Евгений Рожков - Осень без любви Страница 46

А еще мода пошла играть в парильне. Поддадут пара столько, что волос ломается от жары, и садятся за шахматы. Кто жар плохо переносит или кто сердцем слабоват, не думая делает ходы, лишь бы быстрее выскочить из огненного ада, и, конечно, проигрывает.

Раньше только и говорили о работе да о предстоящем отпуске, когда на все лето уезжали на материк. Теперь в разговорах доминировала шахматная тема. В курилках только и слышишь спор: кто сильнее, Петросян или Таль, Спасский или Мекинг, Любоевич или Ларсен. Послушаешь разговоры и сразу «уяснишь», почему Фишер не стал играть с Карповым, почему ФИДЕ с Эйве поддерживали капризного американца.

Женщины, которым раньше, кроме модных тряпок, не до чего не было дела, теперь в автобусах да магазинах только и говорили о шахматах. Соберутся и давай обсасывать последние новости.

— Мой-то, — рассказывает одна, — приходит вчера домой в полночь, а я на него, конечно, накинулась, где, говорю, шатался? А он, иди ты… говорит, не до тебя тут, мол, три партии Кольке Прокопчуку продул. Не жалко, говорит, проигранного коньяка, стыдно, что в последней партии почти разгромил его, а потом ферзя зевнул и проиграл.

— А мой вчера болонку домой принес, — рассказывает другая. — Хорошенькая такая, да вы видели, у Киселевых была. Мой-то выиграл ее. Как мы раньше просили продать собачонку, так нет, где там, а тут на тебе — выиграл.

— А мой «Спидолу» проиграл соседу. Двое суток играли. Что за шахматная зараза пошла, прямо не знаю.

— Говорят, в шахматной федерации принято решение, что какой наш гроссмейстер не будет играть в чемпионате страны, так его разжалуют до трехразрядника и из Москвы вышлют.

— Брехня все, так у нас и гроссмейстеров не станет.

— Женщины, если в поселке и дальше будет раскручиваться такая шахматная карусель, то мужики-то на жен начнут играть.

— Быстрей бы уж. А то им все, а нам что за развлечения?

Гроссмейстер из кочегарки пользовался в поселке неимоверной популярностью. Кроме той первой партии, которую он специально проиграл, чтобы раззадорить парня, и о которой, собственно, никто и не знал, он никому не уступал победы. Что он только не выигрывал: часы, авторучки, рубашки, выиграл даже магнитофон, радиоприемник «Грундиг», подписку на журнал «Шахматы в СССР», пуховое одеяло, японский спиннинг, коллекцию редких камней у заезжего писателя из Магадана, детскую коляску, ружье неизвестной системы, бинокль, осталось сыграть шесть партий из тридцати установленных, и будет выиграно пианино. На водку Гроссмейстер не играл.

— Спиртное и шахматы, — говорил он, — несовместимы. Пить водку и играть в шахматы — стыдно, это — быть с любимой женщиной, а потом залезть к ней в карман.

Бывало, идет Гроссмейстер по поселку, маленький, щупленький, в фуражке с большим козырьком — «аэродромом» — с какими-то замысловатыми клапанами, а встречные смотрят на него и шепчутся.

— Гроссмейстер наш куда-то идет. Мудрый человек!

Больше всего Гроссмейстером восхищались женщины:

— Три месяца живет в поселке, а еще ни одной партии никому не проиграл и ни с одной бабой не спутался. Башковитый, не приведи господь.

Мужчины с тайной озлобленностью накапливали шахматные силы и каждый надеялся, что рано или поздно победит Гроссмейстера.

А Гроссмейстер жил спокойно, мирно, тихо. Ежедневно он играл одну или две партии при великом стечении народа, непременно выигрывал приз и уходил величественный, будто английский лорд, ложился в постель и читал книги по теории шахмат. Книг у него было не очень много, десятка полтора, и были они очень старые, приобретенные лет двадцать назад. Гроссмейстер перечитывал их по нескольку раз, и это доставляло ему большое удовольствие. В новые шахматные теории он не верил, как, впрочем, не верил в нововведения в образовании, искусстве и даже в науке и технике.

