Валентин Катаев - Том 2. Горох в стенку. Остров Эрендорф Страница 55

— Маленькое, — вздохнул рабочий.

— Хи-хи! Повышения надо требовать.

— Легко сказать — требовать. Чай, наша власть? Рабочая. Выходит так, что с себя же и требовать, что ли? Это не годится.

Волосатый засуетился:

— Нет, зачем же с себя требовать! Я этого не говорю. Можно и другим путем добиться повышения зарплаты.

— Каким же путем?

— Хи-хи!.. А Наркомфин на что? Вы, товарищ, хозяин своей республики. Захотите — можете потребовать: печатай червонцы — и никаких. Бумаги хватит. Раза в два зарплата увеличится.

Почесал рабочий затылок.

— Так-то оно так… Зарплата увеличится вдвое, а цены на продукты — втрое… Зарплата — втрое, а продукты — впятеро! Пойдет опять бумажная метель… Нет, это не годится.

Субъект задумался.

— Ну что ж, не надеетесь на Наркомфин — могу вам порекомендовать другое.

— А что такое?

Темная личность близко наклонилась к рабочему — и этаким шепотом:

— Деревня, товарищ, деревня!

— Ну?

— Деревня — она богатая. Мужичок не выдаст. Вы, товарищ, хозяин своей республики. Захотите — налог можно на мужика наложить новый. Вам польза и мужику удовольствие. Хе-хе-хе!.. Зарплата, глядь, повысилась!

— Гм… — задумчиво сказал рабочий.

— Да вы, товарищ, не сомневайтесь! Прикажите только налог наложить на мужика. Мы это в два счета… Чик-чик — и зарплата вдвое.

Почесал рабочий затылок.

— Не годится. Наложишь на мужика налог — разоришь сельское хозяйство. Разоришь сельское хозяйство — голод будет. Голод будет — перестанет крестьянин покупать городские товары. А для нас это дело неподходящее. У нас с мужиком должна быть смычка.

А очкастый так и вьется:

— Напрасно-с, напрасно-с!.. Только два пути и есть. Вы подумайте об этом, товарищ, хорошенько. Вам же добра желаю.

Усмехнулся рабочий:

— Значит, как в сказке. Направо пойдешь — в дензнаках увязнешь, с пути собьешься. Налево пойдешь — крестьянское хозяйство разоришь, а затем и фабрики остановятся. Так и этак плохо…

Тут посмотрел рабочий перед собой и увидел дорогу, на которой же и стоял.

Эта дорога круто поднималась прямо в гору.

— Ничего не поделаешь, — сказал рабочий, — хоть и крутая дорога, а придется, видно, по ней идти. Потому — единственная она, дорога-то эта.

Встревожился волосатый:

— Вот еще, товарищ, плюньте! Стоит вам затрудняться? Лучше бы уж налог наложили на крестьян, что ли… Или эмиссию увеличили…

— Провались ты, проклятый! — хмуро сказал рабочий. — Много вас тут, темных личностей, шляется. Спасибо, научил уму-разуму. Теперь-то я твердо знаю, что мне надо делать, по какой дороге идти. Пойду в гору. Подымать производство надо, удешевлять фабрикат, а остальное приложится.

Пошел рабочий в гору производство подымать, обернулся, а волосатого уже след простыл.

1924

Изобретательный Бузыкин*

Наблюдаются случаи, что в автоматы Моссельпрома, недавно появившиеся в Москве, хулиганы бросают царскую монету, пуговицы и прочую дрянь.

Поздней ночью хитрый Саша Бузыкин прокрался к автомату. В руках он держал большую и красивую пуговицу от пальто.

— Попробуем, что это за штуковина — автомат, — прошептал изобретательный Саша, затаив дыхание.

Он воровато перекрестился и сунул пуговицу в автомат. Автомат мелодично звякнул. Дрожащими пальцами Саша потянул за ручку, и из простодушного автомата вылезла коробка «Посольских».

— Мерси, — сказал Саша и отпорол вторую пуговицу.

Из автомата вылезла вторая коробка.

— Хи-хи, — обрадовался Саша, — бог троицу любит! Ну-ка!

Третья пуговица канула в щель, и из предупредительного автомата вылезла третья коробка.

Саша явно повеселел:

— Хе-хе! Изба о четырех углах, да и та… спотыкается… А ну-ка, ударим по четвертой!

Через пять минут на Сашином пальто не было никаких признаков пуговиц, но зато восемь коробок «Посольских» аккуратно столбиком стояли у Сашиных ног.

— Есть еще порох в пороховницах! — воскликнул Саша, широким жестом спарывая пуговицы с пиджака.

