Иван Головченко - ЧП Страница 4

Наслаждаясь весной, он медленно шел по улице, не замечая ничего вокруг.

— Прогуливаетесь, полковник? — Звонкий возглас заставил его поднять голову.

— Здравствуйте, товарищ прокурор!

Полковнику бросился в глаза играющий румянец на щеках прокурора.

На перекрестке путь им преградила траурная процессия: на двух устланных коврами грузовиках стояли гробы. Множество людей шло за ними. Впереди шел директор завода, мрачный, подавленный, с поникшей головой.

— Погубили людей, а теперь разыгрывают трагедию. Вишь, как с креста снятый! — зло сказал прокурор.

— О ком это вы?

— О директоре и его свите. В рог их надо согнуть!

— О! Значит, око за око, зуб за зуб?

— А если бы и так! Чего с ними церемониться?

— А вы уверены, что повинен именно директор?

— А кто же еще? Послушайте доклад своего Романкина. Мы с ним вчера собрали достаточно доказательств! Да и вы ведь присутствовали на одном допросе…

Когда траурная процессия скрылась за углом, полковник резко повернулся и быстрым шагом пошел к заводу.

Три дня полковник избегал разговора с прокурором и своими помощниками, стараясь самостоятельно разобраться во всех обстоятельствах происшедшего взрыва. Три дня Романкин настойчиво навязывал ему свой доклад о ходе расследования, и каждый раз полковник отсылал его с очередным заданием для новой проверки. Наконец Романкин уговорил полковника и начал раскладывать собранные им документы на маленьком столике в рабочей комнате заводоуправления.

— Электрическое оборудование цеха, — начал Романкин, — было в аварийном состоянии. Проводка постоянно искрилась. Электромоторы перегревались. Подшипники раскалялись до такого состояния, что работницы обжигали руки. И это в цехе, где находится взрывчатка. Но и это еще не все! В шнековых аппаратах случались частые поломки. Вот вам целая кипа уличающих документов. Прочитайте, что писал пожарник завода в канун взрыва. Писал, словно хотел облегчить нашу работу. Вот, пожалуйста, прочитайте хотя бы один абзац.

Полковник взял у Романкина листок. Прочитал вслух: «Если эти нарушения не будут устранены, в цехе обязательно произойдет взрыв».

— Ну, что скажете, товарищ полковник? Улика — первый сорт, — торжествовал Романкин.

— Ничего не скажешь, документ серьезный, Что же вы предлагаете?

— Предлагаю немедленно арестовать директора, главного энергетика и главного механика завода. Еще бы следовало начальника цеха, но он погиб! Прокурор согласен и сегодня же готов дать санкцию.

— А не рано?

— Почему же рано? Все абсолютно ясно!

— Даже слишком ясно! — повысил голос полковник.

— Так это же хорошо! Мои ребята постарались, собрали все доказательства… — Голос у Романкина звучал торжествующе, самодовольно.

— Я привык, товарищ Романкин, размышлять. — Полковник, волнуясь, зашагал по кабинету. — Не хочу, чтобы потом другие исправляли наши ошибки и называли нас с вами дураками.

— Ну зачем же так грубо?…

— Затем, дорогой коллега, что много, очень много нам с вами пришлось исправлять ошибок прошлого. Пора бы научиться на этих ошибках. Всего несколько дней работаем, и уже уверовали в «улики вины»!

— Но это не выдумка, это документальные и неопровержимые улики. Не верите? — Романкин умоляюще смотрел на полковника.

— Верю. Вы все правильно доложили. А вот с арестом спешить не будем!

— Не понимаю вас. — Романкин положил бумаги на стол.

— Вы познакомились с профессором? — спросил полковник.

— Познакомился.

— Так вот, несколько лет назад профессор был арестован. Слишком «ясной» тогда была его вина. А сейчас вот встретился с ним и не могу смотреть ему в глаза. Стыдно за наши тогдашние глупости. Вот как бывает, Романкин. Глубже изучайте эти ваши «улики вины».

