Павел Зальцман - Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник) Страница 40

Кухарка, топнувши мокрой ногой не на пол, а на разостланное на полу чистое полотенце, полезла за пазуху, но там ключа не было.

– Что же вы стоите, Иван Степанович? Приседайте, сейчас найду. Как же это я?! Совсем забыла! Сейчас.

Она стала надевать новые ботинки на низком каблуке с длинной шнуровкой. В это время перевозчик заметил, что она и в новом платье, открывающем красные ключицы. А она, прерывая себя просьбами не смотреть на нее, продолжала:

– Иван Степанович, садитесь же, присядьте к столу. Попробуйте моей стряпни, если не брезгуете нами. Не обидьте, пожалуйста.

Перевозчик увидел, что стол накрыт очень нарядно. Даже стоит, несмотря на висящую на гво́здике над столом керосиновую лампу с жестяным кружком-рефлектором, свеча в начищенном подсвечнике. Он подумал: «Как у хозяев». На столе стоял чугунный судок с шипевшей свининой в картошке, две чашки компота и бутылка вина. Постель была убрана тоже очень бело и нарядно, поперек одеяла лежала длинная ночная рубаха, отделанная кружевами и розовыми лентами.

Настасья искала ключ, разводя руками и приговаривая:

– Куда он запропастился, ей-богу. А вы покушайте, Иван Степанович, а то кушанье остынет.

– Я очень спешу, дорогая Настасья.

Но тут она подошла к нему странной походкой и сказала:

– А куда вы спешите, Иван Степанович?

– Да все дела, Настасья.

– Какие же ночью дела, Иван Степанович. Уже спать пора.

– Ну да, и спать…

– Так вы и оставайтесь здесь, а?

Тут он почувствовал, что у него пересохло в горле. Он поднялся и вдруг увидел миску, тоже эмалированную, но более глубокую, засунутую под занавеску, полную грязно-черной воды. Его затошнило, но он решил, что остаться необходимо. Тут он сообразил, о чем думал в коридоре, и, севши за стол, стал деятельно есть картошку, обмакивая ее в растопленный свиной жир.

VII. Дети

Мальчик бежит по темному полю, над которым висят тучи. В красных ямках, выползая из них по склонам, нагибаясь к траве, карабкаются овцы. По краю луга над дорогой стоит холодная пыль. Заходящее солнце окрашивало известковые обрывы. Через луг ведет тропинка. Ногам хорошо ударять, глубоко уходя в мягкий грунт. Тихо растеклась белая река, утонувшая в тени от крутого правого берега. В местечке дымят две кузницы и слышен торопливый звон. На паровой мельнице стоит мучная пыль, широкие ворота бросают розовый свет. Дорога от них загибает сразу за бугор по берегу. Между мешками внутри движутся и о чем-то говорят. Под травой еще держится теплый воздух от нагретой за день земли.

Под мостом, прислонясь к зубчатому, дико отесанному камню, облицовывающему проезд, сидят три мальчика и ждут. Это пастух Коля, Вася Буга и Степа. Коля играет, надувая щеки на бузинной дудке с вибрирующей, как стрекозиное крылышко, и звенящей перепонкой, умело оставленной в прорезанных отверстиях. Вася Буга осторожно срывает по кусочку запекшуюся плотную корку с одной из царапин на руке. У него от прилежания навернулась и капнула слюна. Увлекшись в нетерпении, он снимает большой кусок корки, на тонкой нежной коже царапины проступила кровь. Тень от насыпи дошла до конца луга. Увидав бегущего мальчика, сидящие встают. Он спрашивает:

– Ну, что слыхать?

Коля отвечает:

– Ничего. А что у тебя звенит в кармане?

– Напильник.

– Покажи! Какой цековый. Зачем он тебе?

– Лучше скажи – ваш балагула не приезжал?

– Нет.

– И подвода из Воронкова не проходила?

– Так подводу ж разбили голодранцы.

– Какие там голодранцы.

– Тебе лучше знать, ты сам голодранец.

– Я?

– А шо, нет?

Пришедший, помолчав, говорит:

– Значит, Ицика не видно?

– Нет.

– А жена плачет?

– Нет, не плачет.

– Вы что? видели?

Степа говорит:

– Я сам видел.

Вася Буга перебивает его:

– Я видел. Я смотрел через стекло с лестницы. Она гусей чистит.

– Ну?

– Ей-богу!

Степа говорит:

– И песню поет.

– Песню? Какую?

– «Зунтаг бульбе, мунтаг бульбе».

– Зунтаг, что ж это такое? Постой, а сколько она чистит гусей?

– Двух.

– А кто у них дома? Много народу?

– Нет. Оба сына с Ициком. А дома она одна.

Пришедший мальчик вздыхает:

– Значит, Балан схитрил.

– Как схитрил? – спрашивает Вася Буга.

– Очень просто. Вы скажите мне, с Воронкова на хутор одна дорога?

– Конечно одна, через местечко. Вон, видишь?

Тут пришедший мальчик протягивает руку и спрашивает:

– А это что?

– Где?

– А там под самой горой, под обрывом.

– А то старая дорога. По ней никто не ездит.

