Владимир Зима - В пургу и после (сборник) Страница 6

— Как видишь, — сказал Бондарев и поморщился, потому что ответ помимо воли получился у него менее грубый, чем хотелось бы. — Ну, что там с твоим Кулешовым? — спросил он, делая упор на «твоим». — Встать-то хоть может?

— Нет, — все еще сохраняя растерянный вид, прошептала Марина. — У него, наверно, малярия…

Выходит, он и на этот раз обманул меня, — сказал Бондарев, поискал глазами, на что бы сесть, и устроился на каком-то ящике. — Никак у нас с ним разговор не получается. Когда он прилетал на базу, меня в тундру посылали, а когда я к вам на Волчью речку наведывался, вы черт знает где ошивались…

— Ты давно работаешь в экспедиции?

— Скоро третий месяц, — неторопливо ответил Бондарев.

— Что тебе нужно?

— Да ничего особенного. Поговорить с твоим хахалем, — сказал Бондарев и поправил монтировку, косо торчавшую за голенищем.

— Обо мне? — усмехнулась Марина.

— Не только…

С деланным равнодушием отворачиваясь к окну, Бондарев все ждал, что вот-вот Марина попросит его не делать глупостей или еще что-нибудь, подтверждая тем самым его превосходство над Кулешовым, но в это время из соседней комнаты донесся приглушенный стон, Марина зашуршала пологом и ушла туда. До слуха Бондарева долетели обрывки сбивчивого разговора, ни одного слова не разобрать.

— Был такой приказ: доставить вас на базу! — громко, чтобы слышали те двое, сказал Бондарев.

Ему никто не ответил, и тогда Бондарев встал, откинул полог и прошел в ту комнату. На куче спальных мешков лежал начальник поисковой партии Кулешов, а рядом, бессильно свесив руки, сидела Марина и испуганно переводила взгляд с Бондарева на Кулешова и обратно.

По виду Кулешова Бондарев понял, что дела здесь плохи.

«Ничего себе медовый месяц!» — подумал Бондарев и недобро ухмыльнулся. Кулешов снова застонал.

— Почему санрейс не вызвала? — насупив брови, спросил Бондарев.

— Рация… — устало махнула рукой Марина.

— Что — рация?

— Не работает.

— Давно?

— Угу… Дай сигарету.

— Папиросы у меня.

— Ну, дай папиросу. У нас давно все кончилось. Ребята забыли оставить… А ты все «Прибой» куришь, все экономишь…

— Мое дело, — огрызнулся Бондарев.

Нарочито громко ступая по скрипящим рассохшимся половицам, он обошел топчан, на котором стонал Кулешов, и склонился в углу над рацией.

— Понимаешь, я их слышу, а они меня — нет, — сказала Марина, с надеждой глядя на Бондарева.

— Ну и что? Приемник, значит, работает, а передатчик — скис! Четыре года в городе училась, а такой малости понять не смогла?.. Ладно, сейчас разберемся, — проворчал Бондарев, доставая из кармана отвертку.

Он быстро открутил четыре винта, удерживающие кожух, поддел его отверткой, но кожух не поддавался. Покосившись на Марину, Бондарев достал из-за голенища монтировку и сунул ее острым концом под кожух. Металл со скрипом полез вверх.

— То-то же! — довольно крякнул Бондарев.

Посасывая потухшую папиросу, он осмотрел запыленные внутренности приемо-передатчика, ощупал взглядом каждую деталь. Лампы не побиты, сопротивления без следов копоти… Бондарев присел на корточки, спиной к Марине, но каждую секунду он чувствовал на себе ее умоляющий взгляд, и от этого взгляда движения его становились увереннее, а пальцы рук приобретали необходимое спокойствие.

— Лампы запасные есть к нему? — не оборачиваясь, спросил Бондарев.

— В сенях полный ящик, — тихо ответила Марина.

— Неси, — скомандовал Бондарев и включил рацию. Вспыхнули синими и малиновыми огоньками лампы, в динамике послышалось легкое потрескивание. Осторожно постукивая отверткой по цоколю каждой лампы, Бондарев внимательно слушал, не раздастся ли подозрительный треск, который выдаст неисправную лампу… Цок-цок… Цок-цок…

Марина втащила тяжелый ящик и поставила его рядом с Бондаревым, а сама присела на край топчана.

— Достань-ка мне «ГУ-50», — бросил через плечо Бондарев.

— Я не знаю, какая это…

— Ладно, отойди… Сам возьму… «Не знаю!» — передразнил он Марину. — А что ты знаешь?

Он подтащил ящик поближе и стал доставать из него лампу за лампой, прочитывал название, находил подобную на панели рации и заменял, время от времени переключая тумблер «Прием — передача». После шестой или седьмой по счету замены в динамике раздался характерный свист, вспыхнула неоновая лампочка, подвешенная к антенному канатику, и Марина, неслышно подойдя сзади, тронула Бондарева за плечо.

