Илья Штемлер - Универмаг Страница 6

- У кого есть деньги, а нет права, в тюрьму пусть идет, — обрубает узбек.

- Да ладно, дед! С неба ты свалился в своей тюбетейке, — обижается русоголовый. — Я знаю таких, которые тройную цену за машину просят. И не стесняются.

- А! — взмахивает руками кавказец. — Поймают — спекулянт, не поймают — честный человек. Так, да.

Гражданин в шляпе трогает за плечо русоголового.

- Вы, любезный, не совсем четко представляете разницу между кооперативной торговлей и государственной. Масло и автомобили — предметы суть разные. А выступаете, простите, как трибун.

Русоголовый сникает. Мало ли кто окажется в толпе, накличешь неприятностей на свою голову. И вновь вокруг гомон.

Политико-экономические вопросы решаются в толпе определенно и бескомпромиссно. Все все понимают. За все отвечают. В ней нет учителей и учеников. Общие заботы сплачивают всех в крепчайшее братство покупателей. И заботы, если говорить всерьез, государственной важности. Даже цыганки стоят притихшие...

Об одном только наглухо умалчивается в этом братстве: какие дефицитные товары ждут их в Универмаге сегодня. А если кто и высказывает предположение, так это люди случайные, дилетанты, нормальные покупатели. Люди же информированные — блатники и спекулянты — предпочитают молчать. Правда, их, этих рыцарей подворотен и общественных туалетов, сегодня собралось немного у дверей Универмага. Видимо, особый дефицит не ожидался. И вообще мелкий спекулянт испытывал серьезные затруднения. Да и навар от мелочевки небольшой — сам товар стал дороже. И приходится кувыркаться, как клоуну в цирке. Стоят бедолаги, ждут своего часа...

И среди тех, кто ждал сейчас своего часа, переминалась с ноги на ногу давняя представительница этого промысла Светлана Бельская, известная среди своих клиентов как Синьора. С ног до головы одетая в фирму, Светлана была одной из немногих, кто не принимал участия в обсуждении экономических проблем: нечего привлекать к себе внимание. Вчера в Доме кино прокатился слух о том, что в «Олимпе» выбросят сапоги. И сейчас, припечатав нос к стеклянным дверям Универмага, Светлана пыталась разглядеть в туманной глубине зала секцию дамской обуви...

...

Между тем Татьяна Козлова заканчивала утреннюю выкладку товара. Никаких интересных поступлений не было. Правда, вчера поговаривали, что с утра будут торговать импортными сапогами. Но товар уже был спущен со склада в секцию, а сапогами и не пахло. Всё мятые коробки Второй обувной фабрики.

Татьяна была не в себе из-за вчерашнего. Но не станет же она каждому объяснять, что с ней происходит... А может, самой подойти к Каланче, рассказать все чистосердечно? Что не пила она в рабочее время, а лекарство принимала: спиртовой настой трав. Строго по графику. И что эта тетка-знахарка особо наказывала соблюдать график, в этом смысл всей затеи. Что же она могла поделать, если чертов график совпадал с концом рабочего дня? Татьяна оглянулась. Что-то не видно Каланчи в зале. Обычно он приходит с первым потоком продавцов, начинает бегать по секциям, шуметь. А сегодня его что-то нет. Возможно, с утра уже поднялся в управление с доносом на нее, Татьяну Козлову, продавца секции дамской обуви. Ну и пусть! Уволить не уволит, с продавцами сейчас не очень-то. Вон какая текучка, не выдерживают, бегут. А выговор влепят, это точно...

- Борис Самуилович! — окликнула Татьяна старшего продавца. — Вы не видели Сазонова?

Дорфман пересчитывал вчерашние чеки, шевеля толстыми губами. Остановившись для запоминания на круглой цифре, Дорфман заложил между чеками смуглый палец.

- А что, Танечка, вы ему вчера не все сказали?

- Ладно вам, Борис Самуилович. — Татьяна повела худыми плечами. — Я хотела извиниться за вчерашнее.

- Хотели извиниться. Стоит ли? Люди извиняются за нечаянное, это я понимаю... В то время, когда я служил младшим продавцом, Танечка, мы боялись слово лишнее сказать. А что я вижу сейчас? Я вижу, как девчонка, у которой, простите, молоко на губах не обсохло... смотрит в глаза старшему администратору, будто тот ей должен сто рублей...

- Завел, зануда. — Татьяна отвернулась к стеллажу.

- И старшему годами человеку, я не скажу старику, ребенок говорит слово «зануда», — продолжал Дорфман. — Так вы меня спросите: «Будет торговля или нет?» Я отвечу вам: «Торговли не будет. Будет безобразие!» Это я вам говорю, Дорфман Борис, старший продавец универмага «Олимп». И я имею опыт, уверяю вас.

