Вениамин Каверин - Большая игра Страница 5

Подслеповатый китаец, неслышно ступая, указал Вуду свободное место на нарах. Немного погодя он принес трубку и несколько кубиков опия. Агент лег, и китаец, сунув ему в зубы мундштук, принялся вмазывать опий в трубку.

Еще внимательными и острыми глазами Вуд видел, как пожилой китаец подошел к старику.

— Как дела, Ляо-Тянь? — спросил старик, не выпуская изо рта мундштука трубки.

— Плуохо деала, сяньшэн Панафу, — отвечал Ляо-Тянь певуче.

«Панафу — это Панаев», — догадался Вуд.

Легкий, приторный дым поплыл вокруг него. Он неожиданно почувствовал страшную усталость, подумал: «Нельзя дышать, усну», — в то же мгновение машинально вдохнул дым и на секунду задохся.

Китаец равнодушно вмазывал кубик за кубиком в трубку. Пол и потолок закружились, сплющились, зеленый свет вспыхнул и погас.

Слово «система», вычерченное красными буквами на блестящей стальной пластинке, ударило ему в лоб, и лоб раскололся от удара.

Комната вытянулась в длинный, узкий коридор, вымощенный квадратными плитами.

Высокий патер в рясе с опущенным капюшоном читал «Deus Magnus», и бледные лица прижимались к решетчатым отверстиям в двери. Вуд узнал Борстальскую тюрьму Оборонской системы молчания, в которой он сидел несколько лет в молодости.

Патер прервал молитву и сказал, отбрасывая капюшон:

— Тысяча двести восемьдесят две камеры ночного разъединения, четырнадцать карцеров и шесть камер приговоренных к смерти. Молчанье содействует нравственному воспитанию.

Потом он закрылся капюшоном и превратился в небольшой зеленый фонарь на носке ботинка Вуда.

Китаец подошел и сбросил фонарь вниз.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Вуд, приподнимаясь. Каждая стена курильни проломилась под тупым углом, восьмисторонняя зала возникла под серым светом, падавшим сверху.

Семь коридоров отходили от стен в глубину. Усталый надсмотрщик на низкой скамейке возле камеры заснул над Библией.

— Ба, Черри Гиль! — вскричал Вуд, — Пенсильванская тюрьма!

Привычной рукой он ощупал на груди бляху с номером. Бляха приблизилась к глазам.

— Четыре тысячи триста двадцать два, — сказал Вуд.

— Здесь, — ответил он самому себе.

— На прогулку, — сказал надсмотрщик через отверстие в двери. Шулер снял с гвоздя вязаную маску с прорезами для глаз и отправился обычным путем, по длинному коридору, залитому серым бетоном, на арестантский дворик.

— Знаю, — сказал Вуд, — маска и серый бетон: Сен-Жильская тюрьма.

Надсмотрщик положил руку на его плечо и спросил певуче:

— Пеарвый раз?

Вуд обернулся. Коридор раскинулся крестом, окруженным пятью стенами. Дверь справа отворилась. Вуд зажег спичку: под ногами были трехгранные брусья острыми концами вверх. Он бросился назад. Дверь захлопнулась, и свет погас.

— Черт возьми, — сказал Вуд, приподнимаясь, — это Регенсдорфская система.

Ляо-Тянь вошел в комнату и присел на низенький табурет возле двери.

— Что-нибудь одно, нет, что-нибудь одно, — сказал Вуд, — или я…

Потолок упал на него и рассыпался кусками извести. Он сидел на нарах и озабоченно чистил платье. На нем была полосатая куртка каторжника с жестяными пуговицами. Верхняя пуговица превратилась в глаз. Глаз смотрел на Вуда. Рядом с ним возник второй; морщинистый лоб прорезался над ними. Небритый подбородок выдвинулся вперед. Лицо смотрело на Вуда.

— «Довольно, черт возьми, — сказало лицо, и чья-то рука схватила агента за шиворот. — Я думаю, что вам порядочная чертовщина снится».

Серый свет прыгнул вверх и расплющился. Вуд открыл глаза.

Он приподнялся и сел на нарах, бледный, с осунувшимся лицом, с горящими, глазами.

— Ага! — вскричал он, взмахивая рукой. — Вот в чем дело. Очень рад видеть вас, сэр! Как нравится вам Регенсдорфская система? Вы не находите ли, черт возьми, что мир вышел из повиновения богу?

Панаев отступил на два шага и посмотрел на него с удивлением.

Вуд соскочил с нар, положил ему руку на плечо и продолжал, сверкая глазами:

— Все гибнет, сэр! Мир вышел из повиновения богу! Но я нашел наконец способ, которым можно в несколько лет вернуть мне власть, а миру покорность. Нет ничего проще, сэр! Стоит только организовать мир по тюремной системе города Регенсдорфа.

Панаев взглянул на Ляо-Тяня. Китаец подошел к Вуду и стал легонько похлопывать его по плечу.

