Николай Асанов - Открыватели дорог Страница 43

— Да-да, и вместе с супругой.

5. НО НЕПОСЛУШНЫЕ УЧЕНИКИ ТАЛАНТЛИВЕЕ

Из своего визита Чудаков извлек по меньшей мере одну важную информацию: в «конюшне» у профессора паслись до десятка студентов старшего курса и среди них всегда интересовавший Чудакова третьекурсник Алексей Горячев.

Но Чудаков, несмотря на свою самоуверенность, которой он так гордился, был изрядно ошарашен встречей, ожидавшей его и жену.

Во-первых, на звонок в переднюю выскочила розоволицая молодая красавица в вечернем платье без рукавов. Завидев Аннушку, привычно одетую в белую кофточку с плиссированной юбкой, красавица бросилась к ней в объятия с такой радостью и стремительностью, что чуть не сбила ее с ног. Сам Чудаков был тут же забыт. Из отрывистых восклицаний красавицы Ярослав смог уяснить, что она и Аннушка учились в одном классе. Красавицу звали Нонна, и Чудаков понял, что это и есть дочь профессора, в которую влюблялись все бывавшие в профессорском доме студенты.

При более тщательном рассмотрении Чудакову, забытому подле вешалки, показалось, что Нонна не так уж прекрасна: немножко полна для своих девятнадцати лет, ноги, хотя и стройные, несколько коротковаты, не руки, плечи, лицо были безупречны. Освободил Чудакова из его странного плена среди чужих пальто и плащей сам Михаил Борисович. Подивившись тому, что гора с горой не сходятся, а человек с человеком не разминутся, поздоровавшись с Аннушкой и похвалив ее за хороший вид и цвет лица (Аннушка была смугло-румяной), Михаил Борисович оставил ее на попечение Нонны и увлек Ярослава к себе, предварительно оглядев его с ног до головы и одобрительно хмыкнув.

Чудаков на этот раз обошелся без спортивного наряда. Правда, костюм был, как видно, куплен в отделе готового платья, но брюки обужены, вероятно, Аннушкой, и отглажены до остроты ножа, сорочка ослепительно бела. Несмотря на то что и в этом костюме Чудаков был похож на мальчишку, Михаил Борисович остался вполне доволен новым гостем.

В кабинете Ярослав и увидел Алексея Горячева.

Третьекурсник сидел на краешке стула, вслушиваясь в каждое слово говоривших, словно впитывал божественное откровение. И не только в профессорские речи вслушивался Алексей. Для него все, о чем говорили тут будущие и настоящие аспиранты, кандидаты наук и члены-корреспонденты академии, звучало волшебством. Ярослав даже пожалел беднягу. Того и гляди, примется глядеть из чужих рук. А между тем студенты старших курсов знают, что у этого малого голова не только для того приспособлена, чтобы носить шляпу.

Ярослав вслушался в легкий гул голосов, наполнявших просторный, заставленный низкими креслами вокруг маленьких столиков кабинет, в котором только и места для работы, что шведская конторка у окна. Все остальное пространство больше подходило для болтовни. Гости группками сидели вокруг низеньких полированных столиков, примостившись кто в кресле, а кто и на подлокотнике. Дверца вделанного в стену шкафа была откинута, на ней стояли рюмки, в глубине — бутылки. Чудаков усмехнулся: на его взгляд при такой свободе и некотором желании кое-кто из гостей мог бы и поднабраться. Однако он заметил: гости в основном обходились разговорами, рюмки звенели не часто.

Были среди гостей и сановные — такие же профессора, были и двое-трое дубнинцев, как именовали ученых из Объединенного ядерного института. Но Михаил Борисович никого не представлял, каждый мог отыскать себе собеседника по душе и по вкусу, а то и сидеть развесив уши, как третьекурсник Горячев. Впрочем, и студент пятого курса Чудаков не очень-то рвался в бой, тем более что все эти физики пока что говорили о вещах обыденных… У них уже образовался некий собственный стиль поведения, как и собственный, похожий на условный, разговорный язык. Все они щеголяли своими «хобби» — причудами. Один рассказывал о подводной охоте с аквалангом на осьминогов в Тихом океане; другой что-то врал об альпинистском походе на Памир, где отыскал некую гору с пещерой, в которой якобы были запрятаны чуть ли не все сокровища китайского войска, разбитого в каком-то сражении монголами в давнем веке; третий описывал отысканные им и вывезенные с Поморья старинные иконы и рукописи; четвертый что-то болтал о своих магнитофонных записях, восхваляя «короля джаза» Луи Армстронга.

