Андрей Черкасов - Человек находит себя Страница 35

Таня улыбнулась привычному ласковому обращению «Яблонька». Счастье! Если бы оно пришло хоть когда-нибудь!

Наступившая ночь была одной из самых тяжелых, С ней в какое-то сравнение шли только мучительные ночи, проведенные в поезде, когда уехала из Москвы. Но тогда была хоть искра надежды, обещание Савушкина уладить все, а эта…

Таня лежала в постели и с трудом сдерживала желание разрыдаться, по-девчоночьи, зарывшись в подушку… Но, наверно, сил для борьбы хватало в обрез, потому что по лицу изредка сбегали скупые обжигающие капли.

Диплом Таня защитила летом 1955 года, Авдей Петрович радовался этому не меньше ее. Еще бы! За пять последних лет, изучая мебельное дело, Таня поработала и у него в цехе. Первая самостоятельно отполированная ею вещь заслужила похвалу старого мастера.

— Молодец, Яблонька, — наедине он по-прежнему называл ее так, — не совестно твои руки теперь к нашему мебельному искусству допустить. Радостно, что и дед Авдей в этом чуточку виноват…

Говоря о фабричных делах Тани, несправедливо было бы умолчать о том, как ей помогала музыка. Несмотря на вечную нехватку времени, на то, что спала иной раз не больше трех часов в сутки, Таня изредка выкраивала часок, чтобы забежать к Николаю Николаевичу.

В его квартире на рояле всегда стоял простой граненый стакан с красными розами; Николай Николаевич сам разводил их. «Это символ сочетания строгости с красотой в искусстве, — говорил он Тане, — все в нем должно быть так же сдержанно и прекрасно, как эти цветы, и так же остро, как шипы на их стеблях».

По просьбе Тани он играл ей Бетховена: то «Апассионату», то «Лунную», играл баллады Шопена и ее любимый до-минорный этюд. Однажды она попросила сыграть этюд вместе с нею — «в три руки». Николай Николаевич согласился, и они играли вдвоем, Таня — только правой рукой. Красные розы в стакане вздрагивали, изредка роняли лепестки. Иногда лепесток падал прямо на клавиши. Играя, Таня закрывала глаза. На щеку выбегала одинокая, непрошенная слезинка…

Уходя, Таня мысленно ругала себя за то, что опять, вопреки своему решению, позволила себе прикоснуться к клавишам, и давала слово, что это не повторится. Но в следующий визит играла опять. Оправдывала она себя тем, что Николай Николаевич — ее бывший учитель и что при нем можно…

О Георгии Таня вспоминала все чаще и чаще, не переставая верить в то, что все равно когда-то его встретит. Она не могла пройти по улице, проехать в вагоне метро или в троллейбусе без того, чтобы не всматриваться в лица людей, чем-нибудь напоминавших ей Георгия. Она уверяла себя, что надежда эта — нелепость, но ни надеяться, ни верить не переставала.

Жила она теперь в отдельной небольшой комнате рядом с квартирой Авдея Петровича. Эта комната очень кстати освободилась три года назад, и Тане удалось ее получить. Настя тогда уже обзавелась семьей, и в дедовой «скорлупе» стало слишком тесно. Только недавно Феде дали квартиру где-то в Замоскворечье, куда они и переехали вместе с первенцем — голубоглазым Авдюшкой.

Таня по-прежнему работала на фабрике, теперь уже мастером цеха, и считала, что жизнь ее теперь вполне определилась, что с фабрикой она никогда не расстанется и что; вообще, ее не ждут никакие перемены. Но получилось иначе.

В один из дней ее пригласили в управление кадров министерства и познакомили с приказом министра — двадцать лучших молодых специалистов направлялись с московских фабрик на мебельные фабрики Урала и Сибири. Таня была в числе двадцати.

— Партийная и комсомольская организации фабрики рекомендовали вас, товарищ Озерцова, — сказали ей в управлении. — Вам предоставляется выбор… — И предложили список.

«Новогорская фабрика» — прочитала Таня и подумала: «В этом городе я росла во время войны. Он почти родной мне».

Она выбрала Новогорскую фабрику, еще не зная, что она находится в Северной горе, в тридцати километрах от самого Новогорска. Отъезд назначили на конец июля, после полагавшегося Тане отпуска. А через несколько дней… она нашла Георгия!

Это казалось невероятным! Но Таня жила в Москве, а в любимом городе, как и в волшебной сказке, сбываются даже самые несбыточные мечты.

Произошло все в воскресенье. В дверях магазина Таня столкнулась с пожилой женщиной, лицо которой показалось очень знакомым. Таня даже остановилась в растерянности, загородив выход. Лицо женщины вдруг сделалось строгим. Таня извинилась и дала пройти.

