Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. Одиночество Страница 4

— Что нового?

— Погоди малость, все узнаешь, — пробормотал Булатов, не отрываясь от газеты.

Открылась дверь, в ней показался хозяин.

— Петр Иванович, любезный, будь добр, повремени минутки три, а потом зайди ко мне. — И захлопнул дверь.

— Какие у тебя дела с ним? — полюбопытствовал Антонов, без всякого, впрочем, интереса.

— Да так, мелочишка, — солидно поглаживая усы, отозвался Сторожев. — Купчую надо составить. У соседа нашего, помещика Улусова, — помнишь такого? — землю прикупил округ Лебяжьего озера. Ну, хозяин-то, — Сторожев кивнул в сторону двери, — старый наш знакомец, бумагу обещал составить. — Он помолчал. — Господин Улусов, как из земских начальников его поперли, в прах разорился. Оно и понятно: без ума хозяйство на корню гниет.

— А ты, стало быть, тут как тут? — с ехидством спросил Булатов, подмигнув из-за газеты Сторожеву.

— Должность должностью, а землицу, значит, к рукам прибираешь, — в тон ему, с насмешкой ответил Антонов. — Помню, давненько ты начал землицей заниматься… Торопишься, Петр Иванович, торопишься. Оно и без купчей земля ваша будет.

— Хм! — произнес Булатов. — Чья, собственно?

Антонов не нашелся что ответить, а Сторожев сказал веско:

— Это точно. Земля должна быть нашей. А я так понимаю, что у доброго хозяина и земли должен быть добрый кус. Все течет, все плывет, земля землей остается. Да и то сказать, на кой ляд она голытьбе? Чем ее пахать, чем сеять, откудова навоз брать? Из-под кобеля нешто? А у меня и машины, и лошади, и коровы. А то ведь эк чего выдумали: слово «мое» под корень подрезать! А на нем мир с испокон веков держится. Нет уж, что мое — мое! Тем более ежели за землицу денежки заплачены. Стало быть, все по закону. — Он поднялся и неторопливо, сутулясь, прошел к хозяину.

Булатов отбросил газету, закурил короткую трубочку, бросил спичку в пылающий камин, подсел поближе к Антонову и приглушенно заговорил:

— Хозяина знаешь?

— Первый раз вижу. Хлыщ какой-то.

— Неважно. Адвокат, а теперь уполномоченный Петроградской конторы Автогужтранспорта. Работает по части ремонта конского поголовья для армии.

— Скажи-ка! — усмехнулся Антонов. — Вроде бы и не похоже.

— Опять же неважно. У нас он идет под фамилией Горский. Запомни, Горский. Настоящая его фамилия Федоров, но ты ее забудь.

— Слушаюсь. Да и какая мне разница! Горский так Горский. Лошадей мне у него не покупать, поди? — Антонов сухо посмеялся.

Булатов шепнул что-то на ухо Антонову. Тот отшатнулся от него, даже рот приоткрыл от удивления.

— Понял?

— Так точно. Скажи, пожалуйста! — Антонов долго тряс головой.

Булатов, хмыкнув, раскурил трубочку и снова начал:

— Дела, Александр, неважные. Скверные дела. Насчет слухов ты прав, большевики к власти вот как рвутся. Не буду вдаваться в подробности, расскажу, когда эти двое вернутся. Но у меня с тобой разговор их не касающийся. Помнишь, как ты обижался на нас, когда мы сунули тебя в милицию воров ловить, жуликов лупить? Тогда ни я, ни губернский комитет партии не имели права раскрывать тебе кое-какие карты. Теперь я уполномочен нашими тамбовскими товарищами и центральным комитетом сказать, почему мы держали тебя в тени. Можешь верить, если бы не случилось того, что случилось в октябре в Питере, если бы эта мелкотравчатая сволочь Керенский не продал Россию, недолго бы ты сидел в милиции, ждал тебя большой пост… Веришь мне или нет?

— Тебе верю, — хрипло, судорожно сжимая от волнения руки, ответил Антонов. — А этим комитетчикам! Как будто один Керенский виноват… А наши что смотрели? — зло выпалил он. — Министры, черт бы их побрал, главноуговаривающие подлецы!

— Ну, что было, то было, — успокоительным тоном произнес Булатов. — На ошибках учатся все.

— Все равно не верю комитетчикам, — упрямо выдвинув толстую нижнюю губу, отрезал Антонов.

— И напрасно. Не все в нашем центральном комите слюнтяи. Там и умных людей много, и каждому из нас цену знают. Знают они и тебя. Там, брат, все известно. Но наипаче всего приняты во внимание твои связи с крестьянством.

Антонов от этих слов, произносимых серьезно и внушительно, смягчался. Сероватое, скуластое лицо розовело, а пальцы дрожали.

— Так вот, Александр Степаныч. Сейчас тебе надо уйти в тень еще более густую и быть подальше от Тамбова, от всего, что тут происходит и что в очень скором времени произойдет. Ты поедешь в Кирсанов начальником милиции.

