Владимир Двоеглазов - Ищу комиссара Страница 49

Капитан бросился вправо и, пробежав метров двести, облегченно вздохнул: в припорошенной канаве, выбитой колесами КрАЗов, отчетливо виднелись следы двух пар валенок и две чуть вдавленные параллельные ленты от гладких — шириной в ладонь — полозьев. Эти следы были проложены по только что выпавшему снегу… Наверное, и те двое долго сомневались на перекрестке.

Теперь они были от замполита максимумов сорока минутах хода. В сорока минутах — если бы, конечно, стояли на месте и ждали Проводникова. Но они шли, шли упорно, быть может, ощущая уже погоню.

17

— Ну хорошо, — сказала Чистова. — Что вы можете добавить?

Калабин шмыгнул носом, облизал спекшиеся, в ссадинах, губы:

— Не знаю. Вроде бы все, гражданка… гражданин следователь.

Столь представительно его еще не допрашивали. Молодая веснушчатая женщина — следователь прокуратуры — она, должно быть, еще училась, когда Калабин следовал уже по этапу в места не столь отдаленные; незнакомый пожилой подполковник — он и вел, в основном, допрос; бывший начальник уголовного розыска Иван Лаврентьевич Собко— Калабин знал, что тот почти уж год как на пенсии, — все эти люди интересовались в конечном счете одним и тем же: автоматом, мехами, теми тремя, что находились сейчас где-то в кварталах лесозаготовок, куда выехали оперативные машины. Личная одиссея Калабина сама по себе никого особо не волновала. Он было привстал со стула и закричал: «Да-да! Это мое, гражданин подполковник!», когда секретарша внесла довольно потрепанную папку — уголовное дело по обвинению Калабина в хулиганстве; оказалось, однако, что дело извлекли из архива райнарсуда лишь для того, чтобы узнать из протокола установочные данные Леньки Молова, допрошенного три года назад в качестве свидетеля.

Только что покинули кабинет прокурор — тоже молодой, Калабину незнакомый, и товаровед, опознавший шкурки, маркировку, мешки и свою собственную подпись на упаковочном листе.

Только что сержант унес автомат — Калабин подтвердил: да, именно такой был у «рыжего», автомат Калашникова, разве что не такой новый, как милицейский, а немного потертый…

— Вы сами видели, как наши сотрудники вошли в деревню? — спросил подполковник.

Калабин помотал головой:

— Нет, не видел… я еще связанный был, гражданин подполковник… Первым их «рыжий» увидел… Молов — в смысле… Я слышал, Молов сказал, что это просто к деду приехали насчет переселения… Но потом этот, который в пальто с каракулем… который позже пришел, он сказал, что надо уходить… Они еще не столько ваших испугались… потому что не знали, что это ваши… Они подумали, что раз я бежал… то меня искать будут… и домой могут нагрянуть… Вообще-то они на другую ночь собирались уходить, в смысле — сегодня…

— Почему? — спросила Чистова.

Калабин пожал плечами:

— Сегодня же ночью никого в лесу не будет. Новый год… Ну, и еще спорили… «Рыжий» говорил, чтоб всем вместе держаться… а этот, который позже пришел, он сказал, чтобы они со шкурками уходили, а он потом… Он сказал, что со мной еще потолкует…

— О чем он с тобой толковал? — спросил из своего угла Собко.

— Ни об чем… Так… молчал сидел… Но я как-то сразу понял, что он меня… убивать не будет… Я потому и испугался, когда ваши вошли… думал, те вернулись… А этот посидел еще час, наверное… валенки старые забрал… но они теплые, подшитые хорошо… и ушел. Чемоданчик у него был с собой… такой — вроде балетки… Небольшой.

Подполковник остановился перед Калабиным и спросил:

— Чемоданчик он при вас не открывал?

— Нет. Не открывал, гражданин подполковник…

Чистова поправила челку и сказала:

— Ну хорошо. Попробуйте все же еще раз описать его внешность.

— Ну, я говорил… пальто… воротник каракуль… Шапка тоже — черный каракуль… Среднего роста, вот, может, вас чуток повыше, гражданин подполковник. Лицо такое… обыкновенное… вот только… тут над бровью… или на брови ли… шрам не шрам… а вроде как рубец… как бы углом… Так бы увидеть, дак я бы сказал без разговоров!..

Собко вздохнул и посмотрел на подполковника. Тот кивнул.

— Ну что ж, — сказал он, доставая из ящика стола пачку фотографий. — Посмотрите, нет ли его здесь… — Подполковник разложил снимки на столе и подозвал жестом Калабина. Тот с готовностью вскочил и подковылял к столу. — Смотрите внима…

— Вот он! Вот он, гражданин подполковник! — закричал Калабин, Тыча пальцем в один из снимков. — Он это, век мне свободы не видать! Вон у него бровь вроде как углом! Шрам ли, как ли его, не знаю, как назвать… Он!..

