Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли Страница 35

— Мне думается, вопрос теперь надо ставить с общегосударственной точки зрения, — высказался, в свою очередь, Щелгунов. — В решениях партийного съезда и Пленума производству полимеров уделено большое внимание, и мы должны обратиться в ЦК с предложением, чтобы нефтехимию, это, как тут говорили, «незаконное дитя», усыновить.

Слушая Щелгунова, невольно поддержавшего противников проекта, Алексей понял, что при всем добром отношении обкома дело опять потребует много сил, времени и новых столкновений в Госплане. Ведь, по существу, против комбинированной установки Карягин не выступил, и это была для него самая удобная позиция. Если бы он опровергал, тогда можно было бы доказывать, бороться, а так он и его приятели все окутают ватой и опять заглушат, как три года назад.

Выслушав постановление обкома по своему вопросу, Алексей Груздев уже не вникал в то, о чем говорили на заседании, прикидывал, к кому надо обратиться в Москве.

«Раньше мы сражались с Безродными и свято верили, что придет пора, когда исчезнут бюрократы и консерваторы. Но вот новое время, новые песни, а разновидности этой породы не переводятся. Почему в Госплане не видят, как остро обстоит дело с нефтехимией?!»

А за обкомовским столом шел крупный разговор об автоматике. Теперь наступал, горячился Джабар Самедов, нападавший на Татарский научно-исследовательский институт, задержавший проект устройства показательной площади на Исмагилове.

Работая управляющим Светлогорского бурового треста, Джабар Самедов иногда говорил: «Смешно, но факт — ворочаю делами республиканского значения». Диплом инженера он получил почти в один год с Дроновым, Груздевым и Семеном Тризной, которые во время войны поневоле перешли на переработку нефти и, сменив специальность, учились тоже заочно.

Воспользовавшись коротким перерывом, Семен Тризна обрушился на Карягина:

— Мы ваши дополнительные «навески», конечно, выполним. Но учтите, что своим «воздушным валом» вы сбиваете работу на предприятиях. Как же так? Выполняйте добавку к плану, чем хотите, без учета потребности, без получения дополнительного сырья! В управлениях совнархозов беспомощно разводят руками: дескать, в Госплане дали нам, а мы — вам. Фабрики и заводы выпускают лишнюю, неходовую продукцию, а потом их лихорадит. И у нас такая же история: вот к Первому мая опять перевыполнили план, а теперь — стоп, нефть девать некуда, все емкости заполнены и откачки по нефтепроводу не дают. Вам-то горя мало, лишь бы лишний процентик себе приписать, а нам это дубинкой по лбу. Мы ведь не можем нефть на землю выливать или временно сокращать рабочих. И вообще… как это объяснить коллективу? Рабочие, конечно, стерпят, они видят, что жизнь в районе за каких-нибудь двадцать лет шагнула вперед на столетие, но ведь неумение планировать бьет их по самому дорогому — по любви к труду.

Петру Георгиевичу удалось наконец вставить свое словечко, и он начал кротко и нудно разъяснять… И чем сильнее волновался Семен, тем больше стоицизма проявлял Карягин.

«Плетет, будто паук паутину, — с тяжелой неприязнью думал Алексей Груздев, искоса наблюдая за тем, как Карягин машинально вертел в руках статуэтку, оставленную кем-то из художников на столе секретаря обкома. Удивительно спокоен. Странно получается: чем выше стоит человек над производством, тем меньше ответственности он несет за выполнение плана. А мы за все отвечаем».

После перерыва снова вернулись к автоматике. Тут больным местом оказался будущий показательный участок Исмагилово в Светлогорске. Директор Светлогорского нефтяного управления Семен Тризна сам напросился в совнархозе на это дело, а вот теперь разгорелась перепалка.

Оно и понятно: скважины, уже пробуренные на участке рабочими Джабара Самедова, законсервированы, а закачка воды в пласт на соседней площади идет своим чередом, и оттого пластовое давление на Исмагилове так поднялось, что бурить дальше становится невозможно.

— Только и жди открытого фонтана! — сердито крикнул Самедов, опять нарушая порядок заседания.

Горячий он, но в совнархозе его ценят; Иван Наумович Сошкин однажды сказал о нем:

— Горячий человек в работе поостынет, обломает рога, гораздо хуже холодный, такого зажечь не всегда удается.

Дмитрий Дронов не приехал на заседание обкома — видно, держат дела гиганта химкомбината, который возводится на Каме, рядом с нефтеперерабатывающим заводом Груздева. Подумав об этом, Алексей сразу затосковал, стал ерзать на стуле, то и дело поглядывая на часы.

