Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность Страница 40

Скользнув глазами по четвертой странице и узнав, что в кино «Модерн» идет картина «Под властью адата», а магазин Г. И. Шероношева получил новую партию мануфактуры, человек в кожаном пальто зашел в буфет, напился чаю, купил в киоске газету, вышел на площадь и увидел перед собой прямую улицу. Она стремительно опускалась с вокзального холма, дойдя до рынка, как бы замедляла свой бег, затем круто поднималась и упиралась в огромный собор. Освещенный утренним солнцем, он выглядел белоснежным.

Человек в пальто медленно зашагал по улице. Дойдя до Рыночной, он остановился на углу около афишной вертушки. Одна афиша особенно заинтересовала его. Она извещала, что театр «Зеленый круг» открывает летний сезон в городском саду двадцать пятого июня пьесой Шекспира «Король Лир». Внизу были напечатаны фамилии режиссера, директора и администратора. Первые две фамилии были незнакомы человеку в кожаном пальто, последняя заставила его улыбнуться.

— Андрей Компанеец, — вслух сказал он. — Прекрасно! — и свернул на Рыночную улицу. Миновав несколько кварталов, он пошел по Церковноучилищной, зашел в какой-то двор. Оттуда он попал в сад, перелез через забор и очутился среди старых вязов.

Человек пробрался сквозь малинник и вышел на дорожку, она привела его к балкону. Он поднялся по ступенькам и трижды постучал в окно — один раз отрывисто, два раза быстро. Стеклянная дверь открылась. И Женя, босая, в ночной рубашке, заспанная, кинулась на шею Льву Кагардэ.

— Тсс, — прошептал он. — Осторожно! Не разбуди стариков!

— Милый, ты приехал?

— Приехал, — Лев облегченно вздохнул.

— Откуда сейчас?

— Из Москвы.

— Совсем?

— Возможно. Впрочем, обо всем этом завтра. Сейчас — спать, спать и спать.

…Когда Лев уснул, Женя села и, прислонившись к стенке, начала рассматривать его лицо. На лбу его она увидела две морщины. Женя долго слушала спокойное дыхание Льва, затем засмеялась, потянулась и легла рядом с ним.

Глава четвертая

Лев проснулся поздно. Женя рассказала ему о том, как живут ее друзья, о театре, о сплетнях и слухах, которые носились в городе. Он расспрашивал обо всем обстоятельно, обнаруживая такую память, что Женя лишь ахала.

— А я и забыла! — удивлялась она. — Хотя, постой, верно, так ведь и было!

— Николай Иванович где сейчас работает? — спросил Лев.

— В губплане.

Разглядывая Льва, Женя замечала, что он стал какой-то другой, — что-то новое, серьезное появилось в его глазах, в привычке морщить лоб и кусать нижнюю губу. Он стал молчаливее, не было уже в нем задора, который она так любила.

— Ну, Левка, ну, скажи, где ты был? — надув губы, тянула Женя.

Она все утро пыталась узнать это, но Лев отшучивался, переводил разговор на другое, задавал сам вопросы, потом наконец резко попросил не спрашивать у него, где он был и что делал.

Женя обиделась.

— Так-то ты меня любишь!

— Так и люблю! — сказал Лев. — Любовь любовью, а дело делом. Я тебе не скажу этого, поняла? Лучше и не спрашивай. Ну? Все сердишься?

Женя молчала.

— А впрочем, как хочешь. Дуйся на здоровье.

И Лев, не обращая на нее внимания, стал одеваться.

— Небось изменял мне? — спросила Женя.

— Только и думал об этом! — насмешливо отвечал Лев. — Больше у меня забот не было.

— Ну, и убирайся к своим теткам! — пробурчала Женя.

Лев расхохотался и пощекотал ее под подбородком.

— Уйди, — разозлилась Женя. — Никогда не прощу себе это… Эту глупость! — прошептала она и покраснела.

— Ну, матушка, потерянного не вернешь. Да брось ты, Женя! — сказал Лев примирительно, заметив, что Женя обиделась всерьез. — Ну, чего губы надула?

— Я так тебя ждала, а ты…

— Ну, и я тебя ждал. И вот дождались. А ты, глупая, все что-то выдумываешь.

Женя засмеялась и потянулась к нему. Лев обнял ее, она спрятала голову на его груди и прошептала:

— Левка, ведь я твоя жена, да?

Он молча поцеловал ее.

— Ведь ты хороший, правда? Ты ведь не обманешь меня? Я так тебя люблю, вот так! — Она крепко обняла его. — Скажи, Левка, не обманешь?

Он молчал, гладил ее кудряшки, целовал голые, розовые плечи, маленькую грудь.

— Поноси меня на руках, Левка, ты такой большой!

Лев взял ее на руки и, качая, словно ребенка, стал носить по комнате, напевая что-то, а она тихо смеялась, показывая мелкие, частые зубы.

