Борис Горбатов - Собрание сочинений в четырех томах. Том 1 Страница 47

— Ну скушай котлетку, Рувчик! Ну скушай хоть одну.

— Что же это будет, Никита, а?

Ковалев насмешливо смотрит в испуганные глаза Воробейчика.

— Рыжие у тебя глаза, — вдруг говорит он приятелю. — Я только сейчас увидел: рыжие. Ты — большевик!

— Но почему?

— Большевики все рыжие.

— Красные?

— А!.. — отмахивается Никита.

Ему нравится дразнить приятеля такими недомолвками, тот пугается, и рыжие его ресницы дрожат.

— Но живешь ты плохо: опасаешься всего. Гляди веселей, Рыжий!

Воробейчик про себя думает, что и Никита живет плохо, только фанфаронится.

— Я не пойду больше к Хруму, — бормочет Рува. — Чего ради!

— А не ходи!

— Послезавтра выборы, ты помнишь?

— Забыл!

— Нет, в самом деле, что будет? Уйдем без боя? Или хлопнем дверью?

— Хлопнем! Дверью!

Воробейчик видит: не хочет Ковалев разговаривать с ним всерьез.

«Ну и ладно, — думает он обиженно. — Сам разберусь!»

Он демонстративно уходит, высоко подняв рыжую голову.

Ковалев насмешливо смотрит ему вслед.

— Гвардия! — горько усмехается он.

Зачем он впутался в школьные дела? Ему надо бы скорее кончить школу, вырваться на широкую дорогу, а там... У него захватывало дух, когда он думал о перспективах.

Здание, выстроенное отцами Лукьяновых на песке, рухнет, задавив неудачных строителей, и покуда на белых конях въедут в поверженные города есаулы из-за границы, Никита Ковалев и его поколение уже будут владеть ключами от городских ворот.

— Где вы были, отцы? — презрительно спросит Никита. — Дайте-ка нам место. — И положит свою пятерню на добычу.

Зачем же он спутался с Воробейниками и Пышными?

— Есть такая наука: арифметика, — сказал ему как-то Хрум. — Два всегда больше и лучше одного.

Был план: подчинить своему влиянию школу, создать здесь гвардию, преданную настолько, чтобы, не задумываясь, бросилась она на все: на террористический акт, на шпионаж, на восстание; вырастить эту гвардию, закалить ее в ненависти; добро, любовь, жалость, стыд, совесть вырвать на сердца и выбросить на свалку.

Он мечтал когда-то об этой железной, безусловно преданной ему гвардии. Теперь он только горько смеется.

Он побежал в класс, вытащил тетрадку, вырвал листок. Быстро написал что-то и крикнул Воробейчику:

— Роман! Перепиши и повесь!

Воробейчик быстро прочитал бумажку.

— A-а! Так бой! — нервно улыбнулся он.

Плакат скоро появился в коридоре.

ВНИМАНИЕ!

Сегодня после уроков в школьном зале состоится показательный суд над учеником 6-й группы А. Гайдашем, обвиняющимся а хулиганстве.

Состав суда: И. Ковалев (председатель), А. Пышный и А. Алферова (члены).

Секретарь суда: Р. А. Воробейник.

Общественный обвинитель: А. Канторович.

Алеша прочел плакат и засмеялся. Ребята толпились около него и с любопытством ждали, что он сделает, а он только засмеялся и отошел.

Шел легко, даже весело, тихо посмеиваясь. Встретил Юльку, крикнул ей, чтоб все слышали:

— Вот в тюрьму меня суд посадит. Ты смотри передачи носи, я колбасу люблю.

— Они смеются, — с ужасом сообщил Воробейчик Никите.

— Заплачут! — пожал тот плечами и быстро ушел в класс.

Рябинин после первого урока собрал ячейку. Пришло двенадцать человек.

— Вдвое! — улыбнулся Рябинин. — Ну, приступим! — Он обвел глазами ребят и вдруг невольно воскликнул: — Еще мало! Мало вас. Ведь вас сотни должны быть!

После второго урока рядом с плакатом о суде появился другой:

Школьная ячейка детской коммунистической группы при комсомоле предлагает на обсуждение учащихся следующий список старостата...

Дальше шел список:

Гайдаш, Кораблей, Бакинский. Хайт, Сиверцева Юлия и другие.

— Они смеются, — опять прибежал к Ковалеву Воробейчик. — И он сам смеется, Алеша Гайдаш.

— Ha! — протянул Ковалев бумажку. — Перепиши и повесь.

К концу перемены рядом со списком ячейки висел другой.

В этом списке были: Ковалев, Пышный, Сиверцева Юлия, о которой было написано, что она организатор детской коммунистической группы, Канторович, Воробейчик, Ковбыш и другие. Каждому была дана небольшая характеристика.

Воробейчик, переписывая список, обиделся: его Никита поставил на пятое место и ничего о нем не написал.

Список вызвал бурю в коридоре. Ковбыш котел сорвать его, и только ребята удержали. — Меня, меня? — рычал он, потрясая кулаками. — Меня в ковалевский список? За что? А! За что? — он чуть не плакал.

