Елизар Мальцев - Войди в каждый дом (книга 1) Страница 68

Снисходительная улыбка, за минуту до этого смягчившая лицо Коровина, мгновенно сползла.

—   Вершинина хлебом не корми, а дай ему возможность поразоблачать кого-нибудь! — проговорил секретарь, пытаясь умерить пыл молодого работника.— Но как вы ни рветесь сесть на своего конька, я сейчас не могу отпустить вас — вы мне нужны здесь. Да и вообще, вряд ли целесообразно затевать такую проверку!

—  А почему? — неожиданно подал голос все время молчавший Мажаров.— По-моему, Сергей Яковлевич, это предложение вполне дельное. Нам все равно придется еще раз проводить в Черемшанке собрание, раз его не довели до конца. Мы во всем детально разберемся и к новому собранию придем более подготовленными. Если товарища Вершинина отпустить не можете, отпустите меня. Я с удовольствием возьмусь за это расследование, постараюсь взглянуть на факты свежими глазами и выяснить все до мелочей, даю вам слово.

Зта неожиданно пришедшая с двух сторон поддержка обрадовала Иннокентия, и, хотя он не был уверен, что Коровин согласится на создание комиссии, он наконец понял, что наступила его минута.

Он не спеша встал и, встречая настороженный взгляд секретаря, тихо сказал:

—   Если вы не станете, Сергей Яковлевич, возражать против моей кандидатуры, то я тоже хотел бы принять участие в работе такой комиссии. Прошу понять меня правильно — мною движут только интересы дела!..

Лишь мгновением позже Анохин догадался, что, присоединив свой голос к голосам трех товарищей, он, сам того не подозревая, поставил Коровина в очень затруднительное положение, и теперь тот вынужден был или безрассудно настаивать на своем, или посчитаться с мнением тех, кого он пригласил для совета.

—   Ну что ж, пусть будет по-вашему,— поколебавшись, согласился Коробин.— В конце концов, это может пойти всем на пользу. Так и решим: собрание в колхозе будем считать несостоявшимся. После проверки созовем его снова. На ближайшем бюро поставим персональные дела Яранцевой и Дымшакова — из-за него там и загорелся весь сыр-бор! Не возражаете? Тогда можете считать себя свободными.

Анохин не поднялся, когда все уходили из кабинета, молча продолжая вырисовывать на белом листе елочки и листочки. Когда дверь мягко захлопнулась, Коробин подошел к нему и опустил руку на его плечо.

—   Обиделся?

Иннокентий счел за лучшее промолчать.

—   Зря дуешься! — присаживаясь рядом и не снимая руки с его плеча, заговорил Коробин, понизив голос— Неужели ты не соображаешь, какая сложилась ситуация? До того как всех позвать к себе, я советовался с обкомом, и если хочешь знать — и там придерживаются того же мнения, что и мы.

— Я тебя не осуждаю,— тихо ответил Анохин.— Раз так нужно, поступай как знаешь.

—   Дело ведь не в моих и не в твоих субъективных желаниях. Ну посуди сам: можем ли мы равнодушно проходить мимо таких фокусов? Нам доверили руководить большим хозяйством, направлять усилия всех людей к одной цели, а не плестись в хвосте тех, кто не хочет считаться с государственными интересами. Тогда зачем мы тут все сидим?

И, как бы смягчая свою прежнюю суровость и резкость, Коробин доверительно посоветовал:

—   Ты поговори с Ксенией Корнеевиой по душам. Пусть она не зарывается и поймет, что мы обязаны ее наказать. Сейчас все зависит только от того, как она будет себя вести, понимаешь? Вот так...

Он встал, заскрипел бурками, прохаживаясь вдоль стола.

—   Как тебе нравится наш доброволец?

—   Как будто ничего...— с вялой неопределенностью ответил Иннокентий и вдруг вспылил: — Да какое мне дело до какого-то Мажарова, когда...

Он встал, собираясь выйти, по секретарь удержал его.

—   Не кипятись, на, кури.— Нажав кнопку, он раскрыл портсигар с двумя рядами папирос, прижатых резинкой, тряхнул спичечным коробком.— Не будь кисейпой барышней!

Анохин уже больше месяца не курил — бросил по настоянию Ксении, но тут жадно затянулся.

—   Я хочу, чтобы ты сам возглавил комиссию, к Ма-жарову нужно еще приглядеться... Как бы он там тоже не выкинул какой-нибудь номер.

—   Может быть, мне вообще по стоит за это браться, а то еще потом придерутся!..

—   Чепуха! Ты ходишь еще в женихах, да и не в Яранцевой тут дело, пойми ты! — Коробин не заметил, как, разминая, сломал папиросу, взял другую, тоже закурил.— Видишь ли, если она трезво признает свои ошибки, то мы найдем способ выручить ее — отделается легким испугом. Главная наша забота — это ни в чем не уступить дезорганизаторам и горлопанам, которые сорвали собрание в колхозе. Если мы хотим, чтобы с нами считались и признавали нас за руководителей района, мы обязаны твердо проводить свою линию. Вот в таком разрезе и действуй там, понял?

