Владимир Садовский - Алмазная грань Страница 47

И если столько хлопот доставила разбушевавшаяся в весенней ярости Стрелица, то с другой исполинской рекой Георгию лучше было бы не начинать борьбы. Так считал Василий Корнилов, так думала и его жена Софья Николаевна, которая не раз слышала и жалобы и гневные восклицания мужа.

— Этот упрямый осел доведет до того, что в один из прекрасных дней мы будем иметь ужасный сюрприз!.. — раздраженно сказал Василий Алексеевич, вернувшись из города.

Жена вопросительно посмотрела на него:

— Груду битого кирпича вместо завода?

— Вот именно! Какие ужасы творятся в губернии — волосы встают дыбом. Никакие стражники не спасают.

— О заводе нечего беспокоиться, Базиль, любезный братец, кажется, всерьез решил отделаться от тебя.

— Опять векселя учитывает? На что же он надеется?

— Не знаю. А отец почему-то мне ничего не отвечает.

— Может быть, он не хочет рисковать?

— Не говори чепухи, милый. Мое счастье дороже для него каких-то жалких денег, — с усмешкой сказала Софья Николаевна.

— Если четверть миллиона для Николая Ильича пустяки, то за них я буду бесконечно благодарен, — целуя руку жене, весело сказал Василий Алексеевич. — Сегодня хотел послать ему телеграмму — на телеграфе тоже бастуют. Черт знает как усложнилась жизнь!

— Тебе вредно огорчаться, мой друг, — напомнила жена.

— Я не столько огорчаюсь, сколько удивляюсь. Как все вдруг переменилось в тугодумной, неповоротливой России. И тут наш пигмей, состязающийся с лавиной!.. Я мог бы смеяться над ослиным упрямством, если бы из-за него не страдали мои интересы. А это вовсе не смешно.

Никаких сообщений из Петербурга так и не было. В мыслях Василий Алексеевич проклинал и своего тестя, и забастовки, прекратившие всякую связь во всей империи. Но оказалось, что нет худа без добра. Хоть и негодовал Василий Алексеевич, а забастовка на железных дорогах и на телеграфе, лишившая младшего Корнилова ответа из Петербурга, нанесла непоправимый удар старшему брату. Лавина, задевшая чуть-чуть, краем упрямого слепца, смяла его.

В конце марта наступил срок выкупа векселей. С большим трудом Георгий Алексеевич набрал денег для оплаты части долга. Для выкупа всех векселей не хватало еще двухсот тысяч. Георгий надеялся собрать их в конце зимы, когда будет продан хлеб. Большая часть урожая, как и всегда, осталась в заводской лавке, остальной хлеб закупил оптовик Арканов, у которого еще осенью был взят задаток.

Забастовка спутала все карты. Заводская лавка не торговала, хлеб в ней лежал без движения. Рабочие жили на кредит, открытый железнодорожным кооперативом. Была еще надежда на Арканова, но стачка на железной дороге погубила и эту надежду. Хлебному воротиле не пришлось получить закупленную у Корнилова рожь и гречиху: вагоны стояли на какой-то станции. Арканов, понесший уже немалые убытки, прислал с нарочным предупреждение о расторжении сделки. Оптовик потребовал возвратить залог, если через неделю зерно не будет у него на складе.

Со всех сторон преследовали неудачи, но Георгий Алексеевич пока не падал духом. Верил, что он сумеет переписать векселя. И только когда с оказией пришло письмо из Петербурга, Корнилов понял — все погибло, и ждать уже нечего. Банкирский дом Лопышева в Петербурге скупил его векселя у губернского общества взаимного кредита и представил их к оплате. Василий Алексеевич мог благодарить своего тестя, его подарок в четверть миллиона помог сделать банкротом Георгия Алексеевича. Он был выкинут теперь из родового дела Корниловых.

— Мерзавец! Иуда! — кричал разъяренный Георгий, ворвавшись к брату. — Ограбили, как разбойники на большой дороге! Можешь радоваться, каин... Родного брата убил.

— Не говори глупостей, братец, — холодно оборвал Василий. — Почему ты раньше не думал о возможности разорения? Собирался меня в яму столкнуть? Теперь сам в ней очутился... Не нравится? Волк ты, а не человек! Со всеми перегрызся, всех против себя поднял. Какой же благодарности ты ждешь?

— Убью! — взвизгнул Георгий и бросился на брата.

Толстяк, сохранявший самообладание, легко отшвырнул его и, покачав головой, холодно заметил:

— Этого еще не хватало. Убей себя, уж если так, и в этом есть какой-то выход... для нас всех...

Ссора погасла внезапно, так же как и началась, и она была последней.

