Виктор Савин - Чарусские лесорубы Страница 67

— Наискосок трошки подбил, — крикнул Синько, сидевший в зале, — треба пидняты правый бик!

— Ладно, сойдет! — сказал Богданов, пряча молоток в карман. И, отыскав глазами в президиуме Ермакова, махнул ему рукой:

— Айда, Сергей, валяй!

Когда Харитон возвращался на свое место, его спрашивали:

— Что это за часы такие повесил? Новомодные какие-то?

А кто-то сострил:

— Видишь, цифр у него не хватило!

На трибуну, откуда говорят ораторы, где приспособлена для них специальная лампочка, Сергей не пошел. В руках у него был блокнот. Однако пользоваться им он не стал, сунул в карман и подошел к листу картона.

— К открытию клуба наша бригада закончила сезонный план.

В зале забили в ладоши.

— А все-таки Епифан Мохов с Медниковой впереди! — заметил из-за стола директор. — Они обскакали твою бригаду.

Ермаков было растерялся, но тут же оправился.

— На много ли впереди-то, Яков Тимофеевич? Всего на несколько дней!

— Хоть на день, а обогнали!

И обернулся к Лизе, сидевшей рядом с ним. Девушка смутилась.

— Зачем вы так! — сказала Лиза Якову Тимофеевичу, заливаясь ярким румянцем. — Он нам все время помогал. Из-за нас и болел. Он не виноват, что немножко отстал. Потом у него электромеханик плохой. Разве сравнить его Сараева с нашим Лемтюгиным? У Лемтюгина простоев не бывает, а у Сараева все что-нибудь да не ладится.

— Я ведь не в упрек Ермакову сказал. Я только хотел парня подзадорить, а когда человека подзадоришь — у него больше страсти, огонька в работе, в соревновании.

Сергей, между тем, продолжал свое выступление. Недавно он в своей бригаде, работающей по цикличному методу, применил еще и почасовой график. Каждое звено комплексной бригады имеет твердое задание не только на смену, но и на каждый час.

— А что ты от этого имеешь? — спросил кто-то из глубины зала. — Раз работаешь по циклу, зачем же еще приплетать тут какой-то другой метод? При цикличной работе у тебя все рассчитано, учтено.

— А кашу маслом, товарищи, не испортишь! — ответил Ермаков. — Правильно, цикличный метод строится на строгом расчете, при учете всех возможностей. А разве срывов у нас не бывает? Бывает, сколько угодно. То людей вовремя в делянку не доставят. То в работе механизмов случится заминка. Да мало ли что может помешать выполнению задания?

— Ближе к делу!

— Сейчас о деле. По циклу мы работаем как будто неплохо: и план у нас перевыполняется, и хвалят нас повсюду. А все-таки у наших людей была какая-то неудовлетворенность, все считали, что можно работать еще лучше. Особенно неспокойным было богдановское звено. Харитон и надоумил меня работать по-новому. Он первый ввел у себя почасовой график.

— Ай да Богданов! — крикнул Березин и подмигнул замполиту Зырянову, сидевшему на сцене: дескать, смотри ты, мужик-то передовым человеком в леспромхозе становится.

— Потом, — продолжал Ермаков, — почин Богданова мы распространили на всю бригаду. Стал учить людей дорожить минутами и секундами. День долог, а час короток. Когда у людей в запасе много времени, они вначале не спешат, раскачиваются, а когда видят, что срок короток, время ограничено — тут уж некогда прохлаждаться. Вот видите этот циферблат? У нас на эстакаде такая доска показателей. Как час прошел — учетчик уже пишет, сколько сделано, сколько леса уложено в штабеля. Не выполнил часовую норму — на доске уже видно. Значит, в следующий час надо поднажать, перекрыть недовыработку. Такая работа дисциплинирует, приучает к порядку… Наша бригада выносит Харитону Клавдиевичу благодарность за проявленную инициативу.

— Правильно! Браво Богданову! Пусть он выступит сам.

— Просим Харитона Клавдиевича! Ермаков не сказал, как Богданов хранит свои инструменты.

Харитон нехотя поднялся с места и в наступившей тишине медленно, широко расставляя ноги, сгорбленный, поднялся на трибуну, исподлобья посмотрел в зал, потом на сцену.

— О чем тут говорить? Когда этот цикл ввели, меня на эстакаде завалили лесом. То, бывало, сидишь без дела у костра и косишь глазом на волок, ждешь трактор, а тут столько напрудят хлыстов, что повернуться негде. Вот и пришлось раскидывать умом, как скорее и лучше разгружать эстакаду. Вижу, пришло время работать не по солнышку, а по часам. Разбил свое сменное задание на восемь долей. Стал добиваться, чтобы сразу, с утра, с первого часа перевыполнять норму. Попервоначалу дело не ладилось. Люди придут на работу — начинают искать разбросанные где попало инструменты, то да се. Час пройдет, глядишь, сделано — кошачьи слезы. Вечером пошел в столярную мастерскую, сделал там большой ларь, чтобы после работы складывать в него инструмент. За замком отправился к Чибисову.

