Николай Асанов - Электрический остров Страница 67

Она не оглянулась и не увидела прощальной улыбки Орленова. А он глядел вслед девушке и думал о том, как нелепа судьба. Вот уходит любя­щее существо, а у него нет желания утешить ее, обра­довать хотя бы улыбкой. Но улыбнуться в спину можно. Он знает то, что Чередниченко так тщательно скрывает. Ничего, девушка, ты еще получишь с из­бытком свое счастье, оно тебя не минует…

Потом он перестал думать о ней. Им овладели другие мысли и заботы.

Горностаев получит телеграмму сегодня же. За­втра он может приехать или не приедет совсем. Если он до сих пор убежден, что вся борьба Орленова только следствие личной неприязни к Улыбышеву, то он с присущей ему прямотой слова откажется от уча­стия в ней. Тогда придется ждать или искать другие пути, например еще раз написать Далматову. Это была тоже ценная мысль. Андрей закрыл глаза и начал сочинять письмо. И тут же заснул.

Под вечер он проснулся с чудным ощущением здоровья, которое наконец пришло в его тело. Он был еще слишком слаб, чтобы сделать попытку встать или хотя бы сесть, но тем не менее чувствовал, как здо­ровье вливается в каждый мускул, словно оно — хмель. Первый раз у него был настоящий целебный сон. Ему захотелось на траву, на землю, как будто земля, если лечь и растянуться, могла влить в него еще больше здоровых соков и сил. Но об этом пока нечего было и думать!

Андрей попросил бумагу, карандаш и принялся со­чинять письмо в обком. Это оказалось совсем не трудно. Он-то боялся, что долгая болезнь истощила его мозг, но этого не произошло! И прекрасно! Надо только найти самые убедительные слова…

На вечернем обходе врач попытался было отнять у него карандаш и бумагу, но больной взглянул на него так выразительно, что тот только проворчал в адрес ассистента:

— Их и не поймешь, наших больных! Вместо ле­карств их вылечивает работа. Пусть пишет…

Потом прошло два дня в тревожном ожидании. Марина приходила, но он ждал не ее. И даже не Нину. И когда утром на третий день в дверях появи­лась сутулая фигура Горностаева, когда его рыжие усы, смешно покачиваясь на каждом шагу, словно ки­вая ожидающему Орленову, приблизились к лицу больного, Андрей с неожиданной силой приподнялся на постели.

— Наконец-то!

— Да, да, — ворчливо сказорностаев. — Но не думайте, что я стану вам помогать! Наоборот, я пришел вас разочаровать! Трактор работает! Улыбы­шев улетел в Москву со всеми материалами!

— А я и не думал, что трактор не будет рабо­тать! — засмеялся Орленов. — Но нужно, чтобы он работал лучше!

— Ну, уж так сказать можно о любой машине! — с неудовольствием заявил Горностаев.

— Нет! Вы ошибаетесь! — живо возразил Орле­нов. Теперь он забыл о том, что болен, но, попытав­шись повернуться, чтобы вытащить из столика свое письмо в обком, застонал от ощущения слабости.

Горностаев помог ему приподняться. Затем, полу­чив рассыпающиеся листки и уложив больного по­удобнее, секретарь парторганизации вытащил из кар­мана очки и принялся читать, изредка что-то ворча, вроде: «Гм!», «Хм!», «Вон вы как!»

— И что же из этого следует? — строго спросил он, окончив чтение.

— Вы же были на испытаниях! — возбужденно заговорил Орленов. — Вы сами видели тракторы в работе. Лучше ли они обычных тепловых?

— Я так вопрос не рассматривал!

— А как же его можно рассматривать? Увидев деревянный велосипед, вы улыбнетесь, а когда уви­дели деревянный трактор, пришли в восторг?

— В восторг я не прихожу, но отдать должное но­вой машине могу, — проворчал Горностаев.

— Вот я и хочу, чтобы мы отдали ей должное…

Потише, потише! — остановил его Горностаев.

Орленов опять забыл, что он болен. Лицо его по­краснело от возбуждения, удары сердца глухо отдава­лись в висках.

Заметив, что ему хуже, гость поднялся и сказал:

— Дайте-ка мне ваши заметки, я над ними еще подумаю. Только предупреждаю: пока вы не встанете, я не позволю вам заниматься этим делом.

— Значит, все зависит от меня? — не выдержал Орленов.

— А от кого же еще? — Горностаев покачал голо­вой: — А и упрямый же вы человек! Не человек, а гео­метрическая фигура, и вся из одних острых углов! Предел мечтаний Лобачевского! Ведь Улыбышев-то уже победил! А вы тут лежите пластом и все еще придумываете, как его сбить с ног.

Итак, все по-прежнему зависело от Андрея!