Краска схлынула с лица Антонова, губы сложились в презрительную улыбку.

— С повышеньицем, значит! — проговорил он хрипло. — Уважили, нечего сказать!

— Погоди малость, и ты убедишься, как мы тебя уважили, — сердито пробурчал Булатов. Непонятливость Антонова бесила его. — Я же сказал, — рассвирепел он, — черт побери, что тебе надо уйти на время в тень погуще! В Кирсанов в твое подчинение мы посылаем Токмакова…

Услышав имя старого дружка, Антонов насторожился.

…Лощилина, Заева, Ивана Ишина, Плужникова, Шамова…

Булатов перечислял фамилии старинных друзей и приятелей Антонова.

— Ставь их по волостям начальниками милиции, они не обидятся, — Булатов усмехнулся краешком губ. — Дальнейшие инструкции получишь в свое время, но главное надо делать уже сейчас. Собирай оружие, собирай как хочешь, где хочешь и прячь понадежнее. От того, как ты будешь работать, — Булатов подчеркнул это слово, — особенно в первые месяцы, зависит все дальнейшее в твоей жизни, запомни. А там властвуй как хочешь, полная тебе воля. Только не поскользнись: с волками жить — по-волчьи выть… Сторожев, которого ты чуть ли не в иуды произвел, это очень хорошо понял. Возьми его на заметку. Плюнь, что он комиссар… Пусть и останется им, пусть зубами держится за эту должность… Дорого будет стоить большевикам комиссарский мандат, ежели он его удержит… И учти — недаром его зовут в Двориках волком… Понадобится нам волчья стая — его поставим вожаком. Конечно, мироед, за землю душу отдаст. Только недалек тот день, думаю, когда придется Петру Ивановичу распрощаться с землицей. И с той, что раньше отхватил, и с той, на которую сочиняет сейчас купчую с господином адвокатом. А уж там его только держи — на любое пойдет, чтобы землишку вернуть.

— Запомню, — кратко отозвался Антонов и хотел спросить еще о чем-то Булатова, но дверь открылась, и в гостиную вернулись Сторожев и хозяин дома с длинным чубуком в руках.

Через минуту смазливая горничная принесла холодный ужин и выпивку, бесшумно накрыла стол и ужом ускользнула в дверь. Булатов кивнул головой туда, куда она ушла. Хозяин, поняв его намек, плотно прикрыл дверь.

— Ну, друзья, — ласкающим тенорком пропел он, — присаживайтесь. Сперва закусим, а уж потом послушаем новости, которые нам принес товарищ Булатов, мой любезный друг.

— Э-э, нет, батенька, — покрутил головой Булатов, — нам сегодня выпивать ни к чему. Ночью есть важные дела. Да, ей-богу же, нельзя, — взмолился он, заметив, что хозяин, не обращая внимания на слова «любезного друга», разливает коньяк.

— Мне, ежели на то пошло, водочки, — хмуро сказал Сторожев. — Оно привычнее. — Он бережно спрятал во внутренний карман поддевки бумагу и присел к столу.

Антонов пил и ел с завидным аппетитом. Булатов и Сторожев не отставали от него, а хозяин знай подливал да подливал коньяк Антонову и Булатову, водку Сторожеву и себе.

— Из стародавних запасов, — пел он. — Только для дорогих гостей, только для вас.

Потом закурили, кроме Сторожева, который отказался от предложенной Антоновым папиросы, а хозяин перекинулся с начальником милиции несколькими фразами о партии лошадей, которую он только что купил и готовил к отправке.

— Скоро, дорогой, тебе придется лошадок в другие места направлять, — загадочно сказал Булатов. — Да впрочем, об этом мы поговорим отдельно. А теперь во что, — Булатов энергичным движением выбил из трубки пепел, набил ее снова, переменил положение и начал излагать цепь событий последних дней.

События для господ эсеров были очень нехорошими, дело обстояло так, что фортуна изменила им, и, кажется, довольно прочно.

— Я только что с заседания исполкома, — рассказывал Булатов, нервно постукивая кончиками толстых волосатых пальцев по лакированному подлокотнику кресла и окутывая себя клубами дыма. — Черт знает что творилось там! До вчерашнего дня и мы не думали принимать наших большевиков всерьез. Тоже мне — двадцать человек наперечет! Приходим сегодня на заседание — в зале рабочие сорок третьего завода, при оружии. «Вы кто?» — спрашиваем. «А мы, — отвечают, — за большевиков». — «Вас никто не звал!» — кричат наши. «Знаем, да ведь наши товарищи в Питере тоже были незваными гостями, когда ворвались в Зимний, где заседало Временное правительство!» В зале хохот. Поднимается секретарь большевистского губкомпарта Васильев и предлагает распустить Тамбовский совнарком, — чуете? — наш последний оплот, а число членов губернского исполкома сократить до двадцати пяти. «В интересах дела», — объясняет Васильев. Голосуем… А рабочие держат винтовки наготове. Вот и пойди проголосуй «против»….