— Спасибо, — сказал подполковник и снял трубку внутреннего телефона: — Уведите задержанного.

С фотографии размером 9 на 12 смотрел широкоплечий, аккуратно подстриженный мужчина в добротной кожаной куртке, из-под которой высовывался воротник светлой рубашки. Левую бровь, как указал Калабин, пересекал короткий, хорошо заметный шрам; глаза, глядевшие чуть исподлобья, даже на этой плохой фотографии казались живыми и выразительными. На вид ему можно было дать сорок с небольшим, что соответствовало действительному году рождения. Любой человек, сидящий перед объективом милицейского аппарата, выглядит потом на снимке несколько неестественно, скованно; что касается опытных преступников, особо опасных рецидивистов, то они порой умышленно перед съемкой придают лицу неестественное, не свойственное ему выражение — провести по такой фотографии опознание чрезвычайно сложно. Калабин, однако, не задумывался ни секунды, и это подтверждало, что снимок, неважно исполненный технически, дает главное: характерный облик человека. Супонин, давая выход волнению, воскликнул:

— Хорошо еще, что не привлекли дружинников!

— Опасно, конечно, — сказала Чистова, — один против троих, но он, говорят, служил на границе…

— Хоть на трех границах, — хрипло сказал из угла Собко. — А с голыми руками против автомата…

— Как с голыми руками? — удивилась Чистова. — А пистолет?

Собко тяжко вздохнул.

Супонин, помолчав, ответил:

— Нет у него пистолета, Лариса Васильевна. Не положено. Стажер.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1

Вначале трудно было понять, что происходит по ту сторону волоков, где корабельная роща подымалась на невысокий, правильной округлости холм с пологими склонами. Мощные пучки света, перемещаясь по полуокружности, поочередно выхватывали из темноты узкие секторы медноствольпого леса; в мертвых точках пучки на несколько секунд задерживались, а затем вновь начинали свое размеренное движение. С каждым таким ходом над рощей, словно прощальный взмах, показывалась верхушка сосны и, коротко скользнув по начинающему светлеть небу, исчезала.

Лесовозная ветка, раздвоившись, обтекала холм с обеих сторон; слева склон заканчивался слегка раскатанной площадкой, где у штабеля хлыстов неподвижно стоял челюстной погрузчик. Лидер опустил воротник пальто, поправил шарф, натянул поглубже шапку и, взяв с колеи чемоданчик, зашагал по дороге, намереваясь обогнуть холм справа.

У подножия холма он снова остановился, не в силах побороть любопытства. Пучки электрического света бледнели с каждой минутой; машина же, от которой они исходили, была теперь видна во всех подробностях. Раскрашенная, как божья коровка, в красный и желтый цвета, подрагивая на широко расставленных гусеницах, она без спешки, без суеты, но непрерывно и неуклонно, сосну за сосной укладывала корабельную рощу. Длинная стальная рука жестко захватывала ствол, раздавался короткий визг невидимой под кожухом пилы, сжатое захватно-срезающим устройством дерево поднималось над землей, стрела, установленная вместе с кабиной на поворотной платформе, разворачивалась на 180 градусов, и сосна, хрустнув лапами, аккуратно ложилась на трелевочный волок.

Урча дизелем, машина медленно продвигалась по лесосеке, разрабатывая полосу шириной метров в пятнадцать. Ни вальщиков с ревущими бензопилами, ни выбивающихся из сил огребщиков снега, ни потных сучкорубов — никого! Уж Лидер-то знал, что это такое… Лишь один человек сидел в застекленной, забранной в решетку кабине, и он-то и воротил здесь всю работу. Увязая валенками в снегу, Лидер подобрался к машине метров на тридцать. Теперь, когда совсем рассвело, можно было рассмотреть оператора. В кабине ловко орудовал рукоятками хлипкий с виду белобрысый пацан в легкой нейлоновой курточке и в красной спортивной шапочке с белым помпоном. Этот пацан и был лесной богатырь, аккуратно уложивший на волоки за каких-нибудь пять шесть часов — половину рощи.

Что же получалось? Те самые хлысты, которые он, Лидер, валясь от усталости, добывал ради пайки хлеба, лишней плитки чаю, лишнего рубля к грошовой сумме на приобретение товаров в ларьке колонии, — эти хлысты какой-то хлипкий оголец играючи укладывал в трехкубовые пачки, посиживая за стеклом с решеткой, словно контролер на КПП.