Павел Зальцман - Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник) Страница 36

(Таня стоит на середине комнаты.)

«Она уже вошла. Другая уже ушла. Я знаю, о ком я плачу. Я знаю, кого я ненавижу. Я плачу не о нем, а об себе. Я ненавижу ту, которая ушла. Ту, которая меня убила. Милый мой, любимый, на кого ты меня оставил. Ведь я твоя, я теперь твоя. Я еще твоя. Помоги мне, пока не поздно. Иначе меня не станет».

III. Поручик

– Иван Степанович, добрый вечер. Тише, все полегли спать.

– Спать? А ты нет? Все работаешь?

– Я только убралась – пол мыла. Еще свежий. А потом для вас подкинула в плиту, тут у меня в судке жаркое. Думала – вдруг вы придете.

– Балан в гостиной?

– Да, с поручиком жрут курицу с рисом – сама утром резала – и пьют вино. Ну, я не дура. Отлила немножко. Что они видят, дураки?

– А хозяин и Дона?

– Что ей делать? Вертела задницей перед своим трюмо. Мерила новые платья, которые сегодня привезли из Кишинева. А потом опять позвала мою мамашу – затеяла мыть волосы к завтрашней примерке, и руки от загара. Душилась.

Перевозчик: Это все дрянь и ничтожество.

Кухарка: Конечно, дрянь, мусор. А потом одевала по-шарпанную ободранную барышню, которую хозяин привез неделю назад на своей двуколке с хутора Вельчепольских, который сгорел. Отвели ей пустую комнату. Поставили белую постель. Я такого белья припасла для дочки, а она влезла с ногами в одном туфле, все смяла и ломает пальцы. Я все про нее узнала – это у нее любовь. Скажите, какое горе! Что же вы не берете чашку, может, вы нами брезгаете?

– Нет, дорогая Настасья, спасибо – просто я только что из дому. Мне надо бы узнать, что там делается у Балана.

– Мне пойти?

– Нет, проводи меня, только тихо, к дверям около печки. Они еще завешаны дорожками?

– Да.

– И оставь там. Ты часто ходишь в буфетную?

– Как же – меня теперь как раз поставили экономкой.

– Все-таки лучше, чтоб не слышали, что ты там.

– Нет, замок очень аккуратный.

– И ложись себе спать. А я сам выберусь. Ведь надо идти по коридору налево?

– Нет, направо. Налево упретесь в маленький коридор, который ведет ко второму черному крыльцу.

– Ну так не все ли равно?

– Нет, там теперь забито. Туда выходят комнаты Доны.

– А! Это дверь слева?

– Да, первая дверь – пустая комната, последняя – в их спальню. А средняя в ее убиральню. Скажу вам, Иван Степанович – ну и вещей же там, ценностей! Одно зеркало со столиком что сто́ит?! Стекло – утюга просит. Шкафчики, кушетки – каждый день перетирай. Только за подсвечники, на которых сидят девки и дуют в дудки, наверное, можно построить хату. А вам, как выйдете, надо идти направо, и сразу же упретесь в этот коридор и прямо на крыльцо мимо кухни. Я на всякий случай оставлю из своего чулана дверь открытой, так что, если вам понадобится, вы…

– Хорошо. Спасибо, милая Настасья Сергеевна, спасибо. А вы идите.

– Что вы, Иван Степанович? За что благодарить? Я для вас этот дом с радостью не то что, а поджечь могу.

Она уходит вперед. Перевозчик, идя за ней, тихо плюет на пол и шепчет:

– Вонючая баба, чистый сметник.

В светящейся щели за столом сидят Балан и поручик. Балан наливает вино в бокалы. На столе стоит блюдо с куриным пилавом, холодные кабачки в масле и фаршированный перец. Балан проводит пальцами по усам книзу, сцеживая с них вино в рот. Поручик забирает вилкой с голубой тарелки несколько кабачковых кружков, но, поднеся ко рту, возвращает и обмакивает их в густое масло.

Балан говорит:

– А вы вместе с перцем – вот, горячо рекомендую – этот. Видите, у него кончик красный, как собачий хрен.

Поручик: Благодарю и удивляюсь. Такая пища и тишина…

Балан: Что, вас испугали на хуторе?

Поручик: Я потерял шесть человек. Но это было напрасно, так как мы победили.

Балан (выпивая): Какой смысл?

Поручик: Среди ночи занимают сени. Атакуют, выбивши дверь. Мы отстреливаемся. Они тоже, залегли за печкой и под столом. Потом я кричу: «Ребята! что, нам здесь было плохо? Бейте их!» Тогда пошли в рукопашную, и я кричу: «Что вам, жизнь надоела? – Отступайте». Я это кричал тем, но два наших дурака не поняли и выскочили в окошко. И я остался один.

Балан: Как один?

Поручик: Да, все были перебиты. Кроме Кости, денщика, который всегда бывает при мне. Он залез за сундук. Боясь, что придут новые, мы вернулись в лагерь. Я им говорил – не надо нажираться.

Балан: Ага!

Поручик: Но вы не можете себе представить, до чего они падки на пищу.

Балан: Не угодно ли зраз?

Поручик: Что?

Балан (кричит): Настасья! подай зраз.

Настасья: Зараз.

Балан: Только повыдергивай нитки, а то ты всегда забываешь.

(Настасья там у себя тихо отлаивает в угол.)

Поручик: Боже мой! Там тоже было тихо.

Балан: Вы, наверное, видели над местечком меловые обрывы. Там у нас были свои карьеры и известковые печи. Я вас думаю поместить на дворе возле пакгауза. Там есть и конюшня для коней.

Поручик: Слушаю.

Балан: А теперь скажите, пожалуйста, – чего же мы добились в результате изнурительной борьбы с Совой?

Поручик: Я уже вам сообщал. Все, что было, мы увезли с собой. Так что весь край совершенно голодный. Ей нечего уже там было брать, и она тоже улетела.

Балан: Где же это все?

Поручик: Что?

Балан: То, что вы увезли.

Поручик: Давно съели.

Балан: Это я знаю. Она сейчас у себя. У меня уже поклевана вся кукуруза. Ах, хорошо бы победу!

Поручик: Я думаю.

Балан: Вы не допускаете, что на хуторе вы столкнулись с Совой?

Поручик: Нет, это были голодранцы, которые бродят за нами.

Балан: Да-да, это одно и то же.

Поручик: Ну, это знаете… Это она их и привела?

Балан: Да-да, очень возможно. Меня грабят. Вы наткнулись в поле на брошенный воз? Я принужден под сеном прятать платья, которые везут по моей земле для моей дочки. Вот на что я пускаюсь! Поэтому я предлагаю вам: на горе за дорогой есть еще меловые обрывы. А под ними долина, заросшая волчьей ягодой. Там стоит каменный майдан Совы, который надо сжечь. Я не хочу, чтоб моя дочь ходила голой.

Поручик: Так ведь их сейчас грабят голодранцы?

Балан: Это все равно, его нужно сжечь.

Поручик: Как же его сжечь, если оно каменное?

Балан: Ну, там есть деревянные балконы, лестницы и мало еще что…

Поручик: Если мы сожжем одни балконы – какой же толк?

Балан: Нечего рассуждать, надо его уничтожить.

Поручик: Ну и жгите сами. (Поет.)

Он был поручик, чином поручик,Для дамских ручек был генерал.

Балан: Сжечь как можно скорее. Чем меньше там успеют сожрать дичи и выпить вина, тем больше нам достанется. Кроме того, я боюсь за свою сушеню – ничего нельзя оставить.

Поручик: Позвольте, а голодранцы?

Балан (машет рукой): Всю капусту перепортили. (Он отодвигает стакан и поднимается.) Понимаете, вместо кочешков – целые грядки дырок!

Перевозчик за дорожками делает движение, но сдерживается и остается на месте.

Поручик: Мы не можем оставить неприкрытый тыл.

Балан: Срака.

Поручик: Что?!

Балан: Сера воли, патру бой,

срака голи – марш домой!..

Поручик (обиженно): Я не понимаю. (Привстает уходить.)

Балан: Подождите. Вот зразы – кушайте; их можно не разворачивать, а прямо резать.

Поручик (обиженно): Нет, мне интересно, что в середине?

Балан: Рис, укроп, щавель, помидоры и еще что-то… Тогда надо сделать то, что советует мой управляющий. Сейчас они заняли пакгауз. Мы их всех берем на работу. Половину посылаем с хлебом в Резину, остальных ставим на огороды и кормим для начала как своих батраков. Они уже столько наворовали, что их можно бы и не кормить… Но если они будут продолжать, тогда в ближайшее воскресенье мы созовем их всех в конюшню. Там внутри можно накрыть стол. Когда они рассядутся, я вас пущу наверх – на чердак. Там у меня теперь сушится макух для верблюдов на зиму. В потолочном настиле есть щели. Ворота запрут, и вы их перестреляете.

Перевозчик (за дорожками): Ничего не скажешь…

Балан: Я старик. Мне желателен покой.

Поручик: Я считаю, что разумно сперва избавиться от этих бандюг.

Балан: Хорошо… если они будут воровать…

Поручик: Вы допускаете, что они когда-нибудь перестанут?

Балан: К двум часам в воскресенье все будет готово. На всякий случай не шумите. Идите от Воронкова. Вас встретит управляющий у железнодорожного моста.

Поручик откланивается. Пришедшая из буфетной Настасья провожает его.