Юрий Колесников - Тьма сгущается перед рассветом Страница 65

Томов чувствовал, что тетушка Домна опять готова заплакать. Он постарался замять разговор, начав расхваливать пирог, сказал, что варенье очень похоже на то, которое мать ему прислала. Но это лучше, слаще. Мать, видимо, кладет меньше сахару.

Лиза переносила какие-то мелкие вещи из своей комнаты в гостиную и столовую. Из гостиной послышался мелодичный звон больших старинных часов. Било двенадцать. Лиза сказала, что оставила настольную лампочку: может быть, этот человек по вечерам будет читать.

В это время раздался условный звонок.

— Приехали! — произнесли в один голос Илья и Лиза.

Илья сам взял ключ и пошел открывать. Через рельефное матовое стекло он увидел два силуэта.

— Можно? — тихо спросил Илиеску.

— Как же! Ждем, — радостно ответил Илья. Незнакомец перешагнул порог и, подождав, пока Илья закрыл дверь, подал ему руку.

Войдя в столовую, он поздоровался с женщинами и извинился за беспокойство.

— Зовите меня Траян, — сказал он.

Тетушка показала отведенную ему комнату, дала ключ, показала второй выход, не через гостиную, а прямо в прихожую, указала, где ванная. Гость остался доволен, а Томов был просто счастлив.

От предложения тетушки Домны перекусить Траян отказался, сказав, что недавно ужинал.

— Тогда чашку молока с пирогом. И прошу вас от еды, поскольку вы у меня в гостях, не отказываться…

Гость улыбнулся и поблагодарил.

Илиеску велел Илье подождать, а сам вместе с Траяном пошел в его комнату.

Вернувшись, он еще раз поблагодарил тетушку и вышел вместе с Томовым. Во дворе Илья спросил Захарию: «Товарищ Захария, когда вы пришли в пансион, у вас уже была на примете квартира моей тетушки или надумали, только разговаривая со мной?».

Илиеску взял Томова под руку, засмеялся:

— А ты думал, я пришел у тебя узнавать, где в Бухаресте найти квартиру?

— Оттого я и спрашиваю…

— Конечно, я об этом подумал раньше. Запомнил, как ты мне рассказывал в Констанце. И вот пригодилось…

— Я бы никогда не решился пойти к тетушке с такой просьбой, — признался Илья. — А вот получилось хорошо…

— Конечно, хорошо… — проговорил Захария. — Много у нас честных людей. Доверять нужно людям…

Первым вышел на улицу Илиеску. Немного спустя выглянул и Томов. Они разошлись в противоположные стороны…

III

Лето в том году кончилось как-то сразу, будто торопилось уступить место хмурой и дождливой осени; столь же быстро польский генеральный штаб Рыдз-Смиглы и правительство Мосьцицкого-Бек сдали страну Гитлеру. И войска вермахта, почти не встречая сопротивления, триумфальным маршем вступали в польские города и села…

А румынские легионеры были в зените своих успехов: разыгранная как по нотам история с убийством Венеты Солокану и содержимым портфеля, обнаруженного при «коммунисте» Гылэ значительно подняла акции румынских нацистов. Даже так называемые «объективные», «нейтральные», «умеренные» скептически замечали: «Сколько бы там «зеленые» ни преувеличивали, доля правды все же, видно, есть.»

Заримба и Доеринг торжествовали. Начало положено! Разумеется, наступление на коммунистов было только предлогом, чтобы оправдать приход гитлеровских войск в Румынию.

Коммунисты понимали эту игру, сейчас перед-ними стояла задача разоблачить клеветников. Но как? Это было не просто. Подпольные газеты и листовки доходили далеко не до всех, а некоторые истолковывали их лишь как попытки коммунистов снять с себя ответственность…

В гараже «Леонида», хотя многие и привыкли с сомнением относиться к утверждениям легионеров, теперь нередко можно было услышать: «Да, видно, коммунисты засыпались». Уж очень детально, с указанием фамилий, адресов и свидетелей описывались подробности «дела Гылэ».

Такие, как Илиеску, были удручены: так важно было вывести это дело на чистую воду. А когда они пытались доказывать, что история с Гылэ — фашистская провокация, люди слушали молча, но про себя думали: «А все-таки дыма без огня не бывает»…

Как-то раз во время обеденного перерыва Томов сказал Захарии:

— Будь я коммунистом, разыскал бы отца этой Венеты Солокану и поговорил с ним начистоту. Он как-никак отец! Должно же в нем заговорить родительское чувство, если он на самом деле так, как пишут газеты, убивается по своей дочери…

Илиеску поднял голову и с интересом посмотрел на Томова. Его лохматые черные с проседью брови сдвинулись к переносице; он стал медленно вытирать мягкой паклей измазанные в отработанном масле мозолистые руки.