И Ярослав пожалел, что пришел на этот раут…

Но тут Михаил Борисович заметил скуку и грусть в глазах своего гостя и с тренированной ловкостью опытного хозяина бросил ему приманку:

— Пощадите моих друзей, Ярослав Ярославович, не сочиняйте нелестных характеристик. Имейте в виду, когда вы начнете с ними работать, они из вас душу вытрясут. А эти разговоры не более как отдых. Вы знакомы с Горячевым? Попробуйте расшевелить его, а то, кажется, наши говоруны его совсем загипнотизировали. Между прочим, у Горячева есть архиоригинальные мысли о новых странных частицах.

«Подбрасывает пробный камень! — догадался Чудаков. — Если я не споткнусь на Горячеве, удостоит меня и своей беседой!» — Однако к Горячеву подошел.

— Вы часто здесь бываете?

— Впервые, — стесненно признался Горячев.

— Ага, значит, мы оба неофиты. А вы знаете, зачем нас пригласили?

— Михаил Борисович сказал, что собирается взять меня на курсовую работу в свою лабораторию и что надо познакомиться с товарищами.

— Ну и как, познакомились? — безжалостно спросил Ярослав.

Алексей беспомощно пожал плечами. Ярослав вытащил из валявшейся на столе пачки сигарету, закурил, оглядел комнату.

— Я не думаю, что мы тут можем интересовать кого-нибудь, кроме хозяина. Пойдемте-ка в коридор, покурим, поболтаем…

— Я не курю.

— Ну и напрасно, — иронически заметил Чудаков. — Это отличный предлог покинуть любое общество. А также устроить перерыв в работе. Когда я работал в артели жестянщиком и еще не умел курить, мастер, объявляя перекур, всегда находил для меня какое-нибудь дело. А как только я обзавелся собственной осьмушкой махорки, меня сразу признали своим.

— Вот уж не знал, что под курение можно подвести такую базу, — рассмеялся Горячев.

Ярославу понравилось, как лицо Алексея раскрылось в этой внезапной веселости, от чистых ровных зубов упал на него особый отблеск. Горячев встал с кресла и пошел за Чудаковым.

В коридоре Ярослав снова пристроился у вешалки, тут было нечто вроде ниши и стояла пара красных финских табуреток для дам, переобувающих туфли, так что получилось подобие уединенности. Горячев присел рядом.

— Профессор сказал, что вы делаете какую-то работу в области странных частиц?

— Ну какая же это работа?! Да наше оборудование и не дает возможности для экспериментальной проверки. Но, по моим расчетам, в атомном ядре кроме уже открытых должны быть еще цементирующие частицы. Пока трудно сказать, каково их количество, но уже из самых общих математических свойств уравнений видно, что тут концы с концами не сходятся. Еще такие классики, как Дирак и Гейзенберг, понимали, что главной особенностью атомного ядра является множественность составляющих его так называемых «элементарных частиц», мы лишь не научились их извлекать. Если бы использовать для их поиска ускоритель, который есть в лаборатории Михаила Борисовича, то не исключена возможность…

— Так что же вы не попробуете?

Горячев с каким-то стеснением сказал:

— Видите ли, я скорее теоретик…

Чудаков чуть не присвистнул. Студент третьего курса, а уже мнит себя теоретиком! Но тут же насмешливо сказал:

— А я скорее практик. Чу́дное совпадение! А не нарочно ли свел нас Михаил Борисович?

— Ну, вы как-то уж очень… Какая Михаилу Борисовичу польза от нас, студентов?

— А вы постарайтесь вспомнить, что Михаил Борисович тоже был когда-то студентом. И не лишено оснований подозрение, что он, будучи студентом, о чем-то думал. Недаром же он в нашем примерно возрасте был принят Вернером Гейзенбергом в его собственную лабораторию и практиковался там два года. Так что не ссылайтесь на возраст!

— Любопытно! — меланхолически сказал Горячев, и Ярослав понял: не верит еще в свои силы. Ну да это с возрастом, говорят, проходит. Жаль только, что порою с этим самым возрастом уходит и талант. Человек начинает думать о более простых и близких целях, нежели множественность частиц в атомном ядре. Получить бы диплом, аспирантуру, кандидатскую степень, квартиру в Доме преподавателя, что строится на Ломоносовском проспекте, а там можно и забыть, почему эта улица носит имя Ломоносова.

Над головой прозвучал мягкий, благодушный голос профессора:

— Ну, как побеседовали?

Чудаков встал. И взглянул на высокого, тонкого, словно жердь, Горячева. Горячев медленно бледнел, как будто профессор задал ему экзаменационный вопрос. Чудаков с досадой ответил: