Анатолий Марченко - Смеющиеся глаза Страница 37

Борис вдруг уставился на меня горячими, возбужденными глазами, заговорил быстро, мечтательно.

— Вы слыхали о Кембрийском океане, лейтенант? Нет? Но это же гордость геологов! Океан черного золота бушует в глубинах сибирской земли. Ему шестьсот миллионов лет от роду. Представьте себе, лейтенант, после мучительных поисков, после сомнений и разочарований забила скважина. В тихий мартовский деть, пронизанный солнцем. И паренек, помню его имя — Виталий, — был самым первым, кто увидел настоящую кембрийскую нефть. Схватил бутылку, наполнил ее, набрал полные пригоршни нефти, играл с нею, как ребенок. Смеялся и плакал, кричал что-то ошеломляюще-радостное. Его нашли у скважины. Руками он обхватил желоб, по которому текла и текла нефть. Текла, как кровь земли…

— Погиб? — нетерпеливо спросил я.

— Газы. Природа отомстила людям. Тем, что вздумали открыть ее самую заветную тайну. Вот она, лейтенант, судьба геолога. Трагическая. Красивая. Необыкновенная. Хотите в геологи, лейтенант?

«Как красиво он говорит, — подумал я, все больше проникаясь уважением к Борису. — Если бы каждый человек был беспредельно влюблен в свой труд, в свою профессию, земля стала бы еще прекраснее».

Неожиданно послышался лай собачонки, теперь уже веселый и восторженный. Борис проворно вскочил на ноги.

— Шахиншах Голубых гор, — шепнул он мне и выскочил из палатки.

Я вышел вслед за ним. Борис уже подбегал к всаднику, приближавшемуся к палаткам на бойком вороном коне. Борис схватил коня за уздечку. Всадник невесело усмехнулся и пружинисто соскочил на землю.

— Мурат Абдурахманович, — бодро и четко сказал Борис, — к вам лейтенант с пограничной заставы.

Начальник партии обернулся и увидел меня. Длинные черные брови его чайками взметнулись кверху, и мне показалось, что этого короткого, но цепкого взгляда было вполне достаточно для того, чтобы рассмотреть меня, понять цель моего приезда.

Он устремился ко мне навстречу. На нем были запыленные кирзовые сапоги с толстой резиновой подошвой, темно-синяя куртка с петличками, в которых перекрещивались два металлических молоточка, мягкая войлочная шляпа-осетинка. Ковбойка в крупную красно-черную клетку очень шла к его смуглому продолговатому лицу с крепким массивным подбородком. Шаг у него был легкий и стремительный, как у человека, не знающего усталости.

Мы поздоровались. Я коротко рассказал, зачем приехал. Мурат Абдурахманович присел на траву вблизи палатки. Я опустился рядом с ним. Он смотрел на берег реки, где в кустарнике виднелась походная кухня, и молчал.

— Как жизнь? — осведомился я, стараясь завязать разговор.

— Жизнь? — переспросил он и не то фыркнул, не то коротко рассмеялся. — Изумительная, прямо-таки чудесная жизнь! План большой, времени мало, людей пересчитаешь по пальцам, вертолета не дают, завхозу подсунули самых захудалых лошадей. Ничего лучшего желать не надо.

Говорил он сердито, но не угрюмо и нет-нет да и словно радовался тому, что трудностей накопилось много, что все эти трудности связаны одна с другой неразрывными узами и потому не успеешь преодолеть одну, как вторая спешит занять ее место.

Мне сразу же вспомнились бесконечные жалобы Туманского, и я решил показать начальнику партии, что трудно живется не только ему одному.

— Знакомая картина, Мурат Абдурахманович…

— В маршруты посылаю по одному, — будто не расслышав моих слов, ворчал Мурат. — И весь день гадаешь: вернется — не вернется. Девчонки! В руках — молоток, за плечами — рюкзак. Без оружия. А что такое Голубые горы?

«Вот и попробуй тут организовать дружину, — с горечью подумал я. — Прав был Туманский, когда говорил, что геологам не до нас. У них своих забот полон рот».

— У меня в основном практиканты, — горячился Мурат. — Им бы геологов сопровождать в качестве коллекторов. Так в добрых организациях и делается. А у нас все не как у людей.

— Зато — практические навыки, самостоятельность, — вставил Борис. — Быстрее преодолеем детский возраст.

Мурат хмыкнул и не стал спорить.

— Борис прав, — оказал я, вспомнив, как много давала курсантам стажировка на границе.

— А вы знаете, что такое геология? — вдруг обрушился на меня Мурат. — Это одна из самых отстающих наук. Мы поднялись в космос на тысячи километров. Достали до Луны, до Марса, до Венеры. А на сколько километров проникли в глубину Земли? До сих пор толком не знаем, как образовалась нефть. Питаемся гипотезами!