Дорфман посмотрел на часы: пора разматывать свой шарф и выглядеть перед покупателем так, как он привык выглядеть за сорок лет работы.

Татьяна хотела спросить о Каланче младшую продавщицу Нельку Павлову, но к той перед открытием не подступить — балдеет от усердия. И каждый день словно экзамен сдает. Надо же быть такой ненормальной! Получает меньше Татьяны, а юлит перед покупателями почище толстяка Дорфмана, противно даже. Вот и сейчас — тошно смотреть, как Нелька прикладывает линейку к бортику стеллажа и выравнивает туфли, чередуя носок с пяткой. Честно говоря, ничего получается: даже жуткие изделия Второй обувной и те выглядят сносно, пока покупатель не возьмет в руки...

И напротив в кожгалантерее девочки наводят последний глянец. Кажется, у них что-то появилось интересное. В руках Юльки Дербеневой поблескивают какие-то пакеты.

- Юлька! — крикнула Татьяна. — Что подкинули?

- Перчатки.

- Фирма?

- Нет. Наши. Веры Слуцкой.

«Надо бы взять, — думает Татьяна. — Перчатки фабрики имени Веры Слуцкой — дефицит почище фирмы. И дешевле вдвое».

- Юлька, отложи пару, — просит Татьяна. — Шестых.

Держать не буду. Плати сразу в кассу, — отвечает Юлька.

«Вот крыса, небось сапоги просила отложить, так я полдня держала в подсобке, рисковала — вдруг нагрянут из орготдела, любят пошуровать под прилавком, хлебом не корми... А эта пару наших перчаток не может отложить, подруга называется».

И кассиров, как назло, нет на месте. Но Татьяна уже видела: из дверей грузового лифта в торговый зал вывалилась стайка кассиров с номерными чемоданчиками в руках. Сейчас разбегутся по своим скворечникам. Они это делают бойко, все как на подбор бабки с мотором, иначе в кассе не удержаться. Говорят, кое-кто из них в день прихватывает столько, что иной и в зарплату не приносит. Кира Александровна, которая в кассе номер пять обувной секции сидит, наверняка тетка не промах. С виду скромная, в ситцевом халатике, чуть-чуть косметики, а к ушам небось целое состояние подвешено... Рядом с Кирой Александровной, в кассе номер шесть, разбирает чемоданчик Тамара, женщина средних лет. Не такая, правда, бойкая, но красится здорово, видно, не замужем. Вчера полдня у кассы дочь ее вертелась, девчонка лет десяти. И одета была во все отечественное. Видимо, не очень хороши дела у этой Тамары...

Татьяна видит, как Тамара извлекает из чемоданчика разменную монету, ленту, фарфоровую чашку, булку, сырок. Все это аккуратно раскладывает по местам... А Кира Александровна уже готова. Завесила газетами стеклянные боковины кассы от посторонних взоров и зыркает через окошко. Сколько с ней ругаются сотрудники орготдела из-за этих газет! Сорвут со всех стекол, уйдут — Кира тут же вновь навешает.

Татьяна достала из сумки деньги и поспешила к пятой кассе. Только она успела спрятать купленные перчатки,как раздался резкий, оглушительный звонок.

Едва отвалили стальной брус, что крепил половину двери, как в свободный проем хлынула толпа. Каждый старался попасть в Универмаг раньше другого, поэтому в проеме застряли сразу несколько человек. Ключник Степан Лукич скакнул в сторону, подтягивая сухую ногу.

- Что за народ! — орал он. — Зашибут ведь из-за шмоток, от народ! Дали б всю дверь открыть-то.

Но вот уже кое-кто из прорвавшихся в Универмаг отходит в сторону, останавливается, точно притормаживая бег крови в жилах. На лицах появляется осмысленность, а вместе с тем и стыд за невольный свой порыв. Точно очищая себя от общего греха, они поправляют галстуки, сбившиеся прически. И уже никуда не спешат. А лишь с презрением наблюдают за теми, среди которых только что были сами, вслух выражая негодование.

Светлана Бельская превосходно освоила технику внедрения в магазин с толпой. Ее худое тело, точно обмылок, выскальзывало при малейшей опасности быть стиснутым. В подобных ситуациях Светлана прикладывала минимум физических усилий — вокруг столько здоровенных мужиков, пусть они трудятся, главное, не сопротивляться. Толпа вынесет. Потом уж она свое возьмет, потом уж она постарается. Только бы очутиться за порогом. Энергично работая мослами, она несет свое легкое тело к еще безлюдному желанному прилавку под изумленными взглядами продавцов, стоящих на своих рабочих местах.

- У человека два сердца, — вздыхает Дорфман. — Посмотрите, как она бежит. Это же чемпион мира, клянусь могилой брата.