Пиджачные пуговицы были менее роскошны, чем пуговицы пальто, но тем не менее каждую из них услужливый автомат компенсировал коробкой «Люкс».

— Тэк-с! Производство повышается.

Саша наскоро подсчитал коробки и энергично принялся за штаны. За пуговицы со штанов Саша выручил чистоганом десяток коробок «Иры», а кальсоны и рубашка дали ликующему Бузыкину двенадцать пачек «Шутки».

— А что вы здесь делаете, гражданин? — внезапно раздался карающий голос милиционера.

…И побежал Саша Бузыкин, как трепетная лань, роняя по дороге верхнюю, а также и нижнюю одежду, ибо ни одна, даже самая дорогая коробка папирос не могла заменить преступному Саше дешевой, но так необходимой в данный момент пуговицы. И, запутавшись в упавших штанах, Саша отдался в руки правосудия. И, отдавшись в руки правосудия, провел тихую, но бессонную ночь в районе.

Судили Сашу Бузыкина за хулиганство.

1925

Тяжелая цифромания*

Еще недавно так называемая статистическая жадность привела к тому, что линейные конторы были до отказа завалены требованиями разных статистических сведений и успевали только кое-как состряпать аршинные ведомости.

Нечто аналогичное повторяется сейчас у нас в союзной работе. Месткомы, безусловно, болеют от изобилия требуемых отчетных сведений…

Председатель месткома распечатал пакет, прочел бумагу и горько заплакал.

— Что случилось? — участливо заинтересовался секретарь, гладя председателя по голове. — Требуют, что ли?

— Требуют, — глухо прошептал председатель, — опять требуют, будь они трижды прокляты! Насчет спецодежды.

Секретарь задрожал, но быстро взял себя в руки и, мужественно прикусив губу, с деланной бодростью воскликнул:

— Ничего, Миша! Дадим сведения. Не подкачаем. Мужайся.

— Так ведь мы же еще до сих пор не дали сведений насчет спортивных состязаний, шахматных партий, лекций, увольнений, болезней, опозда…

— Ерунда! Не падай духом! Волоки сюда счеты. Будем считать. И ребята пусть все тоже считают. Эй, кто там! Казначей! Машинистка! Курьер! Живо! Да гоните сюда всех профуполномоченных. Сведения так сведения. Даешь! Одним духом все сведения дадим!

— Считайте, черти! Нечего зря груши околачивать! Ну-с, Миша, что они там требуют?

Председатель заглянул в бумагу.

— Общее количество единиц спецодежды, полученной за истекшее полугодие. Характер единиц. Число мужских, женских и детских. Число годных. Число негодных. Число несоответствующих. Число соответствующих. Общее число пуговиц. Число черных пуговиц. Число белых пуговиц. Число белых пуго…

— Ладно! Довольно! Дальше сами знаем: число стираных, число нестираных, число валенок, число неваленок… Мы это все быстро! Валяйте, ребята!

Работа кипела.

— Пиши, Миша, записывай. Пятью пять — двадцать пять, шестью двадцать пять — сто пятьдесят да плюс семнадцать, — итого сто шестьдесят семь валенок. Тэк-с! Теперь помножить на десять рукавиц, это получается одна тысяча шестьдесят семь. Валяй пиши: одна тысяча шестьдесят семь.

— Чего одна тысяча шестьдесят семь?

— Кажется, довольно ясно: валенко-рукавиц. Пиши. Теперь дальше. С левой ноги тридцать да с правой ноги тридцать девять… Гм… будет тридцать умножить на тридцать девять. Будет одна тысяча сто семьдесят. Пиши, Миша: одна тысяча сто семьдесят.

— Чего?

— Ясно, чего: право-левых валенков…

— Василий Иванович, — кричала из соседней комнаты машинистка Манечка, — сколько у нас за прошлый месяц было сыграно шахматных партий?

— Четыреста пятьдесят две!

— Мерси! Значит, четыреста пятьдесят две шахматные партии помножить на сто двадцать опозданий и разделить на восемнадцать пуговиц… Гм… Это будет… Скажем, для ровного счета тринадцать три четверти. Товарищ председатель, скорее записывайте: тринадцать три четверти, — а то я забуду.

— Чего это тринадцать три четверти? — хрипло спросил председатель.

— Тринадцать и три четверти шахматно-пуговице-опозданий!

— Ага.

— …Итак, из двенадцати посетителей в день вычесть четыре пишущих машинки и помножить на сорок детских заболева…

— Василий Иваныч, у меня ум за разум заходит. Скажите, сколько это будет, если помножить на восемнадцать?

— Сто восемь! Не мешайте!

— Мерси! Товарищ председатель, пишите: сто восемь женщино-мужчин за первую половину третьей стадии туберкулеза.