«Сижу здесь, а там карбамидную установку принимают. Справится ли с приемкой Долгополов? Слабоват товарищ для должности главного инженера! Все надо самому проверять, а сегодня заседание, завтра — другое…»

С той стороны стола, где сидел Карягин, что-то треснуло. Груздев метнул туда взглядом и чуть не расхохотался: Петр Георгиевич с необычным для него смущением, даже растерянностью, смотрел на сломанную им статуэтку — обезглавленную фигурку гипсового мальчика, играющего в мяч. Довертел-таки! Все сделали вид, что ничего не заметили, а Груздеву почудилось в этом нешуточное предзнаменование: его нефтехимия — «незаконное дитя» в руках бюрократа: скорее свернет голову, чем узаконит.

— Лет двадцать жизни отняли у меня ученые-проектировщики, — пожаловался Джабар Самедов Груздеву, сходя по лесенке, когда самолет, пробежав по каменистой земле, остановился у зданий Светлогорского аэродрома.

— Ничего. Мне один Карягин навредил так, что до самой смерти не забуду! — Груздев обернулся к шагавшему следом очень бледному Семену Тризне. — Что, товарищ начальник, опять укачало?

Семен молча махнул рукой, но, сев в машину и опустив стекло, высунулся наружу.

— Ты насчет Карягина говоришь… А им что, плановикам! Если бы они собственным карманом отвечали за просчеты, тогда, конечно, аккуратнее бы вели себя!

Дина Ивановна Дронова, ездившая в область по делам как главный геолог Светлогорского управления, скептически усмехнулась, усаживаясь рядом с Семеном. Машина покатила.

Груздев ехал за ними, откинувшись в угол на заднем сиденье, угрюмо хмурился. С шофером, татаркой Глендем, он разговаривал редко и даже побаивался этой хорошенькой вдовушки.

По обе стороны асфальта мелькали новые веселые поселки; окрашенные серебрянкой резервуары светлели на косогорах. Повсюду в долине, привольно распахнувшейся среди плюшево-зеленых гор, виднелись ряды водоприемных скважин, фонтанные елки, а возле них громадные нефтебаки — мерники и большие стаканы «трапов», тоже покрашенные под цвет серебра. У нефтедобывающих скважин над поставленными в сторонке трубами вздымались багрово-оранжевые факелы: сжигался попутный газ.

Алексей не мог равнодушно смотреть на эти пылающие факелы: варварски уничтожалось неисчислимое, баснословное богатство — сырье для нефтехимии, для полиэтилена и полипропилена, которые могут заменить самые крепкие волокна, самые лучшие стали. Смешно сказать: газ жгут потому, что нет труб для газопроводов и обустройства промыслов, а могли бы из этого газа получить столько прочнейших пластмассовых труб, что всю страну опоясали бы ими. Хватило бы благоустроить не только города, но и деревни.

Такие мысли вызвали у Груздева неприятное, почти болезненное чувство, и, чтобы отвлечься, он стал припоминать разговоры за обкомовским столом.

«Семен-то как расходился! Правильно сказал. Молодец! Но здоровьем заметно сдал: раскормила его Танечка — дороден и рыхловат (плохо, когда женщина целиком уходит в домашнее хозяйство). И детей они балуют. — Груздев мельком взглянул на Глендем, зорко смотревшую на дорогу: катили навстречу гиганты бензоцистерны, подводы из совхоза с весенней редиской и луком; нацеленно пригнувшись к рулям, перегоняя друг друга, мчались велосипедисты. — Должно быть, к кроссу готовятся. — И снова о Танечке: — Раскормила Семена, а теперь инфаркта боится. Да и как не быть инфарктам: горим, словно в огне».

Но, прогоняя невеселые мысли, пришло на ум воспоминание о совместной работе с Тризной и Дроновым. Несколько лет бились, а создали-таки турбобур, совсем вытеснивший роторное бурение: заставили плясать на забое одно долото-шарошку при неподвижных бурильных трубах. Сразу повысились скорости бурения! Настоящая революция произошла в буровом деле. Даже американцы приехали покупать советские турбобуры.

Повернув голову, Груздев встретился в зеркальце с черными, слегка приподнятыми к вискам глазами Глендем. И вдруг опять ощутил холодок одиночества. А ведь была попытка через несколько лет после смерти Елены еще раз устроить свою жизнь.

Глядя на изумрудно-зеленые под солнцем высокие холмы, Груздев думал о прошлом, где все заполнено трудом, бесконечной борьбой, полосами побед и срывов и где так трагично обрывались считанные дни личного счастья. Лишь однажды образ Елены был оттеснен в его душе другой женщиной, но не вовремя пробудилось и это чувство… Шла война. Уже отгремели сражения в Сталинграде, а военные события все нарастали: советские войска двинулись в наступление. В тылу, как и на фронте, напряжение огромное. Везде госпитали. Бледно-серые лица раненых виднелись и за окнами вагонов, и за стеклами автобусов — отовсюду везли солдат на поправку. На вокзалах днем и ночью мелькали носилки — тысячи женских рук бережно выгружали подходившие эшелоны. Страна, как добрая мать, отдавала своим обескровленным сыновьям лучшие помещения, лучший кусок, окружала их заботой, теплом и лаской.