Карпов Васильевич - Маршальский жезл Страница 30

В понедельник утром дежурный доложил командиру в обновленном, сияющем чистотой помещении:

– Товарищ капитан, во время моего дежурства происшествий никаких не случилось. Рота готова к занятиям.

В сторонке стоял старшина, лукаво смотрел на капитана, будто спрашивал: «Ну как, шутник я или нет?»

Какой же талант у Петра Николаевича Мая? К какому виду искусства или общественной деятельности причислить человека, который умеет петь и плотничать, плясать и штукатурить, играть на баяне и ходить в атаку, который отлично стреляет, бегает, выполняет строевые приемы, работает на спортивных снарядах, играет в сборной полка в футбол, может всколыхнуть людей, увлечь личным примером, вселить уверенность, повести за собой, добиться выполнения поставленной задачи во что бы то ни стало?

Может быть, не упоминается такой талант в энциклопедиях, но мы назовем его старшинским талантом. Он есть. Старшина Май - живой пример этому».

Вот так я написал и отправил в газету нашего военного округа - «Фрунзевец».

Итак, комиссия приехала.

Первый день проверки: строевой смотр полка и инспекторский опрос.

Полк выстроился на плацу. Наглаженный. Начищенный от сапог до звездочек на фуражках так, что глаза режет от блеска.

Офицеры при орденах, красивые, праздничные.

Ритуал строевого смотра очень торжествен и строг. Меня особенно поразила тишина перед торжественным маршем. Много сотен людей на плацу - и ни единого звука, только команды, тихий шелест одежды и короткий удар каблуков при повороте.

Ну а когда оркестр грянул марш и рота за ротой пошли стремительным парадным шагом, тут просто дух захватило. Мимо трибуны я прошел и даже не посмотрел на генерала, председателя комиссии. А хотел специально его рассмотреть! Это первый генерал, которого я вижу за свою службу. Но желание сохранить равнение, дать тверже шаг и удержать в нужном положении оружие оказалось сильнее любопытства. Так и не посмотрел на генерала вблизи! Ну ничего. Позже имел возможность даже поговорить с ним. Впрочем, «поговорить» - это слишком громко сказано.

Произошло это так.

После торжественного марша все подразделения возвратились на прежние места и выстроились в том же порядке.

Предстоял инспекторский опрос. Есть что-то, я бы сказал, священное в этом опросе. Какая-то высшая форма братства, уважения, заботы старших о младших. В эти минуты проясняются и глубже понимаются все высокие материи, о которых нам говорили на политических занятиях и лекциях.

Вот тут я на деле вижу, что все мы делаем одно общее дело и не зря называем друг друга «товарищ», все - и рядовые, и генералы.

Прозвучала длинная и своеобразная команда, которая не записана в Строевом уставе и подается один раз в год, а то и в несколько лет, только на инспекторских смотрах. Приведу эту команду полностью.

Генерал что-то сказал нашему командиру полка, и тот скомандовал:

– Командиры батальонов - сорок шагов, их заместители - тридцать, командиры рот - двадцать шагов, взводов - пятнадцать, сержантский состав - десять шагов вперед, шагом марш!

Все отшагали под барабанный бой сколько было приказано и оказались разведенными так, что никто из старших не стеснял своим присутствием младших по званию и давал возможность с глазу на глаз высказать проверяющему любую жалобу или претензию.

Здорово это выглядело!

Проверяющие обошли сначала всех офицеров и сержантов, а потом подошли к солдатам, и никто из наших командиров не имел права ни оглянуться, ни подслушать. У одного из проверяющих офицеров была наготове специальная тетрадь, в которую полагается записывать все просьбы и жалобы.

– Товарищи солдаты, у кого есть жалобы или заявления? - негромко спросил генерал.

Вот тут я его хорошо рассмотрел: пожилой, лет пятидесяти, виски седые, немного дряблая кожа на лице. Но вся его внутренняя собранность и прочность были хорошо видны в глазах. Смотрел он прямо, внимательно и строго. И я чувствовал: этот человек, если ему высказать какую-то жалобу, разберет ее до тонкости и ради справедливости не поступится ни на волосок, кого бы эта жалоба ни коснулась - ротного, батальонного или даже самого командира полка.

У меня никаких жалоб не было. Да и у других солдат тоже. На что нам жаловаться? В полку жизнь идет строго по уставу. Никто никогда не допускал никаких придирок, оскорблений или, как говорят, солдафонства. Питание, одежда, развлечения - все по существующим нормам.

