Валентин Катаев - Том 2. Горох в стенку. Остров Эрендорф Страница 54

— Как угодно, — сухо сказал Тупягин.

— Потрудитесь получить, — сказал я, протягивая Тупягину романовскую пятисотку.

— Вы что, издеваетесь надо мной?

— Какое уж тут может быть издевательство, — грустно сказал я, — умел уют старому холостому другу устраивать — умей и денежки за это платить. И не какие-нибудь советские… паршивые… фигли-мигли. А настоящие, романовские, так сказать.

— Надеюсь, вы шутите?.. — хрипло прошептал Тупягин.

— Какие уж тут шутки!.. До свидания, Тупягин… Мебель советскую покупайте на Сухаревке. Там, знаете ли, дешевле и хуже. И все-таки не в каком-нибудь гнусном большевистском государственном тресте.

1924

Глав-полит-богослужение*

Конотопский уисполком по договору от 23 июля 1922 года с общиной верующих поселка при ст. Бахмач передал последней в бессрочное пользование богослужебное здание, выстроенное на полосе железнодорожного отчуждения и пристроенное к принадлежащему Западной железной дороге зданию, в коем помещается железнодорожная школа.

…Окна церкви выходят в школу…

Отец дьякон бахмачской церкви, выходящей окнами в школу, в конце концов не вытерпел, надрызгался с самого утра в день Параскевы Пятницы и, пьяный как зонтик, прибыл к исполнению служебных обязанностей в алтарь.

— Отец дьякон! — ахнул настоятель. — Ведь это что же такое. Да вы гляньте на себя в зеркало: вы сами на себя не похожи!

— Не могу больше, отец настоятель! — взвыл отец дьякон. — Замучили, окаянные. Ведь это никаких нервов не хва-хва-хва-тит! Какое тут богослужение, когда рядом в голову зудят эту грамоту…

Дьякон зарыдал, и крупные как горох слезы поползли по его носу.

— Верите ли, вчера за всенощной разворачиваю требник, а перед глазами огненными буквами выскакивает: «Религия есть опиум для народа». Тьфу! Дьявольское наваждение. Ведь это ж… ик… до чего ж доходит?.. И сам не заметишь, как в кам… Ком-мун-нисти-ческую партию уверуешь! Был дьякон — и ау, нету дьякона! «Где, — спросят добрые люди, — наш милый дьякон?» А он, дьякон… он в аду… в гигиене огненной!..

— В геенне, — поправил отец настоятель.

— Один черт, — отчаянно молвил отец дьякон, криво влезая в стихарь. — Одолел меня бес!

— Много вы пьете, — осторожно намекнул отец настоятель, — оттого вам и мерещится.

— А это мерещится? — злобно вопросил отец дьякон.

Владыкой мира будет труд! —

донеслось через открытое окно соседнего помещения.

— Эх! — вздохнул дьякон и пророкотал: — Благослови, владыка!

— Пролетарию нечего терять, кроме его оков!

— Всегда, ныне, и присно, и во веки веков, — подтвердил отец настоятель, осеняя себя крестным знамением.

— Аминь! — согласился хор.

Урок политграмоты кончился мощным пением «Интернационала» и ектении:

Весь мир насилья мы разрушим до основанья! А затем…

— Мир всем! — благодушно пропел настоятель.

— Замучили долгогривые, — захныкал учитель политграмоты, уступая место учителю родного языка. — Я — слово, а они — десять…

— Я их перешибу, — похвастался учитель языка и приказал: — Читай, Клюкин, басню.

Клюкин вышел, одернул пояс и прочитал:

Попрыгунья-стрекозаЛето красное пропела.Оглянуться не успела…

— Яко спаса родила! — грянул хор в церкви.

В ответ грохнул весь класс и прыснули прихожане.

Первый ученик Клюкин заплакал в классе, а в алтаре заплакал отец настоятель.

— Ну их в болото! — ошеломленно хихикая, молвил учитель. — Довольно, Клюкин, садись. Пять с плюсом!

Отец настоятель вышел на амвон и опечалил прихожан сообщением:

— Отец дьякон заболел внезапно и… того… богослужить не может.

Скоропостижно заболевший отец дьякон лежал в приделе алтаря и бормотал в бреду:

— Благочестив… самодержавнейшему государю наше… Замучили, проклятые!..

— Тиш-ша вы! — шипел отец настоятель. — Услышит кто-нибудь — беда будет…

— Плевать… — бормотал дьякон. — Мне нечего терять… ик… кроме оков!..

— Аминь! — пропел хор.