– А ну-ка, пойдем наверх, посмотрим.

Мальчики поднимаются вверх по откосу насыпи и разглядывают открывшуюся местность. Пришедший мальчик, влезший последним, спрашивает:

– Это чьи овцы?

Коля отвечает:

– Наши, Балановы.

– Где же эта старая дорога?

– А вот – поднимается наверх коло пакгауза, а потом идет по-над самым полотном.

– А что за домик там за пакгаузом?

– Это полустанок.

– А кто в нем живет?

– Сторож.

– Куда ж идет эта дорога?

– А тут раньше были карьеры, она туда и ведет.

– Ну а дальше она идет?

– Дальше? Да, идет.

– Куда?

Вася Буга, подумавши, говорит:

– Она и идет до самого Воронкова. Только по ней не ездят.

– Почему?

– Потому что она долгая, а ездят по той вон, видишь – она идет прямо через гору.

– А вот в пакгаузе, который около дороги, что сейчас?

– А ничего, там Балановы службы.

– Ага! Вот что, хлопцы, пойдем со мной на полустанок.

– Зачем?

– Увидите.

– Нет, ты скажи, а то ты и так обещал повести нас к разбитой подводе и что там можно пошукать чего-нибудь. Ты опять обманешь? Скажи, что там будем делать?

Мальчик, показывая пальцем в сторону полустанка, говорит:

– Там и будет подвода.

– Какая подвода?

– Как какая – настоящая, с добром, которую везет еврей Ицик. А кто там идет?

Коля смотрит вниз на тропинку:

– Управляющий. Иван Степанович.

Мальчик быстро говорит:

– Ну, я скоро вернусь. Вы не говорите ничего. – И он сбегает с другой стороны насыпи. Коля спускается на эту сторону. К нему подходит перевозчик и спрашивает:

– Почему не гонишь овец?

– Я зараз, Иван Степанович.

– Постой, слушай… Это что за байстрюки наверху, приятели?

– Да, Иван Степанович.

– Мне показалось, что там вас было больше.

– Не, это с местечка.

– Ага! Завтра ты стадо уже не гони домой.

– А как же?

– Гони в пакгауз рано, к полднику. Знаешь, где карьеры? Теперь помещение будет там. Я тебе покажу.

– Хорошо, Иван Степанович.

– Да, вот что. Прихвати с собой своих байстрюков, человек трех. Пусть они помогут тебе устроить все как следует. Там завтра будет праздник. Наварят мамалыги. Напекут плацинд. Хозяин угощает новых рабочих, которых наняли. Уже наготовили колбасы и две бочки моченых кавунов там. Батраки не будут работать, а хлопцев и тебя там накормим.

– Добре, Иван Степанович, и плацинды будут?

– А как же! Значит, ты приведи с собой их штук пять. Как погонишь стадо через местечко, так и захвати их.

Перевозчик уходит. Коля машет рукой стоящим на насыпи, описывая круги. Вместе с ними сходит снова явившийся мальчик. Коля собирает овец в кучу. Маленькие овцы держат в мягких губах мокрую траву. Их розовая кожа под мягкой шерстью движется в складках, и жир трясется над сухими подобранными ножками. Им холодно. Останавливаясь, сбиваясь и снова двигаясь, они одеваются низким облаком редкой пыли и тесной кучкой заворачивают под мост. Когда Коля рассказал об завтрашнем угощении, Степа и Вася спрашивают:

– А нас возьмешь?

– Хорошо, возьму.

А третий, задумавшись, ковыряет и царапает в носу и говорит:

– Ладно, и я пойду. От полустанка до пакгауза близко. Только мы сперва пойдем на полустанок.

– А куда ж девать овец?

– Куда хочешь, туда и девай. Не хочешь, не ходи и подводы не увидишь. Мы сами пойдем, – и он толкает Васю Буга.

Вася говорит:

– Да, пойдем. Так куда же стадо?

– Ничего, придумаем. Овец у тебя кот наплакал. Смотри.

Колька глядит и видит ушедших вперед овец, завернувших вдоль мура.

– Смотри, какие они!

Действительно, овцы тесной кучкой проходят под бузиной в тени, потом между большими лопухами и полностью скрываются в плотнеющей темноте за кучкой выбитых из бруковки камней.

Степа говорит:

– Пока мы будем искать подводу, там на полустанке есть под лестницей вроде кладовки для кизяка. Мы их туда всех и всадим.

* * *

«Мы бежим до полустанка. Под рельсами, под костылями растут шампиньоны. Ветер упирается в босые ноги. Мы высоко над местечком, на него наползает туча. Базар завонял гнилым арбузом. Здесь трава почернела в ожидании дождя. Мы подбавляем ходу и прыгаем через шпалу, а которые быстрей и мельче перебирают ногами, те шпарят между рельс по всем. Капли бьют по спинам, приклеивая рубашки. Вокруг полустанка бузина. Он обнесен зеленым забором-пилой, во дворе под белой шелковицей сарай и навес для сена. Занавески окон задернуты, и оттуда слышен звук разговора. К нам выбегает сторожихина дочка. Когда мы убираемся от дождя под навес, Вася Буга толкает нового голодранца и спрашивает: