Иван Курчавов - Шипка Страница 58

После атаки Калитин с горечью узнал, что командир первой роты капитан Федоров убит, а командир третьей роты штабс-капитап Попов ранен в ногу. В ногу ранен и поручик Живарев. Поставив на их место других, младших по чину, и должности, Калитин приказал готовиться к отражению противника, который не смирится со своим отступлением и постарается ртола тить более сильным натиском. Командир испытывал удовлетворение оттого, что ополченцы не только устояли перед тур-ками, но и обратили их в бегство и что наконец наступление врага на соседнюю, пятую дружину приостановлено и она сможет привести себя в порядок.

Привели себя в порядок и турки. Их цепи, пополненные свежими силами, полезли снова вперед под глухое завывание мулл и истошные вопли «алла, алла». Павел Петрович безошибочно разгадал, что турки собираются обойти фланги его дружины, что особенно сильно они нажимают па правый фланг, понесший самые ощутимые потерн. Калитин послал туда своего адъютанта и приказал правому флангу податься немного назад, чтобы не быть отрезанным от основных сил. Христову он велел принять командование над взводом или ротой, если они окажутся без командира после нового натиска турок.

Красные фески походили теперь на разбушевавшиеся кровавые волны. На один миг Калитину почудилось, что эти кровавые волны скоро захлестнут все вокруг и потопят.

— Вынести знамя! — приказал командир.

Вскоре оно затрепетало на небольшом пригорке. Все тотчас увидели это полотнище. Славянские просветители Кирилл и Мефодий стояли, прижавшись Друг к другу, и словно просили защитить их и не дать в обиду. Ветер налетал легкими порывами и трепал знамя, которое шелестело призывно и жалобно. Вндменосец Аксентий Цймбалюк не обращал внимания на свистящие нули, он не отрывал глаз от поднятого на высоком древке шелкового полотнища. С этим знаменем он и пошел вперед, гордо вскинув рано поседевшую голову. Несколько пуль вонзились ему в живот. Прикусив до крови губу, Цимба-люк упал, нечаянно поломав при этом древко. Он с трудом приподнялся и снова устремился навстречу туркам. К нему подскочили дружинники и хотели сменить его, но он упрямо закрутил головой и сказал, что не выпустит знамя, пока живой и пока у него бьется сердце. Он еле-еле передвигал ослабевшие ноги, которые перестали его слушаться, шаг его становился мучительным и невыносимым. Это заметил Калитин и приказал передать знамя другому унтер-офицеру. Н.о, насмерть сраженный, пал и этот унтер-офицер.

Братья ополченцы, наша кровь спасет Болгарию! — воскликнул звонким, певучим голосом Стоян Станишев. Стремительным рывком он очутился у печально оброненного знамени, которое прикрыло последнего павшего знаменосца. Стоян схватил боевой стяг, но вознести над головой не успел: несколько пуль прошили его тело и он упал рядом с только что сраженными товарищами.

Турки наступали по всему фронту. Их ружейный и артиллерийский огонь усилился, находя все новые и новые жертвы. Огонь Со стороны болгар становился реже, падали ополченцы, выходили из строя ружья Шаспо. Болгары в отчаянии бросали эти ружья, бежали к убитым товарищам, “вырывали из их похо-

лодевших рук исправные винтовки и опять становились в строй, чтобы послать пулю-другую в противника, расстояние до которого становилось все меньше и меньше.

— Урунус, гяур-комитлар! — кричали остервеневшие турки, — Девлета и-падишаха! 1

— Да живее свободна България! — отвечали не менее обозленные болгары. — Да живее майка Руссия! Да изчезата гад-жалй! 2

Теперь болгарские и турецкие цепи стояли друг против друга и вели оглушающий ружейный огонь. Турки, как правило, не целились, понимая, что патронов у них с избытком, а болгары знали, что патронов у них мало, потому и старались; чтобы каждая пуля нашла свою жертву — целились они не спеша и хладнокровно. Была и еще одна существенная разница: дружина Калитина, образовав две плотные и сплошные цепи, вобрала в них все свои резервы, а позади турецких цепей стояли многочисленные таборы, готовые в любой момент, заполнить бреши и образовать новые цепи, густые и сильные.

Калитин нервничал. Не оттого, что пули все чаще и чаще проносились над его головой: к их свисту он привык. Его беспокоило другое: турки заняли куда более выгодные позиции и неплохо прикрылись кукурузой и виноградниками, а его роты стоят на виду и выстроились словно для показа. Надо или атаковать турок и поменяться с ними позициями, или немного податься назад. Он отыскал глазами маленького, юркого Иван-чо и послал за ним ополченца. Иванчо прибежал с ружьем Пибоди и доложил по-уставпому о своем прибытии. Его уже успела поцарапать турецкая пуля — на щеке парня запеклась темная кровь. Или это не его, а чужая? Он глядел на командира, но чаще на позиции, которые оставил по приказу. Калитин написал записку и распорядился отнести ее в Эски-Загру. Ничего срочного там не было.

