Иван Шевцов - Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света. Страница 56

Аким умолк, лицо его еще больше помрачнело, тяжелые темнокожие руки дрожали.

- Рассказывайте все, как было, - любезно сказал по-русски обер-лейтенант, резко откинувшись всем корпусом на спинку кресла и не сводя с бургомистра пытливого настороженного взгляда.

Титов продолжал:

- Я вернулся к себе на квартиру в одиннадцатом часу. Поужинал и зашел в комнату дочери. Она еще не спала и позвала меня, чтобы посоветоваться насчет своей работы. Девочка не хочет сидеть без дела. И в это время в столовую, откуда я только что вышел, бросают гранату. Вы представляете: только счастливый случай спас меня от неминуемой гибели.

- Когда вы возвращались с работы, полицейский стоял у вашего дома? - спросил комендант.

- Да, я хорошо помню, он стоял. Он даже сказал: "Добрый вечер".

- Полицейский исчез. Вы знаете?

- Да, я слышал.

- Вы считаете, его увели партизаны?

- Кто знает? - Аким поднял на коменданта усталый доверчивый взгляд. - Может, он сам бросил гранату и ушел к партизанам… Все может быть. Я, господин комендант, если вы позволите мне быть откровенным, в одном убежден: полиция наша работает плохо, грубо и, если хотите, примитивно. Ей не хватает гибкости, или, как бы это сказать, - культуры, что ли. Каждое дело требует мастера.

Комендант закивал головой в знак согласия, а Титов продолжал:

- Строгость есть, жестокость есть. А смекалки нет, хитрости нет. Вы понимаете, о чем я говорю? Не всегда нужен кнут. Иногда пряник лучше, полезней.

- Именно поэтому, господин Титов, мы решили предложить вам пост начальника полиции.

Комендант облокотился на стол и нацеленно прищурился, ожидая, какой эффект произведет на Акима это сообщение. Титов сразу выпрямился, от неожиданности приоткрыл рот, захлопал веками. Комендант довольно и покровительственно улыбнулся.

- Увольте, господин комендант, - после паузы, придя в себя, взмолился Аким. - Я не сумею… Никогда мне не приходилось в таком деле… Тут нужен мастер, а я что?.. Я не справлюсь.

- Справитесь. Мы верим вам. Ценим вашу преданность…

Комендант говорил таким тоном, что отказываться было бесполезно. Да и отказывался Титов лишь для виду. Пост начальника полиции его больше устраивал, чем пост бургомистра.

- Но тут, господин комендант, одной преданности мало. Надо умение еще иметь. А я что?..

- Поможем. - Обер-лейтенант встал. Встал и Титов. - У вас больше нет ко мне вопросов?

- Я не знаю, господин комендант, удобно ли? - начал нерешительно Аким.

- Говорите.

- Мне кажется, не следовало бы передавать колхозные земли и имущество какой-то графине, бежавшей за границу в революцию. Это произвело нехорошее действие на крестьян.

- Вот как? - ухмыльнулся загадочно обер-лейтенант, А Титов будто не заметил его подозрительности:

- По-моему, бывшие графские, а затем колхозные земли лучше бы передать доктору Нагелю или еще кому-нибудь из ваших соотечественников. Люди неправильно поймут возвращение бывших господ.

Аким смотрел на коменданта просто, преданно, но без особого подобострастия. Обер-лейтенант оценил это. Он сказал:

- Возможно, вы правы, господин Титов. Но это не наша с вами забота. - И затем, перейдя на доверительный тон, сообщил: - У нас предстоят ответственные дела. Много важных дел. В городе и в селах безработица. Этого нельзя допускать. Начнется голод. Мы должны будем отправить в Германию работоспособных людей. Там отличные условия… А потом предстоит следующая задача: отправить в Германию сотню детей.

- Детей? А что они там будут делать? - без особого интереса спросил Титов.

- Их также надо сохранить от голода, - ответил комендант. Он знал, что детей берут в качестве доноров: нужна их кровь госпиталям. Но он не мог доверить эту тайну даже начальнику полиции.

- Почему только сотню? У нас в районе ребятишек куда больше, - заметил, как бы ничего не подозревая, Аким.

Комендант понял, что сказал лишнее, и, чтоб как-то замять, торопливо произнес, подавая Акиму руку:

- Об этом мы еще поговорим. А сейчас идите сдавайте дела заместителю бургомистра и сегодня же примите дела от начальника полиции.

Через три дня Аким Титов снова, теперь уже в новой должности, сидел перед комендантом. На этот раз он был не мрачен и не угрюм, как прежде, а слишком возбужден. Взволнованно жестикулируя, он докладывал о том, что ему стало известно о связи полиции с партизанами. В его руках было неопровержимое доказательство: записка того самого полицая, который стоял на посту у дома бургомистра в тот вечер, когда в окно была брошена граната. Записка адресовалась, очевидно, командиру партизанского отряда. Из нее явствовало, что убить бургомистра этому полицаю помогут его два приятеля, тоже полицаи, - Анатолий и Василь - и что начальник полиции знает о готовящемся покушении.