О популярности Гроссмейстера в поселке говорил и тот факт, что директор местной средней школы пригласил его вести кружок «Юный шахматист». Гроссмейстер с удовольствием согласился. Обучение людей игре в шахматы он считал первейшим делом. Нужно же было иметь своих учеников. В школе перед кружковцами Гроссмейстер произнес пламенную, или, как он сам охарактеризовал, «огненно-теоретическую» речь. Он стоял перед ребятишками в темном, отутюженном костюме, в белой рубашке, при бабочке, будто эстрадный артист, и, раскрасневшийся от волнения, громко говорил:

— Шахматы сейчас, когда все прогрессивное человечество живет при НТР, имеют потрясающее значение. Они же учат человека логически кумекать. К тому же популярность шахмат в мире с каждым днем растет как на дрожжах. Я убежден, что в будущем люди одним станут заниматься — играть в шахматы. Научно-техническая революция до того доведет умственное развитие человека, что он наконец-то создаст машины, на плечи которых возложит весь утомительный труд по обеспечению себя жильем, одеждой, питанием и прочей ненужной роскошью. Человек высоко взлетит в космос. Все виды отдыха, кроме спорта и шахмат, ему будут чужды. Высокий интеллект не позволит человеку ходить в кабаки и на танцы. Это будет светлая Шахматная эра. Если сейчас мощь государства определяется экономикой и вооруженными силами, то в будущем мощь государства будет определяться уровнем развития шахмат. Хорошо народ играет в шахматы — сильное государство, плохо — слабое. Фундамент шахматного развития нужно закладывать сейчас. Может, ваши правнуки уже будут жить в Шахматную эру. Так что ради шахмат надобно жертвовать всем, и если понадобится, как требует армейский устав, — самой жизнью. Давайте, товарищи, готовиться к шахматной гегемонии! — в-заключение выдвинул лозунг Гроссмейстер.

Трудно сказать, поверила столь разновозрастная аудитория (в кружок были собраны ученики 4–10 классов) в слова Гроссмейстера или нет, приняли они его умозрительные рассуждения или отвергли, но факт остается фактом — на занятия кружка ученики ходили аккуратно. Скорее всего, тут свою роль сыграла болезненная популярность шахмат среди родителей. Сам Гроссмейстер в собственную гипотезу о будущем шахмат верил свято. Эта-то вера и помогла ему нафантазировать, что судьба у него завидная, счастливая, что цель жизни по-государственному благородна и важна. Он жил ради шахмат и всей жизнью старался показать, что шахматы для человека превыше всего. Пристрастие свое к разыгрыванию всяких призов он оправдывал тем, что на данном этапе популяризации шахмат — это один из главных рычагов к достижению цели, поголовному приобщению людей к игре в шахматы (выражение самого Гроссмейстера), что со временем эта болячка отпадет, как отпадает материальная заинтересованность от возвышенного труда. Гроссмейстер все-таки был психологом и понимал, что на людском азарте можно спекулировать.

Что только не говорили о Гроссмейстере в поселке! Одни считали его чуть ли не гением. Работать кочегаром и играть в шахматы на уровне настоящего гроссмейстера (почему они так считали — непонятно) в их сознании ассоциировалось только с гениальностью. Другие, наоборот, считали приезжего шахматиста самым натуральным шарлатаном.

— Такие люди, как этот Гроссмейстер, — социальное бедствие, — говорили они. — Он развращает людей, отвлекает их от истинных целей в жизни. Такие, как этот, безграмотный кочегаришко, ничего в жизни не сделали и сделать не могут. Тщеславие-то у них болезненное, льстит им быть первыми, вот они из кожи-то лезут, заражают людей шахматами, чтобы самим возвыситься над ними. Таких вирусоносителей надо изолировать.

— Ну это уж слишком, — возражали более умеренные. — Обыкновенный он человек с кой-какими способностями. Страсть-то к шахматам у него искренняя. Ну а тщеславие — это дело другое. Век такой нынче, все тщеславны. Пустое тщеславие — главная зараза века.

Более практичные считали, что вспыхнувшая в поселке шахматная эпидемия — полезное, нужное дело, и исходили они из простого: чем бы мужики не тешились, лишь бы водку не пили, от которой все зло на свете. Действительно, в поселке сократилась продажа спиртного, на руднике уменьшились прогулы. Но эпидемия все-таки наносила ущерб производству. В перекуры играли в шахматы, и потому они удлинялись, заядлые шахматисты прямо во время работы начинали спорить — выяснять отношения, и это тоже каким-то образом отражалось на производительности. Но в целом, за счет сокращения прогулов рудник выигрывал от этого увлечения рабочих. Правда, местком нес убытки. Теперь в шахматы состязались все: бригада с бригадой, цех с цехом, участок с участком, и все наседали на местком и требовали призов. В графе соцобязательства «культурный досуг» писали в цехах как по трафарету — «соревнования по шахматам».

В торговой сети Гроссмейстера считали врагом номер один. Скандальная, краснолицая продавщица из виноводочного отдела, не стесняясь, поливала его грязью.