Ночью Иннокентий   проснулся от хриплого, надсадного лая   собаки.     Утопив локоть в мягкую подушку, он приподнялся, подмываемый тревожным и вместе с тем радостным нетерпением. «Неужели Ксения? — подумал   он,   быстро   вскакивая с кровати и набрасывая на плечи пальто.— Но ведь Джек не   стал   бы  лаять!»

Собака лаяла все яростнее и злее и вдруг начала тихо поскуливать   и  ласкаться   к  кому-то.

Выйдя в сени, Иннокентий с минуту постоял, прислушиваясь к сочному похрустыванию снега, и вдруг со странной уверенностью почувствовал, что за дверью стоит не Ксения, а какой-то другой, неприятный для него человек.

Скупой свет ясной морозной ночи проникал сквозь заметенное снегом маленькое оконце, в нем остро и холодно мерцала  одинокая   звездочка.

Пораженный страшной догадкой, еще но желая верить ей до конца, Иннокентий немного помолчал и спросил спокойно и равнодушно, как бы перебарывая сонную зевоту:

—   Кто   там?

—   Не   бойся,  открывай!..   Свои!

По спине Анохина прошел колючий озноб. Сомнений быть уже не могло, по он еще с минуту стоял, не в силах сладить с охватившим его волнением, потом взялся за обжигающую железную щеколду.

На крыльце стояла женщина, припорошенная спежной пылью, закутанная в темную шаль. Странно   тревожили, даже пугали глаза, почти невидимые в глубокой щели между двумя платками, пеленавшими ее лоб.

—   Не пойму что-то,— проговорил Иннокентий и вдруг притворно ахнул: —Елизавета, ты? Откуда?

—   Сам знаешь,— устало отозвалась женщина и, не спрашивая разрешения, шагнула через порожек сеней.— Пришла вот к тебе, Кеша...

Застигнутый врасплох неожиданным приходом женщины, с которой он имел неосторожность завязать близкие отношения в пору своей холостяцкой жизни, Анохин подавленно молчал, хотя все в нем кипело от возмущения. Неужели она считает, что их случайная близость в прошлом дает ей право, не предупредив, вваливаться к нему

в дом и вести себя так, как будто она собирается остаться здесь навсегда? Нет, он должен прямо и недвусмысленно заявить ей: пусть ни на что не рассчитывает, он теперь семейный человек.

Обиженная затянувшимся молчанием Анохина, Лиза отстранилась от него.

—  Надеюсь, не выгонишь?

—  Что ты, Лиза! — вспомнив о вздорном характере Елизаветы, забормотал Анохин.,— Заходи, куда же ты на ночь глядя? У тебя, по-моему, и близких никого нет...

—  Если не считать старика Бахолдина... Но к нему после всего, что со мной было, я не пойду. Такую мораль начнет читать — обратно в лагерь сбежишь!..

Она хрипло рассмеялась, и этот смех и слова ее покоробили Анохина. Он молча закрыл щеколду и, чтобы как-то замаскировать свою растерянность, проговорил с деланным удивлением:

—  А Джек-то, Джек! Через три года узнал!..

—  Три года и шесть месяцев,— спокойно поправила Лиза.

В комнате Иннокентий щелкнул выключателем, и зеленоватый абажур с длинными стеклянными подвесками весело и пестро разлиновал желтенькие в цветочках обои.

Лиза с подозрительным вниманием огляделась вокруг, стараясь обнаружить следы присутствия другой женщины — предмета нового увлечения ее Кеши. Но в комнате не было особых перемен — та же никелированная кровать, над нею знакомый коврик с белыми лебедями среди зеленых зарослей куги с темно-коричневыми бархатистыми початками, у стены массивный комод со стадом белых слоников, плетеная этажерка с книгами и над пей овальное зеркало.

Не раздеваясь, Лиза присела на стул. Она ехала в открытом кузове грузовой машины, и лицо ее, исхлестанное ветром, закоченевшее на морозе, сейчас горело. Ей было до боли трудно смотреть на свет — казалось, нестерпимый жар струился из глаз.

Иннокентий с ненужной суетливостью бегал по комнате, прикрыл одеялом постель, переложил на диване цветистые подушечки и, задернув шторки на окнах, опустился на колени перед посудным шкафчиком.

—  Ты не хлопочи, Кеша...— сказала Лиза.— Я не хочу есть. Мы тут заезжали в чайную... Я, чтобы не околеть совсем, даже опрокинула полтораста граммов.

—  Ну зачем же,   мы вскипятим   чайку,   обогреемся...