Виктор Савин - Чарусские лесорубы Страница 41

— Смотри ты, какая она!

— Теперь парни на Новинке и в Сотом квартале только про нее и говорят. Наш пилоправ Кукаркин — ворчун, а ее хвалит, мол, не девушка, а огонь, черт! Всем ребятам ее боевитость в пример ставит.

— Ты разве сам-то, Сергей, не видал Медникову?

— Представь себе, ни разику! Почти рядом работали а как-то не пришлось встретиться. Самому охота поглядеть, что за Медникова.

На сцене появились директор леспромхоза и замполит. В зале, переполненном народом, наступила тишина. И в этой тишине раздавался громкий храп Ошуркова. Хрисанфов ткнул своего начальника под бок. Храп прекратился, но Степан Кузьмич продолжал безмятежно спать.

Директор начал свой доклад. Говорил он о задачах и планах чарусских лесозаготовителей на осенне-зимний сезон.

Ошурков очнулся и пришел в себя как раз в тот момент, когда Черемных говорил о задании Моховскому лесоучастку: пятьдесят тысяч плотных метров заготовки на сезон и столько же вывозки на берега Ульвы для весеннего лесосплава.

— Перевыполним! — хриплым, точно простуженным голосом крикнул Степан Кузьмич. — Дадим досрочно!

В зале раздались хлопки.

— Аплодируй! — шепнул он Хрисанфову. — По три нормы в день ведь дашь?

— Ну, дам.

— Ну и аплодируй!

Иначе воспринял увеличенное в несколько раз против прошлого сезона задание своему участку Чибисов. Услышав внушительные цифры, Евгений Тарасович стал пожимать плечами и говорить, поглядывая направо и налево, обращаясь к приехавшим с ним новинцам:

— Откуда они взяли такие цифры? Потолочное планирование! Подсчитали максимально возможную выработку на каждого человека, на каждый механизм и, пожалуйста, включили в план. А какие у нас кадры? Хорошо, если колхозники дадут по три четверти нормы на человека!

После, когда начались прения по докладу директора, Чибисов вбежал на трибуну. Он был возбужден, над глубокими залысинами на висках петушиным гребнем торчал чуб.

— Реальность наших планов — это живые люди, — начал он, обеими руками уцепившись за края трибуны. — Допустим, людей у нас нынче достаточно. Но что это за люди?

— Люди хорошие, надо в них верить, они не подведут, — заметил замполит из-за стола.

— Допустим, что хорошие, — обернулся Чибисов к Зырянову, — но ведь большинство из них в лесу не бывало, народ без всякой квалификации. Многие девчата, приехавшие из колхозов, и топора в руках не держали. А на них тоже дается полная норма. Дирекция планировала задание Новинке, не учитывая действительной обстановки. Запрудили участок механизмами, воспользовались таблицей умножения — и вот вам план. А этот план уже трещит по всем швам.

— Он и будет трещать, Евгений Тарасович, если мастера станут отсиживаться у тебя в конторе! — не стерпел Зырянов.

Черемных постучал карандашом о графин.

— Товарищ Зырянов, потом возьмете слово. Пусть говорит Чибисов. Тут людей с Новинки достаточно. Я думаю, они подправят своего начальника, если он ошибается.

— Подправим, подправим! — пробасил парторг Березин, сидевший на первом ряду, закинув ногу за ногу.

Пока шли прения по докладу директора, Ошурков снова погрузился в глубокий сон и мерно посапывал носом. Хрисанфов сначала все время тормошил его, не давал спать, а потом только следил, чтобы он не храпел.

Хрисанфов очень был удивлен поведением новинкинцев: не успел их начальник сойти с трибуны, как на его место поднялся ничем не примечательный пилоправ, в подшитых валенках, в потертой замусоленной фуфайке, и начал его «крыть».

— Все, что тут сказал Чибисов, не заслуживает никакого внимания, — начал Кукаркин. — План самый настоящий. С той техникой, какую нам дали, мы сезонное задание можем и перешагнуть. Правильно заметил Зырянов про Чибисова. Засиделся Евгений Тарасович в своем кабинете. Не прислушивается к голосу рабочих. Еще с весны я предлагал ему устроить специальную дорожку для конной вывозки леса с Водораздельного хребта к Ульве. Все лето маяли коней по разбитой дороге, по ныркам, по колдобинам. Сколько переломали телег! А ведь вывозку можно было облегчить. И сделать это просто — устроить деревянную дорожку, вроде узкоколейки. Штука самая простая: вместо рельс кладут бревна, а у телег колеса заменяют деревянными валками, похожим на катушки из-под ниток. Сделай такую дорожку — и вози, только айда-пошел! Легко, дешево и сердито. У нас коновозчик везет на телеге кубометр, ну полтора, а по деревянной дорожке можно везти в два-три раза больше, дорожка все время под уклон, с горки, только кати да кати. Чибисов меня и слушать не хотел. Теперь ему советую ледяную дорожку устроить, чтобы скатывать лес с склона Водораздельного хребта на прицепных санях. И опять отмахивается от этого дела. Так я спрашиваю, товарищи, что это за начальник, который не хочет заниматься облегчением труда?