1924

Чудо кооперации*

Нарсуд 3-го участка Каширского уезда села Иванково признал отцами родившегося у гражданки Поляковой ребенка — Кузнецова, Титушина, Жемарина и Соловьева.

Гражданка Полякова застенчиво подошла к столу народного судьи и аккуратно положила на него небольшой, но чрезвычайно пискливый сверток.

— Подозрений ни на кого не имеете? — деловито заинтересовался судья.

— Имею подозрение на Кузнецова.

— Ага! Гражданин Кузнецов, подойдите.

На задних скамьях послышалось тяжелое сопение, и белобрысый парень выдвинулся вперед.

— Есть! — сказал он, угрюмо вздохнув.

— Гражданин Кузнецов, — строго спросил судья, — признаете?

— Чего-с?

— Вещественное доказательство, говорю, признаете? Ребенок ваш?

— Никак нет. Не мой.

— Однако гражданка Полякова имеет на вас подозрение. Что вы можете сказать в свое оправдание?

Кузнецов переступил с ноги на ногу и мрачно заметил:

— Подозрение признаю… А ребенка — никак нет… Не признаю.

— Значит, вы утверждаете, что между вами и гражданкой Поляковой ничего не происходило?

— Так точно, происходило.

— Ага! Раз между вами и гражданкой Поляковой… происходило, значит, ребенок ваш?

— Никак нет, не мой.

— Вы меня удивляете, гражданин Кузнецов, — сказал судья, вытирая вспотевший лоб. — Если это не ваш ребенок, так чей же он?

Кузнецов глотнул воздух и с трудом выдавил из себя:

— Не иначе как Титушина.

— А-а-а! Гражданин Титушин, подойдите сюда. Между вами и гражданкой Поляковой что-нибудь происходило?

— Происходило, — робко сказал Титушин. — А ребенок не мой.

— Подозрение ни на кого не имеете?

— Имею. На Жемарина.

— Гражданин Жемарин! Происходило?

— Происходило.

— Признаете?

— Не признаю. Имею подозрение на Соловьева.

Судья залпом выпил стакан воды.

— Соловьев!

— Есть.

— Происходило?

— Происходило.

— Признаете?

— Не признаю.

— Подозрений ни на кого не имеете?

— Имею.

— На кого?

— На Кузнецова.

— Гражданин Кузнецов!

— Есть.

— Ах, это вы, Кузнецов… Я уже вас, кажется, допрашивал?

— Так точно. Допрашивали. Происходить происходило, а ребенок не мой.

— Так чей же он, черт возьми?! — захрипел судья, покрываясь разноцветными пятнами и ударяя кулаком по чернильнице. — Моего секретаря он, что ли?

Секретарь смертельно побледнел и выронил ручку.

— Происходить происходило, — пролепетал секретарь, — а только ребенок не мой…

— Хорошо, — воскликнул судья, — в такое случае я знаю, что мне надо делать!

С этими словами он удалился на совещание.

И так далее, и так далее, и так далее… Ввиду всего изложенного выше, а также принимая во внимание существующие законоположения о кооперации, признать вышеупомянутого младенца мужского пола ко-о-пе-ра-тив-ным, а граждан Кузнецова, Титушина, Жемарина, Соловьева и секретаря Гелиотропова — членами правления оного кооперативного малютки. Означенных граждан кооператоров обязать своевременно вносить «членский» взнос. Малютке же впредь присваивается кооперативная фамилия Кузтижемсолов и имя — Секретарь.

Гражданка Полякова застенчиво взяла со стола пискливый кооператив, вежливо поклонилась судье и, сияя большими голубыми глазами, удалилась.

1924

Три дороги*

Получил рабочий субботнюю получку, вышел с завода и почесал затылок.

— Маловато! До следующей субботы не обернусь. Просто не знаю, что и делать! Эх!

Глядь, откуда ни возьмись — субъект.

Волосы длинные, пальтишко демисезон, поповская шляпа, очки, зонтик под мышкой, бороденка клинышком. Извивается.

— Вы, кажется, многоуважаемый товарищ, изволили вздохнуть?

— А что такое? Вздохнул.

— А вот, я и говорю… То-то и оно… Жалованье маленькое небось?

— Маленькое, — вздохнул рабочий.

— Хи-хи! Повышения надо требовать.

— Легко сказать — требовать. Чай, наша власть? Рабочая. Выходит так, что с себя же и требовать, что ли? Это не годится.

Волосатый засуетился:

— Нет, зачем же с себя требовать! Я этого не говорю. Можно и другим путем добиться повышения зарплаты.