Петр Капица - Когда исчезает страх Страница 32

Эта девушка умела гибкими движениями ускользать из рук.

Ширвису надоела игра словачки, он, как на ринге, сделал ложный выпад в сторону, крепко схватил ее и, притянув к себе, стал искать губами рог… И тут произошло неожиданное: Божена вдруг громко закричала, начала отбиваться, царапаться…

Ян сразу выпустил ее. Девушка бросилась к двери и, плача, забарабанила кулаками.

Дверь пришлось открыть. На шум прибежали официанты, Лэйн и еще два каких-то молодца. Они схватили Ширвиса за руки и потребовали вызвать «стражу беспечности»[1]. Какой-то рьяный блюститель порядка уселся писать протокол.

От полиции и скандала Яна спас неожиданно появившийся в дверях Штоль. Увидев своего гостя в таком бедственном положении, он поспешил успокоить негодующих друзей Вожены:

— Умоляю отпустить… очень неловко. Содруг Ширвис — мой гость. Он немного выпил, немножко не так вел себя… Я думаю, мы это дело уладим миром.

Яна освободили, но не выпустили из комнаты. Ошеломленный, он стоял у стены и не понимал, почему плачет Божена. Штоль попробовал успокоить ее:

— Прошу простить моего друга. Вы очень нравитесь ему. Он сделает вам самый интересный подарок, и всё будет хорошо. Ну зачем плакать и портить такие глазки? Лучше подайте ему руку.

Божена вытерла платком глаза. Штоль подвел ее к Ширвису и соединил их руки:

— Не надо сердиться. Все хорошо! Смотрите, сколько вина на столе. Поднимем бокалы за приятную встречу.

Присутствующие заулыбались. Они снисходительно чокнулись с Ширвисом, выпили за здоровье пострадавшей и все аккуратнейшим образом расписались в протоколе.

Штоль горел желанием скорее умиротворить всех. Он отвел Яна в сторону и шепнул:

— Надо дать несколько крон официантам, и они будут молчать. Потом небольшой подарок девушке. У вас нет чешских денег? Хорошо, мы сделаем все как надо.

Он подозвал Лэйна:

— Надеюсь, вы сумеете дать русскому боксеру пятьсот крон в долг?

Импрессарио мотнул головой, с готовностью полез в боковой карман и вытащил бумажник. Отсчитав пятьсот крон, он жестами показал, что надо писать расписку.

Ян, чтобы поскорей уйти, написал требуемую расписку. Лэйн взял ее и вместе с протоколом спрятал в карман.

— Почему он не отдал мне протокола? — возмутился Ян.

— Протокол нужен для гарантий, что вы будете скоро отдавать долг, — поспешил успокоить его Штоль и, расплатившись с официантами, повел Яна в общий зал.

В зале играла музыка, кружились пары, хлопали пробки, звенела посуда. Боксер вскоре забыл о происшедшем, ему опять было весело и хорошо.

Ширвис только под утро возвратился к себе в гостиницу. Сомов не спал. Он встретил Яна в коридоре и, хмурясь, прошел за ним в номер.

— Где пропадал? — спросил он коротко.

Ян, бессмысленно ухмыляясь, в костюме и ботинках повалился на постель.

Владимир Николаевич схватил его за ворот и, сердито встряхнув, поднял:

— Где ты был, спрашиваю?

— Был? — Ян как бы не понимал Сомова, мутными глазами глядел на него, потом вдруг сжал кулаки и не своим голосом закричал: — Что вы ко мне пристаете? Убирайтесь отсюда, или вас вынесут! Я не позволю себя хватать!

Затевать скандал в гостинице, да еще ночью, Сомову не хотелось. Взбешенный, он ушел от Ширвиса и долго ходил у себя в номере, не в силах успокоиться.

«Что делать с подлецом? Нужно было отказаться, не брать за границу, либерал шлепоносый! — ругал себя Сомов. — Теперь возись, страдай за него. С кем он весь день пропадал? На чьи деньги пил? Вот скотина! Вернемся домой, я отца отблагодарю. Хорошего выкормил сынка!»

Но позже, поостыв, Сомов решил, что здесь, в Чехословакии, с Ширвисом надо быть мягче. Было ошибкой то, что они не взяли его на экскурсию. Утром дядя Володя сказал об этом боксерам. Он попросил всех относиться к Яну дружески, не оставлять одного и не вызывать на ссоры.

На другой день Ян поднялся с трудом. Он не мог шевельнуть головой, его мутило. Морщась и тоскуя, он вспомнил все случившееся с ним вчера и в страхе подумал: «Что я там натворил? Какой протокол? О черт! Дернуло же меня».