«Здорово он своего начальника чистит!» — подумал Хрисанфов про Кукаркина и больно подтолкнул Ошуркова, который начал было храпеть.

А пилоправ продолжал:

— На Водораздельный хребет уже пришли горняки. Они заставляют нас разворачиваться поживее. Если мы не выполним свой план, они похоронят неубранный лес под грудами камней. А разве можем мы это допустить? Нет! Мы обязаны убрать с хребта лес до одного бревнышка, до одного полешка. Товарищ Чибисов, учти это, учти!

А потом Хрисанфов удивился еще сильнее: на трибуну поднялся безусый Ермаков и тоже раскритиковал своего начальника; после Ермакова выступил зав конным обозом Березин, потом еще какие-то люди, которых Хрисанфов не знает, и все они обрушились на Чибисова: то у него неладно, другое неладно, третье нехорошо. Надо делать так-то и так-то. Начальник Чибисов только ерзает на месте, обтирает платком лоб, а его чистят и чистят. Потом за него даже заступился директор леспромхоза.

— Что ж вы, товарищи, напали на одного Чибисова? — сказал Черемных. — Разве на других участках все благополучно? Чибисова уже пот пронял, он учтет замечания. Критикуйте и других. Критика это такая штука: ею человека не убьешь, а на путь наставишь.

«Это, пожалуй, он верно говорит про критику-то? — подумал Хрисанфов. — Если сора из избы не выносить, его много накопится. Будет не изба, а хлев».

Под конец, когда уже почти все наговорились, директор обратился в зал:

— А что же не слышно голоса из Мохового? Как они думают организовать выполнение сезонного плана? Степан Кузьмич, где ты?

— Спит! — неожиданно для себя крикнул Хрисанфов.

— Вот тебе на, здорово! Он что, спать сюда приехал?

— Степан Кузьмич перегрузился маленько, «лесная сказка» убаюкала.

— Какое безобразие! — возмутился Черемных.

Сидевшие возле Ошуркова люди начали трясти его за плечи. Хрисанфов встал, разгладил бороду и направился к трибуне.

— Я скажу!

— Ну, ну, Хрисанфов! — ободрил его Яков Тимофеевич.

— Не хотел я огорчать своего начальника, ничего дурного он мне не сделал, — начал лесоруб с Мохового. — Нехорошо это, когда человек попадает в лапы к злодейке с наклейкой: и облик свой теряет, и дело у него хромает на обе ноги. С места поехал Степан Кузьмич вроде трезвый, а приехал сюда чуть тепленький. Доро́гой-то, видно, скучно было, вот он и тянул из горлышка. Стыдно мне за такого руководителя. Боюсь, кабы не провалил сезонный план.

— За меня бояться нечего, Хрисанфов, я пью, да дело разумею! — крикнул с места взъерошенный Ошурков. — Ты лучше скажи собранию, как думаешь выполнять свое социалистическое обязательство. Выполнишь ты — и я свое выполню. За вами, лесорубами, я чувствую себя как за каменной стеной.

Директор поднялся и грохнул кулаком по столу.

— Замолчи, Ошурков!

— Молчу, Яков Тимофеевич, молчу, извините.

— Продолжай, Хрисанфов, — сказал Черемных, садясь на место.

— Я хотел сказать еще насчет мотоциклов, — заговорил Хрисанфов. — Приехавшие к нам на зиму колхозники на всех участках распространили лозунг: с честью поработать в лесу, купить мотоциклы и ехать на них к весне домой. Заманчивое это дело. Комсомольцы сейчас спят и во сне видят мотоциклы. Я хотя и не комсомолец, но тоже решил заработать себе такую машину. Обязуюсь за сезон выполнить не меньше трехсот норм.

— Осилишь ли триста норм, борода? — спросил Яков Тимофеевич.

— Как не осилю? У меня же теперь ермаковская бензомоторка.

— Осилит! Парень он с бородой, но еще молодой, богатырь! — крикнул Зырянов, когда Хрисанфов под громкие аплодисменты возвращался в зал.

31

Богданов был в необычном, торжественно приподнятом настроении. Вечером после работы он вытащил из-под кровати свой сундучок, достал из него праздничную клетчатую рубашку и новенький суконный костюм. Подойдя к дверям каморки Дарьи Цветковой, легонько постучал.

— Можно! — отозвалась уборщица.