Полковник ушел. Когда дверь за ним закрылась, растерянный Романкин произнес:

— Так я и знал. Струсил полковник…

В самые тяжелые дни неудач в период войны Карпову не было так трудно, как сейчас. Острой болью отозвалась в сердце гибель людей. Он испытывал угрызения совести перед родными погибших, перед коллективом рабочих. Корил себя, что в тот вечер ушел из цеха. Лучше бы сам там остался. А теперь всякое могут подумать. Как же, сам ушел, а людей оставил на верную гибель! Карпов уже слышал такие разговоры о главном механике Федорове. Так случилось, что Федоров, остановив работу цеха, вызвал слесарей, организовал ремонт оборудования, а сам ушел домой. Только успел он отойти от цеха, как произошел взрыв. Кое-кто и истолковал это как проявление трусости: дескать, учуял опасность и ушел из цеха, а людей оставил… Хотя такого о директоре завода и не говорили, все же Карпов принимал эти упреки и на свой счет. Особенно угнетало то, что он сам никак не мог найти причину взрыва. Уже в который раз допрашивает его прокурор, беседует с ним профессор, идут непрерывные запросы из главка и обкома, все требуют объяснений, а он ничего вразумительного сказать не может. Он чувствовал, что это воспринимается следователями как хитрость, преднамеренная уловка, попытка уйти от ответственности.

Приехав домой обедать, он сел за стол, да так и просидел более часа, уставившись в одну точку. Жена понимала душевное волнение мужа, ей хотелось поговорить с ним, помочь советом. Но разговор не получался.

— Ну, что ты так убиваешься? Авось все хорошо кончится!

Карпов ответил:

— Собери-ка лучше чемоданчик. Все может быть!

— Я уже собрала. — Жена вытащила из-под кровати небольшой чемоданчик, где лежало две пары белья, рубашки, носовые платки, мыло, бритва, носки. — Может, еще банку свиной тушенки положить?

— Зачем? Там же, наверное, кормят…

— А кто его знает, как оно там, — сказала она и заплакала.

У Карпова засаднило в горле, он пожалел жену, ее молчаливое горе потрясло его: «Чемоданчик-то давно сложила, а от меня прятала, не хотела расстраивать».

— Если посадят, вызови телеграммой маму и устраивайся на завод. Начальник отдела кадров обещал взять тебя!

В соседней комнате заплакал ребенок. Жена вышла, а когда возвратилась с дочкой на руках, Карпов уже стоял посреди комнаты с чемоданом в руках. Он поцеловал малышку, тронул ее крохотный носик, улыбнулся и ушел…

Уже сидя в кабинете, он думал о том, что будет с семьей. Трудно им без него придется… За этими размышлениями и застал его полковник.

— Вы уже пришли… — непроизвольно вырвалось у Карпова.

— Разрешите войти? — заметив растерянность директора, спросил полковник.

— Спрашиваете разрешения… Зачем?

— Я же к вам пришел, а не вы ко мне!

— Тогда прошу, садитесь! — Карпов закурил, глубоко затянулся.

— Да, я вижу, вы уже подняли руки! — Полковник подошел к стулу, на котором стоял чемоданчик, потрогал его.

— А что же мне делать? Прокурор сказал, что арестует!

— И вы согласны с ним? Почему не защищаетесь?

— Трудно защищаться, когда все складывается против меня.

— Вы считаете себя виновным во взрыве?

— Не считаю. Но факты… С техникой безопасности меня подвели. А вообще, кому это нужно, никто не хочет вникнуть в мои объяснения.

— А каковы они, ваши объяснения?

— Я не верю, что нарушения, которые мне предъявил прокурор в качестве вины, явились причиной взрыва.

— А что же было причиной?

— Не знаю точно. Может, и нарушения, а может, и другое. Надо подумать, разобраться!

— Думайте, разбирайтесь!

— Думать, разбираться… Когда? Меня каждый день допрашивают, каждый день напоминают, что мое место в тюрьме. — Карпов, волнуясь, вскочил со стула.

— А как бы поступили на месте прокурора вы?

— Я? — удивленно посмотрел Карпов на полковника.

— Да, вы. Цеха нет, люди погибли. Допустим, что вы следователь. Как бы вы поступили?

Директор поперхнулся табачным дымом.

— Не знаю… Вина моя, безусловно, есть. В цехе действительно порядка было мало…

Полковник в раздумье подошел к окну: «Вот и сам директор почти согласен с предъявленным ему обвинением. Может быть, правы Романкин и прокурор, требуя согласия на его арест?»

Полковник резко повернулся, подошел к Карпову:

— А почему же все-таки произошел взрыв?

— Почему? Если бы я знал…

— Ну что же, до свидания, товарищ директор. Мало я получил от нашей беседы, — сказал полковник,

— Вы уходите? А я думал…

— Что вы думали?

— Думал, что за мной…

— Это могут сделать и без меня. До свидания…

Полковник закрыл за собой дверь и прижался к ней спиной. Он был в смятении: «Что же дальше? Ведь шел к нему, надеясь хоть что-то прояснить! Может, Романкин прав?…» Полковник взглянул на противоположную дверь. Там, рядом с табличкой «Главный инженер» был приклеен лист бумаги с надписью: «Тех. экспертная комиссия».

Полковник открыл дверь.