— Дальше я сама…

От неожиданности Бондарев вздрогнул, посмотрел на ее руку, потрескавшуюся, с заусенцами у ногтей, и больше всего на свете захотелось ему потереться о нее своей колючей щекой… Совладав с собой, Бондарев поднялся на ноги, отошел от рации и насмешливо проговорил:

— Дальше осталась обезьянья работа — на кнопки нажимать…

Прикуривая, он сломал спичку, и Бондарев поспешил стать так, чтобы Марина не смогла увидеть его растерянным и слабым. Но ей было уже не до него. Настроив передатчик, она привычно запричитала перед микрофоном:

— «Сосна», «Сосна»… Я — «Земляника восьмая», я — «Земляника восьмая»… Как слышите меня? Прием…

«Земляника восьмая», черт бы тебя драл, почему не выходила на связь? Кто у аппарата? Прием!»

— «Сосна», «Сосна», у нас был неисправен передатчик. Теперь удалось починить…

Бондарев за ее спиной сумрачно хмыкнул.

— У аппарата… — Марина смущенно запнулась. — У аппарата Селяндина…

«Ну да, диплом у нее ведь на девичью фамилию выдан», — сообразил Бондарев. Совсем закрутилась девка…

— «Сосна», «Сосна»! Вызываю санрейс! Вызываю санрейс! Кулешов тяжело болен. Срочно нужен санрейс. Как поняли меня?

«Земляника», что с Кулешовым?» — голос базового радиста был встревоженным.

— Не знаю точно, кажется, малярия… Он не приходит в себя. Уже четыре дня. Высылайте скорее самолет. Прием.

«Земляника», не паникуй! Вас понял. Вас понял. Сейчас же направим в вашу точку самолет».

— Ты скажи, что самолет не сядет, тут нужен вертолет, — негромко подсказал Бондарев, и Марина послушно повторила:

— «Сосна», «Сосна»! Самолет у нас не сядет. Нужен вертолет.

«Почему не сядет? Прием».

— По реке бревна несет. Гидра поплавки разобьет, — сказал Бондарев.

— По реке плывут бревна. Гидросамолет разобьет поплавки…

«С этим ясно. Пошлем вертолет. Вездеход прибыл?»

— Прибыл, — устало ответила Марина.

«Пусть забирает барахло, какое там осталось, и выезжает на базу. Как поняли? Прием».

— Все поняли.

«Конец связи. И держи хвост пистолетом!» — неофициально добавил базовый радист.

— Конец связи, — откликнулась Марина и щелкнула тумблером.

Тускло-красная неоновая лампочка индикатора погасла, динамик тоненько пискнул и смолк. В ту же минуту сдавленно, сквозь зубы застонал Кулешов. Марина повернулась к нему, тихо спросила, поглаживая покрытый испариной лоб:

— Воды?

— Вода, вода… — отрывисто и хрипло произнес Кулешов. — Вода… Пусть Никифоров не берет проб из Желтого ручья, там нет ничего, я проверял, — скороговоркой забормотал Кулешов. — Надо идти на восток… Изотопы передайте партии Южина… Ищите голубую глину… Я приказываю!.. Марина, Марина, Марина…

— Здесь я, здесь, — сказала Марина. — С тобой, здесь…

Но Кулешов уже забылся в коротком беспокойном сне.

Бондарев вышел из комнаты, стараясь не греметь тяжелыми сапогами. Тоскливо ему было и обидно, что все вот так получается, не как у людей… Марина вышла следом за ним.

— Тебя покормить?

— Давай… Даром, что ли, рацию починил? Стопаря налила бы, что ли… — неуклюже улыбнулся Бондарев и сам почувствовал, что говорит не то и не так, и замолчал, глядя себе под ноги.

Марина разожгла примус, поставила на огонь сковороду. Сноровисто орудуя ножом, она вскрыла консервную банку, вывалила тушенку на разогретую сковороду. Зашипело, забулькало, по комнате пополз дразнящий ноздри запах мяса.

— Ты старикам своим хоть бы раз в месяц письмо написала…

— Вот вернемся на базу, напишу… Когда в поле, свободной минутки нет.

— «На базу», «в поле»… А старики твои места себе не находят — где там наша Маринка да что там с ней случилось?.. Мыслимое дело — за полгода два письма!.. Меня на посмешище выставила, в совхозе проходу не стало, пацаны малые и те пальцами тычут… Ославила на всю Тюменскую область… И что ты в нем только нашла?

— Ты не поймешь, — сочувственно ответила Марина.

— Где уж нам уж… А почему это не пойму? Думаешь, дурней других? Раньше, кажется, все понимал…

Он прикурил новую папиросу от окурка, сердито засопел, покусывая мокрый картонный мундштук.

— Может, тебе плохо за мной было, а? Ну, скажи, чем же это я тебя обидел, чем не угодил?.. Жили не хуже других, кажется. На следующий год переехали бы в Березово, как ты хотела, а хоть и в Тюмень. Машину купили бы, домик опять же… Хозяйство свое… Знала б ты, сколько разов я об этом думал!.. Меня у нас все уважают, ты знаешь. На стороне не гуляю, не пью…