Яна напугало подчеркнутое дружелюбие товарищей. Он был уверен, что они хитрят, нарочно обхаживают его, чтобы узнать, где он был. Ян замкнулся, стал неразговорчивым, с Кириллом старался не откровенничать. Тревога всё больше и больше охватывала его: «Как выпутаться? Откуда взять пятьсот крон? Правда, если рассказать обо всем дяде Володе, он добудет кроны. Но что устроит потом? Надо выкарабкиваться самому. Может, тайно где-нибудь выступить и заработать нужную сумму? Надо поговорить со Штолем».

Но ни Штоль, ни Лэйн в эти тягостные для Яна дни не показывались в гостинице. «Как их найти? Придется, видно, заглянуть к Фридляндровой, может там кто встретится».

Ширвис, наверное, вечером пошел бы на Пожичью улицу, если бы Сомов за ужином не объявил:

— Завтра в два часа уезжаем в Северную Чехию. Первый матч будет с шахтерами Кладно.

Ян обрадовался: «Уедем — и я на неделю избавлюсь от Лэйна. А там из «карманных» денег накоплю пятьсот крон».

На утренней зарядке он был весел, побывал со всей командой в Историческом музее. На вокзал приехал в приподнятом настроении. И здесь вдруг увидел Лэйна. Маленький импрессарио, одетый по-дорожному, садился в соседний вагон.

«Неужели он всюду будет преследовать меня? — с тоской подумал Ширвис. — Как избавиться от него? Сказать Сомову? Нет, нельзя!»

Тревожное состояние теперь уже не покидало его. Яна не радовали ни новые места, ни радушие чехов.

В Кладно горняки пришли встречать их прямо с работы. Вместе с ними были их жены и дети.

Шахтеры дружески обнимали приезжих, крепко жали руки, и почти каждый просил быть его гостем.

Потом всей толпой кладновцы сопровождали советских боксеров до рабочего клуба. Вернее, это был не клуб, а большой танцевальный зал под черепичной крышей. Здесь спортсменов ждал длинный, накрытый белыми скатертями стол. На тарелках лежали нарезанные лимоны, колотый сахар, а рядом стояли полулитровые пивные кружки, и на спинках стульев виднелись вышитые полотенца. Кто-то горнякам сказал, что русские очень любят пить чай с лимоном вприкуску и при этом обязательно утираться полотенцами. Они и решили угостить спортсменов на славу.

Желающих посмотреть на чаепитие русских набралось столько, что им не хватало места у стен: многие стояли в дверях и облепили все окна. Но тут чехов постигло разочарование. Боксеры, отведав лимонов с сахаром, почти не пили чай. Им нельзя было наливаться водой.

Спали боксеры на перинах в шахтерских домах. Утром им прямо в постель подавали кофе, как самым дорогим гостям.

На Кладненском стадионе всё было по-домашнему, под трибунами жарились пирожки и варились в котлах сосиски, из соленых овощей приготовлялся гарнир. Пиво и горячий чай разносили по рядам девушки.

Горняки потягивали из кружек пильзенское пиво, рассуждали и спорили, прикидывая примерные шансы боксеров. Они хотели выигрыша своим и не желали сильно обидеть гостей. Лучше всего было бы так на так — ничья.

Неожиданно выявилось, что сборная команда горняков гораздо сплоченнее и крепче пражской. Были моменты, когда результаты схватки оказывались настолько спорными, что советские судьи требовали ничьей. Победы доставались с трудом.

Против Ширвиса был выставлен молодой чемпион Северной Чехии, резкий и напористый парень. В первую же секунду, без всякой разведки, он провел сильный удар в челюсть. Яна это обозлило. Он ринулся в атаку, стремясь смять противника. Чех принял предложенный темп: он не уступал Яну ни в смелости, ни в напористости.

— Эге, нашла коса на камень, — говорили кладновцы, знавшие характер своего боксера.

Неистовствуя, Ян забыл о защите и перед самым гонгом нарвался на прямой удар левой. Удар был настолько сильным, что под Яном заколебался ринг. Падая, он обхватил противника. Тот, слыша сигнал, извещавший о перерыве, не оттолкнул Яна, а поддержал.

Ширвиса взбеленил дружеский порыв чеха: «Показывает свое великодушие. Для издевательства подхватил, как споткнувшуюся барышню. Я тебя отучу от этих выходок!»

В перерыве Ян увидел Лэйна. Тот сидел во втором ряду средней трибуны и пил пиво из большой кружки. «Так опозориться, да еще при этом пшике! Во что бы то ни стало уложу во втором раунде наглеца».

После гонга, не дождавшись, когда замрет густой звук меди, Ян ринулся на противника и обрушил на него серию хорошо изученных сильных ударов. Он бил довольно точно, но чувствовал, что в кулаках нет прежней силы и резкости. Чех легко переносил его удары и, в свою очередь, шел на обострение боя.

При новом яростном натиске Ян вдруг почувствовал, как глаза защипал пот, тело покрылось испариной. «Что со мной? — в испуге подумал Ян. — Такого никогда не было. Неужели оттого, что выпил, нарушил режим? Проклятый Штоль!»