Борис Павлов - Айгирская легенда Страница 41

…В штаб заглянул Юрий Петровнин, рабочий СМП-308. И кстати.

— Юр, сходи в общежитие, а? — просит Филимонов.

— Бегу! — Юра тут же исчезает, все поняв с полуслова: в общежитии кто-то «шумит».

Филимонову только что позвонили, иди, наведи порядок. Он сам хотел идти. Но нашлось кому. Надежному другу. Среди ребят Юра пользуется большим авторитетом. Все умеет делать. На монтаже домов работал. Потом на курсах учился. Стал машинистом экскаватора. Музыку любит. На магнитофон записывает все новинки эстрады. Тайгу отлично знает, охотник и турист. За один день может по горам отмахать километров тридцать. И на вид спортсмен. Упруг, жилист, как корень. А в глазах детская чистота и отзывчивость.

По пути в общежитие Юра уговаривает одного дружка пойти с собой «на дело», в общем-то не хитрое, но канительное. И быстро наводят порядок в общежитии.

Штаб готовился к празднику русской зимы. В комнате было полно народу. Шумок, галдеж, смех. Зашла высокая женщина, в руках самовар.

— Володя, нашла все-таки!

Улыбается гостья. Володя на радостях вскочил со стула и к ней. Готов расцеловать ее. С ног сбились. Все было на мази, а самовара не могли достать нигде. И вот нашлась добрая фея, выручила.

Это была Лидия Леонтьевна Калугина, местная, инзерская, из ОРСа леспромхоза. Она и о тортах побеспокоилась, о беляшах горячих для праздника. Своих сослуживцев подключила к заботам Филимонова.

Я спросил Лидию Леонтьевну после праздника:

— Значит, и вы стали активистом комсомольского штаба?

— Сама поднабилась. Правда, по просьбе Филимонова. Нравится, как Володя на стройке делами заправляет. Сама в молодости такой же была…

— А какой?

Улыбается, с гордостью шутливой:

— Яркая комсомолка!

Рассказала, что эта «яркость» привела к тому, что подбила девчат на фронт убежать. И убежали. Но поймали их в Белорецке, домой вернули.

— На Володю леспромхоз начал работать, поселковый Совет подключился. Что ни попросит, все для него делается. Я даже ревную…

Праздник прошел интересно. И крепость снежную брали, и канат перетягивали, и на лыжах снег пахали, и на ходулях забирались на Гору Любви. Разнаряженная лошадка катала детишек на санях под звон колокольчиков.

Вечером после праздника Филимонов зачитал в клубе патриотическое обращение к молодежи и комсомольцам 2000-го года, в котором от лица молодых строителей, студентов отряда «Союз», комсомольцев трассы отчитался перед далекими потомками, заверил, что традиции старших поколений будут продолжены, пожелал юности будущего успешно пробивать трассы в коммунизм, но не забывать и о трассах 20-70-х годов. Текст обращения решили вложить в капсулу и зарыть под насыпью или монументом-киркой.

…Володя пишет новое письмо. Выбирает слова резкие, гневные, отражающие его боль, всех строителей голос, требовательный, возмущенный голос! Обтекаемых компромиссных писем ой много писывал. Тут нужен иной стиль! Его не надо редактировать и смягчать: ведь — в Центральный Комитет ВЛКСМ!

Научно-техническая революция? Ха-ха! Вот она, в этом его письме!

Работаешь на строчке, будь психологом. Задеть человека за живое, но так, чтобы он на тебя, в конце концов, не обиделся, это разве не наука?

Зашел в меховой шубе средних лет человек. Я с ним не знаком. Видать, из механизаторов. Сел. Смотрит, как Володя пишет. Ждет. А тот все пишет.

— Зачем ты меня в «Комсомольском прожекторе» разрисовал?

— Сейчас, погодите…

Володя строчит, загорелся. Он во власти вдохновения: ну, держитесь, «удельные князья»! Володя начал борьбу.

— Если бы я был простой рабочий, ну мастер, ну прораб, наконец!

— Не я продернул, а товарищи, которые проводили рейд. Потерпите немного.

Помолчал. И снова наседает: задел бы местком, заместителя его, главного инженера, механика. Почему он за все должен отвечать? А стишки-то! Обозвали, унизили! А карикатура — смех! В шубе драной! А у него — новая! С папиросой полметра длиной, а он курит не папиросы, а сигареты! Улыбка до ушей! А он редко улыбается, чтобы не расхолодить коллектив! Он в суд подаст за оскорбление личности! Сугробы до самых крыш нарисовали! Из них радиаторы торчат, двигатели! Колеса разобраны. Да, ремонт затянули немного. Но надо сначала разобраться — почему! Где людей хороших взять? Какие у них кадры, знаете? Одна сопливая молодежь! Так что можно было поприличнее нарисовать его, а еще лучше позвонили бы.

— Звонил.

— Не помню что-то.