Он вытянулся поудобнее — как надоело лежать! — и попытался представить будущее. Оно было засло­нено белыми стенами палаты, решеткой кроватной спинки, фигурой нянечки, которая немедленно воз­никла перед ним, едва он попытался двинуться. Там, за стенами, такой нянечки не будет, значит он должен прежде всего выздороветь!

Трудно сказать, помогло это решение или нет, но через несколько дней Орленов с удовольствием услы­шал, как главный врач заметил сестре:

— Обратите внимание на Орленова. У него своя психотерапия. То, что при других условиях и другом настроении могло бы привести человека к полной ин­валидности, у него снимается какими-то своими забо­тами. Так на фронте выздоравливали прежде всего те солдаты и офицеры, которые торопились догнать свою часть. Не мешайте ему работать. Книги давайте, бу­магу. И через несколько дней он встанет…

Однако прошла целая неделя, пока Орленов встал. Возможно, он пролежал бы и дольше, если бы не два посещения подряд, сыгравшие роль «терапевтических» процедур.

Первым посетителем оказался Григорий Алексе­евич Марков. Нет, это был совсем другой человек, весь как на пружинах, взбудораженный, ловкий, быстрый. Он и виду не подал, что удивлен бедственным состоянием Орленова, не высказал ни слова сочувствия, он поздо­ровался и с места в карьер заявил:

— Везет вам, Андрей Игнатьевич, на союзников. Что ни человек — золото! Временами мне даже ка­жется, что честная мысль сама по себе привлекает людей! И, заметьте, люди придут честные! А уж если мысль темненькая, так и у колыбели ее одни черти соберутся. Вот как вокруг Улыбышева: Райчилин, Возницын, Орич…

— Кого же вы называете моими союзниками, Григорий Алексеевич? — спросил Орленов, с удоволь­ствием приглядываясь к тому новому, что он наблю­дал в Маркове.

— Марина Николаевна! А этот чудак Пустошка! А я! — ничуть не смущаясь, заявил Марков.

Орленов не удержал улыбки.

— А что вы думаете? — внезапно обиделся Мар­ков. — Разве легко было Пустошке, которого и на ис­пытания не пригласили, ежедневно бомбардировать рабочую комиссию запросами? Председатель-то ко­миссии был Райчилин! Он после каждого запроса тре­бовал, чтобы директор завода уволил вопрошателя! А Марине Николаевне, думаете, легко было, когда вы оказались в нетях, думать не только за вас — ну, не буду, не буду! — зачастил он, взглянув на гневное лицо Орленова, — а и о ваших бумагах беспокоиться! Этот ваш вопросник она чуть не каждому члену ко­миссии предъявила. Да и мне было не легко! — вдруг признался он. — Шурочка требует, чтобы я возвра­щался, Улыбышев приказывает возвращаться, Подшивалов настаивает, чтобы возвращался, а мне уда­лось включиться в бригаду испытателей. Поверите ли, чуть ли не самолично сеть портил по ночам, чтобы днем побыть возле тракторов. Вот это вам! Можете хоть ругать, хоть бить, но лучше оформить не мог и подписей под актами не собрал. Попробовал было, так меня чуть под трактор не затолкали!

Он засмеялся и выложил прямо на кровать свои записи. Орленов с удовольствием рассматривал их. Тут были ответы на все его вопросы, которые он когда-то собирался поставить перед Улыбышевым: ма­невренность машины, скорость, поворот, количество потребляемой энергии, простои… Теперь он, даже не видев испытаний, знал о них, несомненно, больше, чем те, кто подписывал акты Улыбышева. Конечно, строго говоря, привезенные Марковым бумаги нельзя было назвать документами, но они давали аргумента­цию для того, чтобы добиться проверки данных, по­лученных во время испытаний.

— Как вы успели? — только и спросил он.

— Где — невидимкой, где под псевдонимом,— засмеялся Марков. — Напрасно наш общий шеф ду­мал, что там все готовы были к славословию. Вот эти вычисления скорости сделал Горностаев.

Орленов вспомнил, как что-то новое появилось в голосе секретаря партбюро, когда он говорил о ди­ректоре, и усмехнулся.

— А как улыбышевские акты? Подписал их Гор­ностаев?

— Кое-какие подписал. Но еще до того, как я ему ваш вопросник подсунул. А потом заупрямился. Впро­чем, желающих подписать там было и без него до­статочно. А вот эти две бумажки я сам оформил! — с гордостью показал Марков на сведения о про­стоях. — Имейте в виду, все простои Борис Михайло­вич отнес в графу: отсутствие энергии. А вот кое-что сами трактористы написали.

Орленов перебирал бумаги с чувством гордости и облегчения. Нет, не много выиграл Улыбышев даже и в то время, когда Орленов лежал между жизнью и смертью. Все мошенники делают одну и ту же ошибку: они думают, что за ними погонится только обманутый, а на самом деле у нас их ловит весь на­род. Не любят воров у нас, что бы они ни крали: славу ли, деньги ли или не принадлежащие им почести.