Семен Бабаевский - Сыновний бунт Страница 7

— Можно мне пример привести? — Иван Лукич ладонью вытер мокрый лоб. — Только один…

Скуратов кивнул головой, что-то записывая на листе бумаги.

— Допустим, на гусеничную машину какой-то дурак так, ради смеха, приспособил малолитражный моторчик. Что из этой затеи могло получиться? Один смех и грех… Посуди сам, Степан, моторчик тот заработает, шум и гарь от него пойдет, потому как есть же в нем сгорание, а только гусеницы с места не сдвинутся. Почему? Утверждаю, как механизатор: не та мощность! Вот этой-то мощности и не хватает нашим колхозишкам. Сколько годов не тянут и не везут. А ежели мы их малые силенки соединим да соберем в один кулак, то и получится как раз такая сила, какая требуется, и гусеницы пойдут… Выход один: надо менять мотор! Или, к примеру, возьми малые реки. Ежели соединить их в одну, — это же море! Сразу вода выйдет из берегов…

— А скажи, Иван, — заговорил Скуратов, с улыбкой глядя на друга, — не может у нас так получиться, что и мотор заменим и речки соединим, а бедность как была, так и останется?

— Вполне может быть.

— Так что же нужно?

— Уметь наживать богатство. Ведь оно само по себе в карман не придет, его надобно взять трудом. — Иван Лукич стоял, стройный, с красивыми пшеничными усами. — Рубль, как я понимаю, при коммунизме умрет, но при нынешней нашей жизни без рубля нельзя, и рубль надо суметь и сберечь и приумножить. Правильно я понимаю? И ещё нам нужно наш труд заранее планировать. Без плана нельзя… А разве нынешние наши председатели печалятся о рубле? Хозяйство ведут без плана — куда кривая вытянет. В завтрашний день не заглядывают. Урожаи зерновых низкие. Это же горе, а не урожаи. Животноводство в упадке. Почему бы не завести свиней? Отрасль сильно доходная. И надо вырастить столько кабанов, чтоб их круглый год можно было возить на мясокомбинат. Или взять птицу. Да у нынешних хозяев даже кур нету. Почему бы не расплодить уток? Воды у нас зараз много, добрая половина Кубани к нам устремилась. Да и не тысячу уточек пустить на воду, а тысяч сто — вот это доход! В птице хранятся колхозные рублики, и их надо суметь взять. Или завести фермы молочного скота. Только не такие, какие есть на хуторах, двадцать коровенок, да и те не породистые — истинно козы! Нужны настоящие фабрики молока, голов этак на триста, да чтобы коровы были молочные. Это тоже рубли, и какие! А огороды в пойме Егорлыка? А бахчи? Капуста, помидоры, картошка, лук, чеснок, и все это можно продать в городе… А кукуруза? Почему мы о ней забыли? Это корма, и какие! ещё посадить тыкву, свеклу, и будет молоко и мясо… Особо скажу о людях — без них не разбогатеть. Не мы, руководители, увеличиваем богатство, а колхозники. Но чтобы они трудились с охотой, их надо заинтересовать… Чем? Оплатой труда. Сделал, постарался — получай. Как я понимаю, Степан, на одном энтузиазме далеко не ускачешь, людям надо дать заработать… Ты чего усмехаешься? Может, я, Степан, насчет рубля что не так сказал? Или насчет заработка неправильно мыслю?

— Говорил ты хорошо… Запальчиво, даже зло, и это мне понравилось. Таким я тебя и на фронте не видел. — Скуратов подошел к окну и долго смотрел на залитую дождем улицу. — И насчет рубля и оплаты за труд — правильно… За труд надо платить, и платить щедро… Вот и я того мнения, что пора нам браться за ум и начинать по-настоящему богатеть. И чтобы люди знали, что они делают и что получат за свой труд. И лучше всего подходят для этого крупные хозяйства, те самые мощные моторы, о которых ты говорил. Но для большого хозяйства нужен и большой руководитель. Согласен, Иван? Вот я слушал тебя и думал. О тебе, Иван, думал. Мы с тобой почти всю войну рядом прошли, не такое пережили. Вот и говорю тебе: ну, Иван Лукич, засучивай рукава и берись за дело. Планируй труд и рубль, заинтересуй людей, заводи свиней, уток, коров…

— Мне браться? — Иван Лукич развел руками. — Степан, так ведь я же беспартийный… Разве ты забыл?

