Анатолий Емельянов - Разлив Цивиля Страница 41

— Ты что, село насмешить, что ли, надумала? Что-то я не видел, чтобы еще кто так одевался.

— Дуралей, — ласково ответила Марья. — Наш заведующий отделом культуры говорит, чтобы мы одевались модно, чтобы мы на селе были широкими распространителями не только литературы, но и культуры.

— Увидев такое платье, люди будут думать не о расширении культуры, а об ее сужении, — принял шутку Трофим Матвеевич, легонько хлопнув ее по бедрам.

Сидя у себя в библиотеке, Марья постоянно ждала, что вот сейчас, вот сию минуту войдет Павел. Заслышав шаги в сенях, она вскакивала со своего места, сердце подпрыгивало в груди: это он, это он идет!.. Но приходили ребята и девушки, приходили пожилые и старые, а Павла среди них не было, Павел не шел. А Марья и библиотеку теперь украсила: стол покрыла новой скатертью, переменила обои, повесила по стенам картины.

Павел не шел. Марья подолгу смотрела в окно, из которого было видно колхозное правление: не выйдет ли оттуда Павел? И один раз углядела: показался Павел. Но вышел он из правления вместе с Трофимом Матвеевичем. И рядом с подобранной стройной фигурой парня муж показался и каким-то низкорослым и слишком толстым. И спина как-то сгорблена, и его любимые брюки галифе обвисли, как у старого старика. Марья долго следила за удалявшимися фигурами Павла и мужа, и на сердце у нее было тоскливо-тоскливо.

Нет, Павел так и не пришел.

«Может, написать ему письмо? Нет, нехорошо: жить в одном селе и писать письма…» Постоянно занятая думами о Павле, Марья стала рассеянной, забывчивой: то забудет вовремя накормить скотину, то оставит нетопленной печь. Даже про Петра Хабуса не вспоминала; половину принесенных им денег отдала Нине, и вместе с этими деньгами он вылетел из памяти.

И особенно тяжело было Марье по ночам. Она подолгу лежала без сна, мучаясь мыслью, что Павел совсем рядом — ведь не где-то в Казахстанской степи, а здесь, в Сявалкасах, на соседней улице, — Павел рядом, а она его не видит вот уже сколько дней… «Значит, не любит. Если бы любил, давно бы повстречался…»

6

Рано утром, не заходя в правление, Павел направился прямо на колхозное подворье, к хлебным амбарам.

Трактористы в ожидании Павла собрались в конюховской. Здесь крепко пахнет — аж в носу свербит — махорочным дымом, конским потом и дегтем. По стенам, на больших деревянных гвоздях, висят хомуты, поперечники, украшенные медными бляшками уздечки. На сколоченных из досок топчанах — домотканые пестрые одеяла, чапаны, телогрейки. На полу перед печкой кучкой лежит подгорелая картофельная шелуха, окурки, клочки бумаги. Полы давно не мыты, на стенах, кроме хомутов, ни картинки, ни плаката, ничего.

— Что сюда набились? — спросил Павел, здороваясь со всеми за руку. — Или на воле замерзли?

— Петра Хабуса нет, — ответил за всех Элекси. — Что будем делать без него?

— Да и вряд ли скоро придет, — добавил Гришка. — Вчера за целым литром в лавку посылал.

— Тогда пошли, — Павел шагнул из конюховской. Следом за ним вышли и трактористы.

Сеялки стояли в дощатом сарае. Как поставили их сюда осенью, так с тех пор и не трогали. Высевающие шестерни поржавели, краска облупилась.

— Надо бы смазать хотя бы солидолом, — сердито сказал Павел. — Разве так содержат машины?

— Когда молчит хозяин, работнику что — ему можно и с места не вставать, — вроде бы и в шутку, но скорее-то всерьез ответил Володя.

Павел сегодня проводил с трактористами специальное занятие по установке норм высева. Когда начнется сев и трактора, переезжая с одного поля на другое, будут сеять нынче пшеницу, а завтра ячмень или овес, — Павел не успеет быть там и тут. А если тракторист будет знать, как установить норму высева той или другой культуры, — ему тогда вовсе и не обязательно дожидаться бригадира.

Гришка принес один чурбак, Элекси — второй. Павел приподнял сеялку за колесо.

— Подставляйте.

— Ого! — в один голос сказали свояки. — А тебя силенкой бог не обидел.

Они подсунули чурбаки под раму сеялки, и теперь колеса могли вращаться свободно, словно бы сеялка шла по полю. Чтобы не ошибиться при подсчете числа оборотов колеса, Павел пометил одну из спиц, привязав к ней обрывок мочала.

Подошли остальные трактористы. Но Петра Хабуса все еще не было. А без зерна как и чем установишь норму высева?

— Может, в правление, к председателю сходить, ему сказать? — предложил Элекси.