— И как он тебя встретил? — спросил замполит из президиума.

— Чибисов принял меня по-хорошему. Встретились с ним у крыльца, он провел к себе в кабинет, вызвал кладовщика, распорядился, чтобы тот сейчас же принес замок. Пока кладовщик ходил, Евгений Тарасович побеседовал со мной насчет работы. Пожаловался я ему, что люди запаздывают в лесосеку. Коновозчики, которые попутно должны возить рабочих в лес, бывает, долго пьют чай, выезжают поздно. Чибисов записал это себе на бумажку, после этого все в лесосеку приезжают вовремя.

— Что-то не похоже это на Чибисова, — молвил Зырянов.

Начальник лесопункта, сидевший в переднем ряду, обиделся.

— Разве я критику не умею воспринимать, Борис Лаврович? Не такой уж я отпетый, как вы думаете.

— Ну, ну. Выходит, старые грехи герою не в укор.

Слет передовиков производства закончился в новом клубе постановкой пьесы «Лесной фронт».

49

— Хветис Хведорович, можно до вас?

Григорий Синько вошел в избу Березина, снял у порога теплые кожаные перчатки, новую меховую шапку-ушанку; все на нем было новое, добротное: и пальто зимнее с барашковым воротником, и валенки черные с отогнутыми голенищами.

— Проходи, парень, проходи! Раздевайся.

Парторг сидел за столом с развернутой газетой. Не раздеваясь, Синько прошел вперед, сел на лавку возле стола.

— Ну, что скажешь? — спросил Фетис Федорович, снимая очки.

— Просьба до вас.

— Какая просьба, Григорий?

— Паня мени сказала: пиды к парторгу. Ты йому картины для клуба малювал та лозунги. Хай вин дае нам комнату. Станемо зараз вместе жить.

— Вон что. Жениться, значит, собираешься? Доброе дело! Только, знаешь, Григорий, я квартирами на Новинке не ведаю. Надо к Чибисову идти. По-моему, и Чибисов тут ничем помочь не сможет. Нет ведь у нас свободных комнат!

— А камора, де жила жинка Харитона Богданова? Вона ж пустуе. Там разно барахло понавалено.

— Пустует разве? В таком случае, я поговорю с Евгением Тарасовичем.

Березин взглянул на карманные часы на комоде и встал.

— Ой, чуть не забыл! Мне на конный двор надо сходить. Ты посиди тут, Григорий, я через десять минут вернусь.

Встал и Синько.

— Мне тоже треба…

— Ну, посиди, посиди, парень. Я вернусь и сходим вместе к Чибисову. В квартире никого нет, вся моя семья куда-то разбежалась. Я скоро.

Фетис Федорович ушел. Оставшись в избе один, Синько вдруг почувствовал себя нехорошо, непривычно. Лежавшие на комоде часы приковали его взгляд. Он отводил его в сторону, а часы будто кричали: возьми нас, положи себе в карман. А ящики комода им вторили: открой нас, загляни, увидишь, какие вещи мы храним…

Парень сорвался со своего места, схватил с лавки шапку и отошел к порогу.

— Ни, лучше уйду, — сказал он, взявшись за скобу двери.

В сенях послышались шаги, и Синько облегченно вздохнул. Наконец-то идет хозяин, который избавит его от соблазна.

Вместе с холодным воздухом, сразу превратившимся в пар, в избу зашел корявый, с рыжей щетиной на щеках, мужчина в тулупе, перепоясанном синей опояской. Синько узнал в нем бывшего мастера Голдырева.

— Здрасте! — громко сказал вошедший.

Ему никто не ответил.

— Разве хозяев нет? — спросил Степан Игнатьевич у Синько.

— Нема.

— Придется тогда подождать.

И Голдырев шагнул к столу, сел, широко расставив ноги, на том самом месте, где только что сидел Синько.

Синько напялил потуже шапку и хотел было уже толкнуть дверь, чтобы уйти. В это время у него, как молния, блеснула мысль: а часы? А вдруг этот хапуга (так называли Голдырева рабочие) слямзит их? Тогда подозрение падет на него, на Синько! От этой мысли у Григория даже выступила испарина на лбу. Он снял шапку, повесил на гвоздик на стене и прошел вперед, сел между столом и комодом, где до этого сидел Фетис Федорович, и как бы приготовился дать бой любому, кто попытается посягнуть на часы парторга Березина.

— Ты где теперь работаешь? — спросил Степан Игнатьевич.

— В столовци.

— Губа-то у тебя, парень, не дура. Нашел все-таки хлебное место. И приоделся вон как.