— Нитчеаго, нитчеаго, это пеарвый раз тоалька. Сейчас проайдет. Нитчеаго, бывает.

— Одну минуту внимания, сэр! — продолжал агент. — Как могут они сомневаться в том, что я — бог?! Вы представляете себе, сэр, организацию мира по тюремной системе? Надсмотрщики у дверей, свет сверху, прогулки по мощеным плитам, Библия — и человечество снова в моей власти. Точность, покорность, молчанье — время времени и пространство пространства.

Взгляд его упал на левую руку Панаева. Он вздрогнул и остановился: «Панаев»…

— Нитчеаго, — повторил Ляо-Тянь, — вот и проашло! Здаоров будешь! Коари дальше! Нитчеаго!

Вуд поднес руку к лицу и задумался. Еще минута, и агент сменил строителя мира по Регенсдорфской системе.

— Однако, — сказал он, пытаясь улыбнуться, — как сильно подействовал на меня опиум. Я, кажется, обеспокоил вас, простите.

— Нет, ничего, — отвечал Панаев, — вы меня даже заинтересовали. Организовать мир по тюремной системе? Странная мысль!

Вуд рассмеялся.

— Вот уж не знаю, что забрело мне в голову. Как вы говорите — мир по тюремной системе? Да, в самом деле престранная мысль.

Взгляд его упал на газету, лежавшую в изголовье кушетки.

Он прочел почти машинально: «Большое сражение у Вердена. Атака германцев в районе Вердена (фронт сорок километров) принимает размеры крупного боя с возрастающим напряжением. Бомбардировка ведется из орудий крупного калибра».

Он обернулся. Панаев подозвал Ляо-Тяня, расплатился с ним, кивнул Вуду головой и вышел из комнаты. Агент бросился за ним.

Подслеповатый китаец вновь отворил дверь. Вуд бросил ему мелкую монету, перешел дворик и исчез за воротами.

«Февраля 12. Провел ночь в доме № 112 по Обводному каналу. Вышел в семь утра, пошел по Лиговке, свернул на Невский, вошел в подъезд дома № 106. Вышел через полчаса переодетый — фетровая шляпа, черное пальто с черным воротником, в руке трость.

Февраля 13. С одиннадцати часов утра целый день не выходил из дома № 106 по Невскому. Ночь провел там же.

Февраля 14. Вышел в двенадцать дня — черное пальто, шляпа, трость, с портфелем, дошел пешком до Морской, вернулся к Казанскому собору. Кого-то ждал; через полчаса поехал на извозчике через Дворцовый мост. Зашел в Азиатский музей. Оставался там до трех с половиной; вышел с туго набитым портфелем. Вернулся в дом № 106 и там оставался до ночи. В двенадцать часов пешком пошел в клуб — Владимирский, 12. В клубе играл и много выиграл. Сведения о том, что он — шулер, по-видимому, ложны. Ничего не заметил.

Февраля 15. Вчера ночью вышел из дома № 106, одетый в солдатскую шинель без ремня, в черной форменной фуражке. Прошел до Знаменской площади, свернул на Калашниковский проспект, прошел в курильню. Пробыл до утра. Утром вышел с китайцем; оживленно говорили. Дошли вдвоем до Суворовского; китаец вернулся. Прошел до Греческого; ворота № 47. Оставался до утра.

Февраля 16. Весь день у № 106. Не приходил.

Февраля 17. То же.

Февраля 18. То же. Справлялся у дворника: не проживает.

Февраля 19. Справлялся о местожительстве. Дали ответ: выехал в 1915 году.

Февраля 20. Потерял след.

Февраля 21. В двенадцать часов ночи встретился у Владимирского клуба. У входа говорил с высоким в пенсне, белокурым, лет тридцати пяти — сорока. Кольца на руках. Играл всю ночь. Много выиграл. Шулер? Вернулся в семь часов утра.

Февраля 22. Провел весь день в № 106, кв. № 27, 2-й этаж, слева третье окно.

В девять часов вечера вышел в солдатской шинели и меховой шапке с ушами. На трамвае поехал на Васильевский. Слез у 7-й линии; прошел пешком до Среднего проспекта. Вошел в дом № 64. Игорный притон. Оставался до трех ночи.

Февраля 28. Ночь провел в клубе на Владимирском.

Марта 7. Ночь провел в клубе на Владимирском. Бывает здесь еженедельно.

Марта 8. В два часа дня поехал в министерство по иностранным делам. Провел там два часа. Вернулся и не выходил до ночи».

В то время как англиканская церковь во главе с архиепископом Честером молила бога о ниспослании победы над проклятыми немцами, католическая церковь, папа Бенедикт и кардиналы молили бога о поражении нечестивых поборников лютеранской ереси, а лютеранская церковь молила бога о том, чтобы ненавистные союзники были повержены в прах, — агент английской разведки Стивэн Вуд, считавший себя самим господом богом, шаг за шагом выслеживал владельца документа, необходимого правительству Британии.