— А председателя нет, — ответил Симун. — Вчера, говорят, встал и в правлении был, да только оказалось, рановато поднялся, опять слег.

«Уж не после ли нашего разговора?» — мелькнуло у Павла, и ему стало нехорошо, будто и в самом деле это он опять уложил Трофима Матвеевича в постель.

Послали за кладовщиком подвернувшегося Васю Гайкина. А пока тот ходил на дом к Хабусу, разбрелись кто куда — в полутемном сарае было холодновато, — кто в кузницу, кто на ферму. Завидев идущего в конюховскую Саньку, Павел окликнул его и за ним следом тоже вошел в помещение. Хозяев по-прежнему еще не было, они задавали корм лошадям.

— Это конюшня твоей бригады? — спросил Павел Саньку.

Санька сначала высвободил из-под картуза свои черные кудри, затем вынул из кармана серебряный портсигар, закурил и уже только после того, как и раз и два затянулся всласть, ответил:

— Двух бригад.

— И часто приходится бывать в этой лачуге?

— Да, считай, каждый день, — еще не понимая, зачем все это нужно Павлу, отвечал Санька.

— И тебе нравится эта грязь?

— Э, это без привычки. Здесь же не ферма. Там женщины. Здесь одни мужчины. Кого, деда Сидора, что ли, заставишь мыть? Нынче вымыл, а завтра опять так же будет. И утром п вечером — никогда конца людям не бывает, — и опять густо задымил папиросой.

— Ну, а все же мыть пробовали?

— Раз в месяц, по наряду, заставляю мыть старуху Митрия.

— А ты самих заставь. Установи очередность. Хотя бы раз в три дня. А кто приходит с грязными ногами — не пускать.

— Я же не старший конюх.

— А ты считай, что это тебе партийное поручение, — Павлу хотелось как-то расшевелить парня, сбить его с безразличного тона. — Принеси из клуба какие-нибудь хорошие плакаты, картины. Пусть на этом столе лежат свежие газеты. Словом, пусть эта арестантская камера будет похожа на общественное помещение.

— Оно, конечно, если взяться… — Санька сбил картуз еще дальше на затылок, почесал за ухом.

— Я как раз о том и говорю, чтобы взяться, — улыбнулся Павел. — А еще вот о чем я тебя хотел спросить. Зачем ты обижаешь женщин, которые на фермах работают.

— Это ты насчет лошадей?.. А я не обижаю, я правильно делаю. На фермах и так работают люди не из всех бригад поровну, а почти все из моей бригады, поскольку фермы в нашем селе. С кем мне сев проводить, а за севом уборка надвигается? А наряд мне дают наравне с другими бригадами… А теперь еще и тягловую силу, коняг наших, мне надо пустить на обслуживание доярок да свинарок. Кто же и чем должен выполнять колхозную работу?

«Вот тебе и Санька во всем виноват! — вспомнил Павел вчерашний разговор в правлении колхоза. — Саньке-то, оказывается, тоже, нелегко приходится…» И сам себе словно бы наперед наказал, зарубку зарубил: никогда не суди о том ли, о другом ли сплеча да сгоряча. В любом деле старайся сначала разобраться.

Прибежал Вася Гайкин и сказал, что привел кладовщика.

— Мне тоже он нужен, — Санька поднялся с топчана вместе с Павлом. — Надо выписать овес на лошадей.

И они как вошли, так вместе и вышли из конюховской.

— …Кто вам дал право открывать? — услышали они грозный голос Петра Хабуса. — Мало ли что трактористы! А кто за сеялки отвечает? Вы, что ли? Раз поставили ко мне, сдали, значит, я и отвечаю.

— А если так — запирай свой сарай, — огрызнулся Элекси.

— Опохмелялся бы подольше — не только в сарай, в амбар бы залезли, дело-то не ждет, — это Володин голос.

Трактористы окружили Петра Хабуса. Павлу видна лишь кирзовая полевая сумка кладовщика да его черная кожаная шапка, надетая набок, из-под шапки вылезли косичкой давно не стриженные волосы.

— Здравствуйте! — громко поздоровался Павел.

Кладовщик вздрогнул от неожиданности, обернулся на голос.

— Здорово, — и зачем-то поправил шапку, подтянул ремешок сумки.

— Почему не пришел вовремя? — строго спросил Павел. — Тебя одного ждут десять человек. Опять под градусом? Ну-ка, побыстрей дай нам полога и мешки… Начнем с пшеницы, — Павел взял Хабуса за плечо и слегка подтолкнул к выходу из сарая.

— Я… я сейчас, — забормотал тот. — Я не знал, что ты здесь…

— А нас, значит, ни во что не ставит, — недобро усмехнулся Володя, — поскольку мы не начальство…

К обеду для всех сеялок была установлена норма высева отдельно по каждой культуре.