— В том-то и дело…

— Ведь все смеются! Ты подрываешь мой авторитет среди коллектива!

— Зато быстро выправили положение, я сейчас, одну минуточку…

— Я буду жаловаться.

— Да, ла-а-а-дно… — тянет Володя по-братски: дело прошлое. Улыбается доверчиво, попросту. Лицо круглое, как яблочко. Волосы зачесаны назад, просвечивающую лысину скрывают. Короткий, чуть вздернутый нос, пухлые губы, белесые брови — беззаботный парнишка, да и только. Готовый перед любым добрым человеком расплыться в улыбке, броситься в объятия, или дать конфетку мальчугану, появившемуся в штабе вместе с родителями: «Держи, Чебурашка!» Володя в такие веселые, шумные минуты сам похож на Чебурашку. А вообще он коренастый, плечистый, пружинистый, а разойдется в смехе, заискрится весь, сощурит плотно глаза и трясет озорно головой, посмотришь, и самому захочется рассмеяться от одного Володиного вида: чудной, открытый, рубаха-парень. Но сейчас он занят. Делает два дела. Пишет гневное письмо и беседует с настырным и важным начальником. Отношение к нему он не скрывает: ну и что, что начальник! Продернули, разрисовали, значит — заслужил. Так думает Володя. Но ссориться он не хочет. Штаб сказал свое слово. Зачем еще разжигать страсти? Улыбка Володи — это его ответ на гнев собеседника, на его пренебрежительно-обидчивый тон, на грубоватую фамильярность.

Человек в шубе гневался-гневался, Володя тушил-тушил этот гнев тихим голосом, доверительностью, и вижу: что-то сдвинулось в Володином собеседнике. Вроде как рукой махнул, ладно, спорить бесполезно: как ни плескал бензинчик в огонь, Филимонову все равно! Честь штаба, честь и сила «КП» дороже всяких самолюбий и обид. Наступила тишина. Оба долго молчали. И вдруг Володя понял, что человек может не только ругаться, но и сбросить с себя защитный панцирь — амбицию и гнев начальника. Задуматься может. А это уже шаг вперед в их взаимоотношениях.

Собеседник Володи знал, что на стройке есть комсомольский штаб. Однако дел с ним не имел, считая — пустяками занимается молодежь. И вот тебе на! Ну, допустим, вышестоящий начальник пропесочил бы, тогда другое дело. А тут совсем посторонний человек, мальчишка! «Гость» делал открытия, прозревал. Жизнь познавал глубже. Есть, оказывается, такая сила, ранее неведомая — штаб стройки! И человек есть, который не робеет перед руководителем. И за бутылкой с ним, к примеру, ничего не уладишь и не решишь. Упрямый. Сознательный. А мы-то ругаем современную молодежь! Да просто ее не знаем! Это уж точно. Был он теперь перед Филимоновым не начальник вовсе, а попавший в недоразумение или даже в беду человек. Володя заметил эту перемену, хотя и не поднимал головы от письма, в котором он писал вот о таких же «беднягах», еще больше утверждаясь в мысли и смелости: бить так бить! Володя улыбнулся гостю, давая понять, что не враг он ему, а скорее наоборот. И готов первым протянуть руку, посочувствовать, поговорить по душам.

А тот словно приуныл, и если еще не готов на встречную улыбку-примирение, то уж и запала в нем прежнего нет, иссяк. Тут Володя и давай про дела комсомольские в коллективе этого начальника рассказывать. Нахваливает ребят. Поощрить их надо. Штаб кое-что приготовил, грамоты, знаки молодого гвардейца пятилетки, книги «Через хребты уральские». Вот только фамилии надо бы уточнить. А теплые слова благодарности им напишут за хороший труд.

Вот ведь как завернул оглоблю! Действительно, поговорим товарищ Филимонов, или как тебя зовут, Володя, о предстоящем деле.

— Напишите прямо сейчас, если помните, фамилии лучших ваших людей… — просит Володя.

— Помню! — отвечает человек в шубе и, взяв на столе чистый лист бумаги, пишет столбиком фамилии лучших своих людей.

Мост остался позади. Белая лента трассы обогнула лесистую гору, похожую на сопку, и потянулась вдоль ельника. Ровный, аккуратный, он расступился по обеим сторонам, приглашая в тишину. Ельник зимнего таежного леса! Мы ахнули, увидев неожиданный пейзаж. Словно въехали в него после бешеной гонки, резко притормозив. Почему так тихо? Куда девался ветер? И мороза нет. Все переменилось.

Мы остановились. Володя открыл футляр фотоаппарата… И снег здесь особенный, воздушный. Каждую снежинку можно разглядеть. Они едва касаются снежного покрова. Подуй слегка — снимутся и полетят. Сделаешь шаг, вспыхнут в снежной белизне и погаснут. И снова вспыхнут, переливаясь, блестками. Солнце еще не разгулялось, светит блекло, и снежинки чутко, вздрагивают, ловя вдруг прорвавшийся лучик.