Только сейчас вот здесь, при опросе, я да и другие, наверное, оценили, как это хорошо, когда жизнь и служба идут нормально, без каких-либо искривлений и перегибов.

После опроса генерал сказал всему полку:

– Мне очень приятно, товарищи, что от личного состава полка не поступило ни одной жалобы. Это свидетельствует о высокой организованности и делает честь всем вам - и офицерам, и сержантам, и солдатам.

С плаца мы расходились гордые, довольные, с чувством своей значительности, с ощущением не только заботы высокого командования, но прямого государственного внимания к нам, простым солдатам.

Экзамены идут один за другим: инженерное дело, химия, противоатомная защита; едва успеваем готовить необходимое снаряжение и представляться проверяющим специалистам.

В целом инспекторскую проверку наше отделение сдает неплохо. Могли бы получить и общую отличную оценку, но тянут нас двое: Вадим Соболевский и Семен Дыхнилкин. Странно, такие разные люди оказались на одном уровне по результатам. Вадим по сравнению с Дыхнилкиным - Цицерон, Курчатов и еще Ботвинник. А противоатомная защита у обоих - тройка. Если Дыхнилкин не может разбираться в сложных вопросах, то Вадим не хочет. Ему все «до Феньки». Злость охватывает меня, когда я гляжу на красивого Вадима. Бессовестный!

Зачет по политической подготовке имел для меня особые последствия.

Инспектирующий попросил нас:

– Расскажите о морально-психологической подготовке воина.

Комиссия ждала, пока солдаты обдумают и поднимут руки. Я поднял первым.

– Пожалуйста, вы!

Пришлось представиться:

– Рядовой Агеев. - Я начал обстоятельно излагать ответ: - В армии есть очень важные предметы, изучение которых не планируется в расписании, но солдаты усваивают их постоянно, повседневно, ежечасно на всех занятиях, беседах и мероприятиях по распорядку дня.

Проверяющий вопросительно поднял брови, а я продолжал:

– Один из таких предметов - дисциплина, ее прививают все, всегда и всюду.

Проверяющий одобрительно кивнул, это подбодрило меня.

– А другой предмет - морально-психологическая подготовка, ее тоже нет в учебных часах. Но вся служба, все занятия, каждое слово офицеров и сержантов, стенды и лозунги в ленинской комнате, наши песни и музыка духового оркестра прямо или косвенно направлены на укрепление этого важнейшего качества современного солдата - морально-психологической стойкости! Мы убеждены, нам доказали теорией и практикой преимущество социалистического строя перед капиталистическим. Мы имеем полное представление о том, что нас ждет в бою: атомные взрывы, высокие уровни радиации, преодоление их. Мы испытали на себе стрельбу боевыми снарядами через голову, обкатку танками, практическую борьбу с напалмом. Для нас нет неожиданностей. Все это порождает уверенность, волю, активность, разумную инициативу, а в конечном итоге и является морально-психологической стойкостью воина.

Проверяющий спросил присутствующего на занятиях Шешеню:

– Как рядовой Агеев применяет свои знания на практике?

Шешеня ответил:

– Хороший, добросовестный солдат. Но любит иногда поспорить, а иногда промолчит там, где надо бы поправить товарища. - Замполит глянул на меня, будто спросил: «Помнишь, как заступился за Кузнецова и смолчал, когда зрело ЧП в отделении?»

– А где спорит, на занятиях, при обсуждении учебных вопросов, или пререкается?

– Бывало, и со старшими…

– Вот как! Жаль. Ставлю вам, товарищ Агеев, оценку «хорошо». Отвечали вы отлично, но надо, чтобы слова не расходились с делом.

Ах, Шешеня! Не ожидал я от тебя такого! Не мог промолчать. Испортил отметку! Разговор о Степане был сто лет назад.

Но, с другой стороны, почему Шешеня должен таить этот случай? Он, политработник, честно говорит о том, что у него спрашивают, считает необходимым помочь мне изжить недостаток. Что же обижаться? Нет, товарищ Агеев, действительно ты не тянешь на «отлично». Язык подвешен неплохо, думал убить своим ответом, но в армии - не в школе, тут кроме красивых слов делом подтверждай! Так-то…

Стол накрыт красной тканью, на столе графин с водой, бумага. За столом инспектирующий - молодой подполковник. Нас проверяют на штурмовой полосе.

Сержант Волынец выходит на старт первым. Он в окопе. Лицо серьезное. Голубые глаза строги и холодны. Сигнал - и сержанта будто пружиной выбросило наружу. Он преодолевает препятствия смело и уверенно.