неподвижно стоял перед ней, глядя на огонь. На стену, где висели диаграммы, легла широкая тень. Затем тень качнулась в сторону. Директор открыл нижнюю дверку несгораемого шкафа, стоявшего в углу, достал оттуда бутылку с водкой, налил полстакана, выпил, отломил кусочек сухого мятного пряника и закрыл шкаф. Опустившись в кресло, он медленно прожевал пряник, обтер тыльной стороной ладони щетку густых коричневых усов и взялся за телефонную трубку. Вызвал к себе Зырянова.

Замполит явился в наглухо застегнутом пальто, в кирзовых сапогах. Кепку повесил при входе в кабинет.

— Садись, дружище, надо потолковать, — сказал директор. — Дело на Новинке у нас совсем дрянь! Боюсь, что нам с тобой не сносить головы. Министерство жмет, главк жмет, трест жмет. Да мы и сами отлично понимаем необходимость строительства новых жилищ, школ, магазинов, мастерских. Осенне-зимний сезон на носу, прибудут сотни людей из колхозов, а у нас, как говорят, не растворено-не замешано. И строить велят не как попало, а по проектам, как в городе. Да еще обязали обеспечить жилищами горняков, которые приедут взрывать Водораздельный хребет.

— Все построенное для горняков у нас же потом останется, будет наше.

— Конечно, наше. Но ты скажи, как все это построить? Сегодня из Новинки я разговаривал по телефону с трестом. Управляющий меня буквально в пыль превратил, в порошок. — У вас, — говорит, — сметы есть? — Есть. — Деньги есть? — Есть. — Рабочие чертежи есть? — Есть. — Материалы есть? — Есть. Рабочую силу получили. — Так что же вам еще надо? Не послать ли нянек? Стройте, — говорит, — и никаких гвоздей! В срок не построите — беритесь за пилу, за топор, будете лес рубить, если руководить не можете. Я ему объясняю, какую мы рабочую силу получили — в большинстве совершенно неквалифицированные люди, некоторые отроду не бывали на физической работе и не хотят за нее браться, требуют себе легкий труд, просятся в контору. А он говорит: — Обучайте людей, воспитывайте. — И повесил трубку. Сразу же после разговора я пошел по бригадам, по общежитиям. И чего только не насмотрелся! На стройке полнейший беспорядок: одни, кто действительно приехал работать, что-то делают — роют котлованы под фундаменты, подносят каменщикам бут, готовят на бетономешалках цементный раствор; а другие, кто ехал сюда, как на курорт, сидят на солнышке и греются, раскуривают, занимаются разговорами. А этот твой «выдвиженец» Богданов почти целый день сидел на срубе и ни разу не тюкнул топором. А с ним сидела вся бригада, восемнадцать человек!

— В чем же дело? — барабаня пальцами по кожаной обшивке дивана, спросил Зырянов. — Почему Богданов не работал? Он же горячо взялся за стройку.

— Нашла коса на камень: у Богданова кончились харчи, он пришел в контору к Чибисову и попросил денег под свой заработок. Просьбу свою изложил грубо, повышенным тоном. Сослался на твое заявление о том, что леспромхоз первое время будет авансировать вербованных рабочих за отработанные дни. А Чибисова ты знаешь… Он тоже начал грубить. Заявил, что денег у него в конторе нет, что он не может каждый день выдавать рабочему заработную плату, что у него других дел по самое горло… Богданов сказал ему «ласковое» слово и вернулся на сруб, воткнул топор в бревно, а его примеру последовала вся бригада.

— Вы там навели порядок, Яков Тимофеевич?

— Ну, конечно… Я думаю, Борис Лаврович, тебе следует поехать на Новинку, посидеть там несколько деньков.

— Сейчас же поеду.

— Зачем сейчас? Завтра утречком пораньше выедешь — и хорошо.

— Да ведь уж скоро утро.

— И то правда. Я плохо стал ориентироваться во времени. Пойду вздремну маленько. С самой весны, как только начался лесосплав, я еще ни разу не поспал вдосталь. Все крутишься, крутишься, все срочные, неотложные дела, и нет им конца. Когда был лесорубом — куда спокойнее жил: сходил в лес, крепко поработал, пришел домой, поел, газету просмотрел, с ребятишками повозился — и на боковую. А теперь уж, вроде, и от дому отвык, даже детишек приласкать некогда. А тут еще из треста жучат, у телефона, как на привязи, держат и накачивают, накачивают, накачивают…

Зырянов ушел. Вслед за ним поднялся из-за стола и директор. Хотел было загасить лампу. Глаза его скользнули по толстой, вздувшейся папке с беленьким ярлыком: «На доклад Якову Тимофеевичу». Ярлычок квадратный, с тщательно обрезанными краями, обведенный со всех сторон под линейку сначала красным, потом синим карандашом, а буквы выведены усердным каллиграфическим почерком: секретарша Маша и тут приложила свое старание.