Ночью Георгий Алексеевич застрелился у себя в кабинете.

Самоубийство Георгия Корнилова никого не опечалило. Оно вызвало только сумятицу в доме. Василий Алексеевич среди этой суматохи сохранял самообладание и не забывал о делах. Управляющему заводом дал распоряжение заказать в городе мраморный памятник для усопшего, а рабочим объявить, что новый хозяин прибавляет каждому гривенник к дневному жалованью, отменяет штрафы и берет на работу всех уволенных.

— Нужно искать мира, — наставительно пояснил хозяин. — Теперь обострять положение весьма опасно. К сожалению, брат этого не понимал.

— Как быть со стражниками? — напомнил управляющий.

— Ах, да... стражники. Пусть останутся, на всякий случай. Время все-таки тревожное.

«Неизвестно, что впереди. Если что-то и случится, меня не упрекнут — стражников не я вызвал сюда», — подумал Василий.

Неделю спустя после похорон Георгия Алексеевича все уже забыли о нем. Другие заботы тревожили жителей Знаменского.

Тимофей Елагин в тревоге ждал возвращения Кострова.

Шли дни, а он не показывался, и Тимофей, измученный дурными предчувствиями, решил:

— Схожу-ка на Светлую.

Катерина, услышав такие слова, тоже забеспокоилась.

— Зачем идти-то понадобилось? В такую даль тащиться да грязь месить.

— Надо же проведать, где дядя Василий. Человек пропал, а нам и горя мало.

— Что ж, по-твоему, он сидит на Светлой Поляне всю неделю? Чего ему делать там?

— Он дело найдет! Даром ходить не будет.

Только еще светало, когда Тимофей отправился на станцию. Катерина была права: дорога в самом деле была сплошное месиво, но молодой гутеец шагал неутомимо и к полудню пришел на Светлую Поляну.

На станции его встретила непривычная тишина. Молчали певучие медные рожки стрелочников. Не перекликались с ними свистки маневровых паровозов. Под вагонами, забившими все пути, бродили куры.

Около дверей вокзала на скамейке сидели занятые игрою в шашки кондуктор и стрелочник. Тимофей подошел к ним, посмотрел немного на игру и пошел дальше.

— Ехать, что ли, куда собрался? — не поднимая головы, спросил кондуктор.

— Нет, — ответил гутеец. — Некуда нам ездить.

— То-то, — наставительно сказал стрелочник.

Поиски Василия Елагин решил начать с лавки потребителей, около которой всегда были люди.

На Светлой Поляне Кострова знали многие. Но кого ни спрашивал Тимофей, все в один голос утверждали, что Василия давно не встречали. Как видно, Костров на этот раз ушел далеко, но Елагин все еще продолжал поиски.

Высокий худощавый мужчина, чинивший изгородь у дома, услышав вопрос Тимофея, повернул голову, поднял на лоб очки и внимательно оглядел гутейца с головы до ног.

— Кого ты ищешь, парень? — спросил он Тимофея.

— Василия Кострова не видали случаем?

— У нас такой не живет.

— Знаю, что не живет, коли в Знаменском работает.

— Чего же тогда здесь ищешь, — ступай в поселок. Ты что, в няньках у него состоишь?

— Человек пропал — у меня живет, как бы чего не вышло...

— Ах, вот ты кто — Тимоня Елагин, — потеплевшим голосом сказал неизвестный. — Здравствуй, приятель!

— Откуда вы меня знаете, дядя?

— Знаю, знаю, приятель! Заходи-ка сюда!

Неизвестный распахнул калитку, Тимофей подошел к крыльцу и остановился.

— Чего у порога встал? — сказал хозяин и, собрав инструмент, повел гостя в дом.

— Ну, будем знакомы — меня зовут Михаил Петрович. Садись!

Михаил Петрович расставил на столе тарелки.

— Закусим немного. Обеда нет. Жена с дочерью к теще в деревню уехали. Но пожевать чего-нибудь разыщем. Водку потребляешь?

— Нет.

— Хорошее дело. Без нее, окаянной, лучше. А я чарочку пропущу.

Выпив рюмку, Михаил Петрович вытер ладонью коротко подстриженные седые усы.

— Ну как, понравилось тебе у нас? — спросил хозяин, продолжая хрустеть огурцом.

— Тоже бастуете?

— Вся Россия бастует, друг, — сказал Михаил Петрович. — Не вы одни...

— Мы-то кончили.

Михаил Петрович перестал жевать.

— Как кончили?

— Так вот и кончили. Новый хозяин посговорчивее прежнего. Штрафы отменены... Прибавку получили, всех на работу приняли, — весело пояснил Тимофей. — Сегодня печи разогревать начнут.