— А все-таки, Мурат Абдурахманович, мы любим свою науку и свою трудную профессию, — с чувством произнес Борис. — Помните, вы сами…

— Соловьиные трели! — воскликнул Мурат. Теперь в его черных, как ягоды переспелого терна, глазах неистово плясали искры злой иронии. — Геолог ищет минерал. Его маршрут — через пропасть. Он упал в нее. Но он смог подняться и снова идет. Потому что иначе не может. Тут все ясно. Тут не надо соловьиных трелей.

Эти слова пришлись мне по душе. Щеки Бориса порозовели, сушено все, что сказал Мурат, относилось к нему.

— Значит, с дружиной ничего не выйдет? — спросил я после непродолжительного молчания.

— Кто сказал — не выйдет? — накинулся на меня Мурат и вдруг улыбнулся озорной мальчишеской улыбкой. — Уже и командир есть.

— Кто? — поспешно спросил Борис.

— Новелла, — спокойно ответил Мурат.

— Новелла? — испуганно встрепенулся Борис.

— Конечно Новелла! — как о чем-то решенном воскликнул Мурат.

— Но у нее очень большой объем работы, трудные маршруты…

— А нарушители как раз и любят трудные маршруты, — засмеялся Мурат, показав чудесные белые зубы.

— И кроме того, у нас есть мужчины, — продолжал гнуть свою линию Борис.

— А ты-то что в адвокаты записываешься? — накинулся на него Мурат. — Боишься, что Новеллу пограничники отобьют?

Борис ничуть не смутился, напротив, лицо его стало еще более красивым и самоуверенным. Однако на вопрос Мурата он так и не ответил.

Мурат пригласил меня перекусить. Я позвал Теремца, и вчетвером мы опустились к реке. Солнце уже хозяйничало в долине. Звонко пела река. Голубые потоки воды весело ударяли в сверкающие на солнце валуны, безуспешно пытаясь сдвинуть их с места.

Молодая миловидная повариха с цветастой косынкой на голове встретила нас не по возрасту сдержанно. Казалось, она была поглощена своими думами и не очень-то обрадовалось, что мы нарушили ее одиночество. И все же она легко и проворно поставила перед нами на расстеленный брезент миски с отварной бараниной, приправленной чесноком. Когда повариха подошла ко мне, я заглянул ей в лицо. Глаза ее были светло-синие, словно девушка долго-долго смотрела в небо и оттого они сделались такими ясными и бездонными.

Пока мы ели и оживленно разговаривали, обсуждая, какие задачи встанут перед добровольной народной дружиной, повариха приготовила крепкий чай, принесла его нам в кружках и отошла к реке. Там она села на камень, спиной к нам и опустила голову. Плечи ее вздрогнули, затряслись.

— Ксюша! — удивленно воскликнул Мурат. — Забыла мои слова? У нас не плачут. У нас только смеются.

То ли шум реки заглушал его слова, то ли он сказал их не очень громко, но Ксюша не отозвалась. Мурат отодвинул кружку, проворно подошел к девушке, осторожно обнял ее за плечи. Кажется, Ксюша всхлипывала и что-то рассказывала ему. Иногда она кивала головой, видимо соглашаясь с его доводами.

Смысл их разговора мне стал понятен лишь вечером, когда одним из первых вернулся с маршрута рабочий геологической партии, высоченный рыжий парень.

— Леонид, — подозвал его к себе Мурат.

Леонид стоял перед начальником партии с сияющим восторженным лицом, будто только что получил премию или услышал радостную весть. Из рукавов грязной брезентовой куртки, готовой вот-вот разползтись по швам (она была ему явно не по размеру), торчали крепкие задубелые руки, поросшие густыми ярко-рыжими волосами. Штанины походных брюк оголяли щиколотки. Разного цвета носки сползали на стоптанные ботинки.

— Когда ты перестанешь приставать к Ксюше? — строго спросил его Мурат.

Крупные обветренные губы Леонида расплылись в улыбке.

— И какое ты имеешь право угрожать ей? — добавил Мурат.

— «Что ты смотришь синими брызгами или в морду хошь?» — вдруг процитировал Леонид, придав словам торжественную интонацию. Голос у него был сиплый, но сильный.

— Ты что мне Есенина цитируешь? — разозлился Мурат.

— А я не вам, — медленно, будто каждое слово приходилось поднимать с земли, проговорил Леонид, — Это — ей.

— Ксюше? — хихикнул Борис.

— Ну да.

— Чего ради? — допытывался Мурат.

— Рассвет был, — все так же медленно, даже лениво ответил Леонид. — Небо — синее. И глазищи у нее — синие.

Оказывается, Ксюша приняла есенинскую строчку как угрозу в свой адрес.