Где-то хлопнула дверь. Лев вздрогнул, у него дернулась правая щека, он сбросил Женю с рук и рванулся к двери.

— Что ты, Левка? Милый! Чего ты испугался? Это мама пришла с рынка.

— Мама? Фу, черт!.. Ну, одевайся и пойдем чай пить. Я выйду в сад, позови меня.

Через час, сидя за чаем, Лев рассказывал матери Жени тут же выдуманную им историю о том, как он работал на Урале, как соскучился по Верхнереченску, и расписывал происшествия, якобы случившиеся с ним по дороге.

Вечером Лев с Женей пошли на открытие театра. Пришли они туда за час до начала спектакля. Женя нашла Льву уголок, откуда он мог наблюдать последние приготовления к премьере, сам оставаясь незамеченным.

Когда Женя пошла за кулисы, Лев попросил ее не говорить ребятам о его приезде. Затем он вынул книжку и принялся читать. По театру носились люди в спецовках, актеры, плотники, бутафоры. Режиссер — молодой, взъерошенный парень, весь измазанный красками и мелом, — летал по лестницам.

Новый режиссер, приглашенный в театр по рекомендации Зеленецкого, был одним из основателей «неотеацентра».

«Неотеацентр», состоявший к тому времени уже из четырех членов, объявил беспощадную борьбу «правой деспотии на театре» и в качестве одного из опорных пунктов своей деятельности избрал Верхнереченск, где в лице Зеленецкого нашел горячего приверженца. Постановка «Короля Лира» в «Зеленом круге», по замыслам «неотеацентра», должна была означать начало войны «новаторов с архаистами». Режиссер был поэтому в страшном возбуждении, бегал по театру, кого-то разыскивал, с кем-то ругался, клялся повеситься, застрелиться, броситься в воду, убить какого-то Прошкина, свернуть башку Компанейцу, выдергать ноги у Джонни, сыпал проклятия, но тут же над чем-то хохотал.

Он наскочил на Льва, сквозь огромные очки в роговой оправе осмотрел его с ног до головы и сказал:

— Почему вы не принесли флейту?

Лев смутился.

— Я муж Камневой.

— Ах, му-уж? — протянул режиссер, сделав удивленное лицо. Потом подсел к Льву. — А я вас о флейте… Фу, ты, дьявол! Вероятно, я подохну сегодня. Гм, странно, я не знал, что у Жени есть муж. Курите? — Он протянул Льву папиросу.

— Спасибо, — сказал Лев. — Ну, как у вас дела?

— Ради господа, только не о делах! Только не о театре! О чем угодно, только не о здешнем кавардаке. Прошкин пьян, Макеев, вы знаете его, ну, Джонни, хамит. Компанеец обещает меня застрелить. Но все это пустяки, все это искупится нашей победой. Скажу, не хвалясь, — спектакль чудесный. Ах, простите, я и забыл познакомиться. Максим Турбаев — режиссер.

Режиссер снял очки, протер их и снова водрузил на место.

— Впрочем, к дьяволу театр, надоел! Днем театр, вечером театр, ночью театр! Вы давно в Верхнереченске? Я уверен, что вы понимаете искусство. Знаете, есть такие люди — нутром его чувствуют. Но мало, совсем мало таких! Разве Сергей Сергеевич? Он меня понимает. Все остальные — профаны, невежды. По секрету, я задумал один спектакль. О-о! Увы, это тайна. Тайна даже для близких. Но скажу, не хвалясь, это должно произвести переворот на театре. Вторую революцию. В городском театре не были? Пошлятина, боже, какая пошлятина! Отвратительный мхатовский натурализм, ползучий, понимаете ли, натурализм. Ох, уж эти натуралисты, реалисты, Станиславские, Вахтанговы… Это же реакционеры! Да, да! И даже скажу больше — это контрреволюционеры! Вы знаете, что они сделали? Это совершенно точная информация. Они недавно съехались на тайную конференцию и решили уничтожить «неотеацентр»! Да, да, это факт! У них же есть свой трест. И вы знаете, кто во главе этого треста? Нет, вы не угадаете! Ну, хорошо, я скажу, я вам верю. Во главе этого треста… Качалов! Но мы сплачиваемся, мы растем, мы боремся. Вы знаете, что я задумал? Я вам сейчас скажу…

Турбаев стал уже входить в раж, но его окликнули со сцены.

— Простите, я сию минутку! — сказал режиссер и исчез.

Театр начал наполняться. Это был официальный просмотр, и в театр по специальным пригласительным билетам пришел цвет Верхнереченска.

Лев прошелся по театру. Здание было маленькое, тесное, раньше здесь помещалась читальня. Зал едва вмещал триста человек, на сцене было трудно повернуться, но актеры и режиссура чрезвычайно ценили свою маленькую «хибарку», как они ласково называли театр.

После второго звонка Лев, заняв свое место в углу, увидел, как в зал прошел Опанас.