Обер-лейтенант был озадачен: Анатолий и Василь считались лучшими службистами, превзошедшими в жестокостях Даже самих гитлеровцев. В карательных экспедициях они с особым усердием выполняли обязанности палачей. И вдруг такое…

- Странно, не правда ли, господин Титов? - произнес комендант. - Анатолий и Василь работали отлично. Что это значит?

- Вот и я думаю - как такое понять?.. Они-то уж, казалось, преданы фюреру, - ответил Титов, стараясь быть предельно объективным.

- Вы думаете, играли, чтобы заслужить доверие? Но какой ценой!

- Для них цена не имеет смысла: в прошлом они уголовники, - напомнил Титов. - А я этому сброду, простите, не очень верю. Я больше верю фактам. - И он потряс запиской полицая.

Несколько минут обер-лейтенант молчал, словно что-то обдумывая, взвешивая, перед тем как принять решение. Наконец спросил Акима:

- Что вы предлагаете?

- Предателям не может быть пощады. За измену фюреру, за связь с партизанами, для устрашения других, я бы их повесил. Всех троих.

- То есть и бывшего начальника полиции? - уточнил обер-лейтенант.

- Да, - твердо ответил Титов.

- Хорошо. Завтра мы их повесим… - И, пронзив Акима холодным многозначительным взглядом, добавил: - Пусть другие запомнят…

Аким Титов отлично понял предупреждение коменданта. И запомнил. В случае чего и для него, Акима Титова, найдется веревка.

Никто не знал, сколько лет этому дубу. Самый старый житель деревни Микитовичи дед Евмен помнит дуб таким же, каким он стоит сейчас среди зеленой долины, окаймленной могучими хвойными лесами. Долина кое-где поросла ольхой, березовым молодняком, но дуб-великан по-прежнему виден и от деревни Микитовичи и от районного центра - древнего города, расположенного на берегу тихой, но довольно многоводной реки. Евмену сейчас идет девяносто третий год, он уже проел все свои зубы - от "казенных" отказался, - стал плохо слышать, под кронами дуба отдыхает редко, потому что перестал ходить в город. А дуб как стоял зеленым шатром, закрыв своей мохнатой шапкой полнеба, так и стоит, батюшка, непоколебимо и, наверно, еще две Евменовых жизни простоит, если не приключится с ним никакой чрезвычайной беды. Ни бури, ни грозы ему не страшны. Сколько их пронеслось над его буйной головой, гнули, трепали, молнией жгли - не поддался, выстоял! Не страшны ему уже топор и пила: ствол его окаменел, стал тверже гранита и железа. Да и какой человек станет пилить-рубить знаменитое на всю округу дерево, у какого это супостата рука подымется? Да такого ирода, который мог бы ни за что ни про что загубить его могучую красоту, гордость окрестных сел и деревень, чудо неброской природы северо-западных окраин России, еще и не родила и, наверно, никогда не родит земля наша.

Правда, были у дерева-великана схватки не только с природой, но и с человеком, следы их хранятся на серой шершавой груди его в виде заживших ран от ножа и даже топора. На редкость живучим оказался. Старики говорят, что корни его вошли в землю на глубину, равную высоте самого дерева, разошлись во все стороны на ширину кроны, добрались до живой воды, которая и питает дуб неистребимой силой. А излишки воды этой выходят на поверхность земли в полсотне шагов от дуба в виде студеного родника. В старину эту воду считали святой и целебной, да и нынешнее поколение атеистов находит ее вполне полезной и приятной, особенно летом в знойный полдень.

Так уж повелось исстари: идут-едут крестьяне в город на базар или обратно возвращаются - обязательно подле дуба остановятся, утолят жажду родниковой водой, глаза и лицо промоют и сразу почувствуют свежесть и бодрость во всем теле. А уж на что приятно посидеть под густой зеленой кроной, сквозь которую никакой, даже самый тоненький лучик пробиться не может! А можно и недолгий дождь переждать, будто под навесом. Словом, в зной и непогодь под могучими крыльями богатырь-дерева всегда можно встретить доброго человека, нашедшего здесь приют и покой. Сколько былин и небылиц, сказок и легенд слышал дуб-великан за свой долгий незапамятный век! Сколько тайн человеческих сохранил он, ни одним листочком не обмолвился. Постепенно он и сам становился легендой, и людям почему-то казалось: он живой, но в отличие от них - бессмертный, что он вечно будет стоять, как страж земли среди долины, и всегда над ним будут проплывать в лазуревом небе тучи-облака, петь жаворонки и улыбаться солнце. И от этого прочнее становилась вера в незыблемость мира и житейские тяготы казались не столь безысходными и трагическими.