— Это они свою революционность показывают, — объяснил Алеша. — И Юльку тоже для этого.

Ему нравилось все, что происходило сейчас в школе: борьба, списки, выборы!

— Голосуйте только за список ячейки! Голосуйте только за список номер один!

Он готов был влезть на подоконник и митинговать целый день, и чтоб полицейские стаскивали его за ноги, и чтоб свистели казачьи нагайки, и красный флаг чтоб трепыхался в воздухе.

— Голосуйте за список номер один! Голосуйте за список большевистской ячейки!

А уже появился и список № 3. Он почти не отличался от списка ячейки. В нем были только добавлены: Мерлис Мирон, сын ресторатора, и Лобас Иван, сын арендатора бойни.

Золотушный Мерлис стоял около своего списка и звонко кричал.

— Да! — кричал он, ударяя ладонью по Ковалевскому списку. — Да! У нас не должно быть места в советской школе такому элементу, как Ковалев. А ну? Кто он? Откуда? Не его ли отец порол моего отца? А ну? Где они были во время революции, господа Ковалевы, в чьем лагере?

— А твой где был? Твой отец где? В подвале прятался? — зашумела толпа.

— Мой отец?! — перекрикивая всех, визжал Мер-лис. — Он служил, мой отец! В опродкомарме он служил. Можно справиться. Он участвовал в войне, он по снабжению работал, мой отец, а теперь, когда объявлен нэп, мой отец откликнулся. Он стал советским купцом, мой отец. Он платит налоги, поддерживая государство, мой отец. Мы не контрреволюционеры, мы — за советскую власть! И я голосую за список ячейки.

Перекрикивая его, надрывался Андрей Дроздович, ученик шестой группы.

— Наша школа пахнет старой гимназией! — кричал он. — Факт! Преподаватели — старые, программы — старые, порядки — старые! Факт! Наша программа — вот! — он хлопал ладонью по своему списку, в котором была изложена программа:

1. Высшая власть в школе принадлежит школьному совету, состоящему наполовину из учащихся, наполовину из педагогов. Совет решает, какие предметы преподавать, какие учителя и т. д.

2. Все дела, касающиеся учащихся (прием, перевод в высшие группы, исключение и т. д.) решаются только фракцией учащихся, членов школьного совета.

— Вот за что мы должны бороться! — кричал Дроздович. — Факт!

Список № 5 висел в стороне. Большой золотой крест был нарисован на нем.

«Православные, объединяйтесь!» — так начиналось воззвание. В состав старостата предлагались: Ковалев, Лариса Алферова и другие.

Потом появился список № 6, вывешенный, очевидно, просто из хулиганства:

Нас все знают, за нами все пойдут. Голосуйте за список своих ребят:

1. Руденко Павел, по прозванию «дядя Пуд».

2. Бугаев Трофим, по прозванию «Кулак-могила».

3. Мажаров Алексей, по прозванию «Парень не промах», и т. д.

Списки возникали каждую минуту, вся стена скоро была оклеена ими.

Появился «список девочек», мотивированный тем, что «во всех списках одни мальчишки». Появился «список ячейки веселых ребят», «список ячейки любителей футбола», «список ячейки лунных ванн». Фамилии кандидатов этих списков были вымышленные.

— Это уже издевательство получается! — заволновалась Юлька.

— Ничего, пускай! — усмехнулся Рябинин. Он сейчас целыми днями просиживал в школе.

Алеша все более и более беспокойно ждал конца уроков. Ячейка настояла на том, чтобы он явился на суд.

— Мы сделаем этот суд судом над Ковалевым. Не дрейфь!

— Еще чего! — обижался Алеша и высоко задирал голову.

Но, бродя по коридорам, нетерпеливо прислушивался, что говорят о суде. О суде ничего не говорили. Шумели только о списках.

— Смеются еще или нет? — неожиданно спросил перед последним уроком Ковалев Воробейчика.

— Смеются, — сознался тот и с любопытством посмотрел на Никиту.

«А он-то сам того... — вдруг подумал Рувка о своем шефе и облегченно засмеялся. — А он-то дрейфит, дрейфит», — чуть не запел он.

— На, повесь! — мрачно сунул ему новую бумажку Ковалев и, согнувшись, ушел в класс.

Ввиду болезни общественного обвинителя тов. Л. Канторовича суд над Гайдашем, обвиняющимся в хулиганстве, переносится на послезавтра.

Послезавтра были перевыборы.

На уроке немецкого языка Алеша вдруг получил записку. Передал сосед по парте.

— От кого? — спросил Алеша шепотом, но сосед пожал плечами в ответ.

— Передали по партам.

Алеша развернул хитроумно сложенный конвертик и вынул оттуда бумажку, вырезанную в форме сердечка. На сердце было написано: «1, 11, 6, 24, 1, 3, 26, 12. 13, 6, 13, 6. 12, 13, 14, 4, 14, 13, 21, 1, 3, 9, 23, 6, 17».