— Отнеси коменданту города и ровно два часа жди моих приказаний! — строго проговорил Калитин.

Иванчо пытался доказать, что ему надо воевать с турками, но командир был неумолим: приказания старшего настоящий солдат выполняет без разговоров. Он посмотрел вслед уходящему Иванчо и подумал: «За эти часы должно произойти самое страшное, оно не для детей!»

Рожок пропел сигнал к отступлению — самый печальный, ранящий солдатскую душу сигнал.

Болгары медленно отступали.

Знамя, поднятое новым знаменщиком, печально склонилось над их рядами. Калитин видел, как к знамени остервенело рва-

1 Бейте неверных повстанцев! За отечество и султана! (тур.)

2 Да здравствует свободная Болгария! Да здравствует мать-Россия! Да исчезнут турки! (болг.) лись одна за другой группы турок, как отчаянно забил в барабан очнувшийся после контузии барабанщик, как кто-то испу ганно задудел в рожок, словно взывая о помощи. Знамя еще немного покачалось в воздухе и исчезло. Калитин не мог понять, осталось ли оно у болгар или его успели схватить турки. Боль сильнее пули пронзила его грудь: знамя! Боевое знамя, святыня части, знак воинской доблести, символ единения и братства болгар и русских, — да разве может оно попасть в грязные вражеские руки! Он вскочил на коня и помчался в эту кровавую гущу, Турки встретили его огнем, но он их словно не замечал: он смотрел на знамя, которое поднял ополченец Минков, но продержал его недолго: на глазах скачущего Калитина Минков был сражен пулей и теперь медленно падал, обратив взор на приближающегося командира. Калитин подхватил знамя и высоко взвил над головой, чтобы его могла увидеть вся дружина, сильно побитая в этот день, но без приказа не отступившая ни на шаг.

И на этот раз знамени не суждено было долго трепетать на виду у друзей и врагов. Через мгновение турецкая пуля скосила Калитина. Он медленно сползал с лошади, обливая ее бока своей кровью. Сильные руки унтер-офицера Фомы Тимофеева и рядового Николы Корчева подхватили командира. Солдаты осмотрелись, отыскивая такую дорогу, по которой можно вынести полотнище и не попасть к туркам.

Ополченец Ангел, увидевший, в какую беду попал командир, попытался прийти ему на помощь; он так рассвирепел, что по пути заколол трех турок: в четвертого тесак воткнуть не успел и сам был поднят на штыки противника.

Иванчо, отдежуривший свои часы в Эски-Загре, вернулся тогда, когда падал, сраженный, Калитин и был заколот татко. Он пристроился за кустом и начал стрелять по туркам. Слезы застилали ему глаза, руки дрожали. Пули Иванчо были не метки, и он разрыдался от ярости и обиды.

Истекающий кровью поручик Живарев решился вынести павшего командира, он протащил его несколько сажен и даже, собрав последние силы, поднял на присмиревшую командирскую лошадь, но конь был убит градом турецких пуль. В отчаянии Живарев бросился к Калитину и снова потащил к своим, однако турки успели окружить остатки дружины и теперь добивали и живых, отчаянно сопротивлявшихся, и тяжело раненных, неспособных поднять головы. Поручик нагнулся к Калитину и, сказав: «Прости, Павел Петрович», поцеловал его в холодную, неживую щеку. Передвигаясь где ползком, где перебежкой, он уходил к небольшой группе болгар, дерущихся у трех высоких темных буков. Саблю у него вышибла из рук вражеская пуля, и тогда не было времени поднять ее. Живарев схватил первое попавшееся ружье и присоединился к болгарам.

Лица их полны отчаяния и решимости. Ополченцы слали пулю за пулей в наседавших со всех сторон турок, думая об одном: чем больше будет побито этих башибузуков, тем меньше сможет войти их в Эски-Загру, которую, к несчастью, придется оставить.

V

Тодор Христов не мог смотреть в глаза жителям Эски-Загры, перепуганным, мечущимся из одного конца города в другой, не знающим, как спасти себя от неминуемой гибели. Христов считал себя виноватым, хотя никакой вины за ним не было. У него невольно текли слезы, когда он вспоминал, как жители города радушно приглашали их в гости и готовы были отдать им последнее, как они убеждали всех и каждого, что туркам никогда не бывать в этих местах и что совсем недалек тот счастливый час, когда басурманы навсегда покинут пределы родной Болгарии.