— А что? — продолжал Илья после небольшой паузы. — И поговорил бы! Подействовать на психику — это очень важно!

Илиеску снова задумчиво покосился на Илью и отвел глаза.

Томов так и не понял, согласен ли Захария с ним или, может быть, считает его предложение легкомысленным: «Ведь дело не простое! Пойти к отцу, у которого убили дочь! Да еще не к обыкновенному человеку, а к полицейскому комиссару! — рассуждал он. — Это же означает действовать в открытую: сознаться, что защищаешь коммунистов!.. И кто знает, как этот «папочка» себя поведет?» — прикидывал Томов, глядя на задумавшегося Илиеску. Но тот вдруг встал, швырнул с размаху в корзину для бумаг замасленную паклю и вышел во двор.

Илья замер в недоумении: «Что случилось, неужели Захария обиделся? Если даже я и не прав, почему он ничего не сказал?»

Со двора через окно диспетчерской послышался голос электрика:

— Опять часы стоят! Взгляни-ка, господин Илие, сколько еще там до звонка, хочу сбегать за куревом…

— Тринадцать! — крикнул Илья.

— Тринадцать минут? Успею! — И электрик побежал к воротам.

Мимо окна диспетчерской проходили с обеда слесари, монтажники, токари. Проковылял кладовщик. Вскоре Илья услышал быстрые шаги по лестнице и насторожился. Илиеску заглянул в диспетчерскую и, увидев Томова, вошел, прикрыв за собой дверь. Лицо его было озабочено.

— Знаешь, ты прав. Это добрая мысль…

— Да?.. — смутился Томов. — Может быть, и так, а может, я погорячился…

— Нет, нет. Ты прав. Сейчас у нас возможности очень маленькие. Но все же сидеть сложа руки мы не имеем права. Я пойду к нему…

— К Солокану?

— Да..

— А… не опасно?

Илиеску пожал плечами:

— В этих условиях вся наша борьба опасна. И если не разоблачать, не давать фашистам отпора сразу, при первой возможности, позднее может стать намного хуже. Хотя я понимаю, что в данном случае есть некоторое донкихотство. Знаешь, что это такое?

Томов отрицательно покачал головой.

— Вот, понимаешь, человек вдруг дерется с ветряной мельницей…

— Если спятил, то дерется… — перебил его Томов.

Илиеску улыбнулся и задумался, видимо, подбирая какие-то другие слова. Наконец, он щелкнул пальцами и сказал:

— Вот это, собственно говоря, и есть донкихотство. Но… Ты почитай «Дон-Кихот» Сервантеса. Поймешь… Он тоже за справедливость боролся, хотя там совсем другое дело было… А в данном случае, мне кажется, результат должен быть положительный… Разоблачать этих негодяев надо. Оттого и решил пойти. У главного инженера я уже отпросился…

— Как? Прямо сейчас? — удивился Томов.

— Конечно.

Томов испугался. Он уж не рад был, что подал Захарии такую мысль…

Перед окном появился электрик с дымящейся сигаретой во рту.

— Успел? — крикнул он, заглядывая сквозь стекло и стараясь разглядеть, кто еще там с Томовым в диспетчерской. Илья глянул на часы: было без одной минуты два. Он в ответ кивнул головой.

Во дворе задребезжал звонок. Электрик отошел.

— Я ухожу, — сказал Захария. — И не домой к нему пойду, иначе он может принять мой приход за шантаж… это опытный жук!.. Постараюсь, как ты сказал, на психику подействовать.

— Но не в полицию же вы пойдете?

— Именно в префектуру!

— Ну, нет!.. Вы не имеете права так рисковать собой…

Илиеску прищурился и, положив Томову руку на плечо, сказал:

— Знаю. Но я чувствую, что моя встреча с Солокану — не бессмысленна. Если же со мной что-нибудь случится, расскажешь обо всем товарищу Траяну. Но до тех пор ни слова… Сегодня в десять вечера встретимся на углу Вэкэрешть и Олтень. Даже лучше на Олтень, но поближе к Вэкэрешть. А если не приду и завтра на работу не выйду — ты сходишь под вечер к товарищу Гогу… Знаешь?

— Как же… Мунтяну, на шоссе Шербан-Водэ.

— Правильно!. Вот он и будет вместо меня…

Илья тяжело вздохнул.

— Ничего, ничего, Илие, — улыбнулся Илиеску, — право же, ты тревожишься напрасно.

Из гаража Захария поехал домой. Жил он все еще в железнодорожном районе, недалеко от моста «Гранд», в небольшой комнатушке, которую снимал у немолодой вдовы паровозного машиниста, погибшего при столкновении пассажирских поездов между станциями Этулия и Фрекэцей. Дома Илиеску никого не застал: жена еще была на работе, на табачной фабрике «КАМ», а дочка только недавно ушла в школу, она училась во вторую смену.