«Боже мой! Да ведь это Ксения Сергеевна!..» — догадалась она уже в магазине. Выбежала на улицу и огляделась, как будто можно среди множества движущихся людей сразу отыскать одного, на мгновение промелькнувшего человека. Наугад пошла влево. Почти бежала, налетая на прохожих и поминутно извиняясь. Ее толкали. А она конфузилась и все шла, шла… Только пройдя квартал, сообразила, что все это невероятно глупо. Ну как она найдет Ксению Сергеевну, не зная даже, в какую сторону та пошла?

Таня решила обратиться в адресный стол, а пока без конца упрекала и ругала себя за то, что сразу не узнала Ксению Сергеевну. Потом пришла мысль, что, возможно, она и обозналась — ведь бывают же похожие лица! Но обидная эта мысль быстро погасла: «Нет, не может быть! Это она, она!»

А часом позже Таня увидела Ксению Сергеевну на троллейбусной остановке.

Нет, она в самом деле не ошиблась! Рядом с женщиной стоял мужчина в соломенной шляпе. Такая шляпа, помнилось, мелькнула в дверях магазина, когда Таня столкнулась с Ксенией Сергеевной. Это, конечно, Андрей Васильевич Громов. Его не узнать было невозможно. Окончательно разрушились остатки всяческих сомнений…

Таня подошла и робко сказала, обращаясь сначала к женщине:

— Ксения Сергеевна, здравствуйте… Андрей Васильевич…

Женщина не сразу узнала Таню; девушка растерянно улыбнулась, как бы извиняясь за то, что стала такой «неузнаваемой». Наверно, это была та давняя, особенная Танина улыбка, которую нельзя было не узнать.

Что-то светлое прошло по лицу Ксении Сергеевны.

— Неужели Таня? — проговорила она и вдруг шагнула навстречу, совсем забыв о том, что кругом люди, и обняла девушку, прижимая ее голову к своей груди. — Танюша, девочка ты моя! — тихо повторяла она, и глаза ее посветлели от радостных слез.

— Здравствуйте, здравствуйте, Таня! — говорил Андрей Васильевич и долго тряс ее руку.

Подошел троллейбус, и Громовы увезли Таню с собой, разрешив больше всего остального волновавший ее вопрос: Георгий так обрадуется!.. И это значило, что он тоже в Москве и что скоро, всего через несколько минут, Таня увидит его.

Никогда еще троллейбус не двигался так медленно и не были такими утомительно долгими остановки. О, эти несколько минут! Они заслонили собою все предыдущие годы, и как будто все, тревоги, ожидания, надежды, предчувствие счастья — все сосредоточилось в этих коротких и… бесконечных минутах.

Георгия не оказалось дома. В разговоре, состоявшем из бесчисленных вопросов, восклицаний, короткого и несколько сбивчивого повествования Тани, взаимного удивления — всего обычного при таких неожиданных встречах, было рассказано обо всём самом главном: и о несчастье Тани, и о долгих бесцельных попытках Ксении Сергеевны разыскать ее, и о Георгии…

Георгий окончил консерваторию в Свердловске. Его природные способности и опыт учителей сделали свое дело. Он уже был лауреатом Всесоюзного конкурса музыкантов-исполнителей (Как! Разве Таня не знала об этом из газет?), а теперь вот приехал в Москву работать в филармонии. Они здесь уже почти полгода. Кстати, на днях в парке культуры состоится концерт с его участием; вот-вот должны появиться афиши.

Но самым радостным для Тани было то, что когда она потерялась, Георгий, оказывается, не давал матери покоя; все время расспрашивал, когда же в конце концов найдется Татьянка. И что это за бестолковые люди, которые никак не могут отыскать всего только одну маленькую девочку?.. Он и позже не раз вспоминал Таню, рассматривая в альбоме сохранившиеся фотографии (Андрей Васильевич снял детей во время музыкальных занятий). Часто позже, играя дома «Песню без слов» Чайковского, Георгий говорил: «Это Татьянкина любимая…»

В прихожей щелкнул замок, и Ксения Сергеевна сказала:

— Это он вернулся.

Послышались шаги за дверью. И Тане показалось, что все, окружавшее ее в этой комнате, вдруг исчезло. Остались только бьющий в окно и затопляющий пространство солнечный свет, слепящая звездочка на чем-то блестящем в нише буфета да еще гулкие удары в груди и в висках.

Георгий вошел и удивился присутствию незнакомой девушки, поднявшейся ему навстречу.

— Здравствуйте, — учтиво проговорил он.

— Теперь не узнаешь, а помнишь, покою мне не давал, спрашивал все: «когда найдется?» — сказала Ксения Сергеевна.