— Знаю… Но мне также известно, что в войну ты был гвардейцем, воевал исправно, а в мирные годы не сидел сложа руки, и что меня, Иван, особенно радует, и это я тебе скажу: душой ты за жизнь болеешь. — Подошел к Ивану Лукичу, улыбнулся. — То, что ты беспартийный, беда небольшая. Мы, райком, поддержим, поможем. Попробуй управлять не машинами, а людьми. Дело это, сказать по правде, нелегкое, и не каждому оно дается. Ну, что?

— Ежели нужно… Ежели по-фронтовому… Давай, Степан Петрович, попробую.

«Давай попробую…» Как вырвались эти слова, Иван Лукич не помнил. Но отступать было поздно, да и не в привычке Ивана Лукича Книги пятиться назад.

— Только ежели и у меня, ничего, не получится, — сказал он, волнуясь, — так ты меня сразу снимай — и взашей, без всяких разговоров…

— Об этом не проси, это делается без просьбы. — Скуратов уселся на свое место, и снова лицо его. стало суровым. — Только вот что, гвардеец, хочу по-дружески предупредить… Эти свои гулянки с гармошкой, выпивки и всякие вольности насчет женского пола прекрати и навсегда выбрось из головы.

— И до тебя дошла та молва?

— Долетела… По особым проводам.

— Честно тебе, Степан, скажу: есть у меня этот грех. Сказать, и не грех, а грешок небольшой, а все ж таки имеется. — Иван Лукич отвернулся, комкал в кулаке усы. — Такая вольность получается более всего из жалости к женскому полу. После войны вдовушек у нас много, осиротели они, бедняжки, без мужей… А бывает и так, что не могу утерпеть. Жизнь у меня, сам знаешь, степовая, сильно однообразная, как вот нынешний денек. Ну, бывает, развеселишься и какую красотку приласкаешь… так, шутейно…

— И шутейно и по-всякому, друг, нельзя, — строго сказал Скуратов. — Райком доверяет тебе большое дело, и для людей ты должен служить во всем примером. Сын Иван ещё не вернулся?

— Строителем мой Иван заделался.

— Тебе пишет?

— Матери пишет, а мне даже поклона не передает. Он же из тех, из гордецов.

— Нехорошо ты тогда с ним поступил. Не по-отцовски!

— Я и сам знаю… За локоть себя не укусишь. Скуратов встал, подошел к Ивану Лукичу, сказал:

— Ну что, Иван, начнем богатеть?

— С твоей подмогой, Степан.

— Говоришь, нужен мотор помощнее, и тогда гусеницы пойдут?

— Непременно. — Иван Лукич просяще посмотрел на Скуратова. — Только бы кредиту надо получить, Степан Петрович. Для разбега.

— А без кредита, без разбега те гусеницы не пойдут?

— Пойдут, но со скрипом. Трудно без кредита. Хоть бы миллион на первый случай, чтобы развернуться… А то что получится? Колхозишки в долгах, как в паутине. Мы же и долги объединим. Это такая гиря повиснет на ногах!

— Ну, друг, вот ты куда! — Скуратов обнял широкие книгинские плечи. — С кредитом, Иван Лукич, и дурак развернется. Ты начни дело без копейки, и разбогатей — вот тогда ты будешь героем, и люди тогда станут тебя и почитать и благодарить. Вот как, Иван Лукич…

— Трудновато без кредита, — задумчиво сказал Иван Лукич. — Но надо постараться. Есть у меня думка, как можно выкарабкаться из бедности, но для этого потребуется года два-три.

— А ты ещё подумай, ещё пораскинь умом да с колхозниками посоветуйся. — Возле дверей пожал руку вдруг загрустившему Ивану Лукичу. — Завтра приеду в Журавли. Соберем коммунистов, потолкуем. Начнем с журавлинцев, а тогда можно будет поехать по хуторам…

IX

Оглянись, осмотрись, Иван Лукич Книга! Как же, оказывается, быстро прошли годы! И разве они прошли?.. Пролетели и прошумели, точно птицы… Кажется, все эти годы ты среди других председателей ничем не выделялся. И делал все то же, что делали они, — спал мало, ел на бегу, часто дневал и ночевал то на хуторе, то в поле, то на ферме. Как все, заметно похудел и почернел. И в соседних селах думали: ну вот, прибавился ещё один председатель, каких уже много. Думали и о том, что и у Ивана Лукича ничего хорошего на журавлинской земле не получится. Правда, замечали у нового председателя армейскую аккуратность и подтянутость, горячность характера и заметно почерневшие, усы.

Однако уже в первые годы можно было заметить не только внешнее отличие Ивана Лукича от других председателей, а и нечто такое, чего у иных руководителей не было. Например, не так, как все, Иван Лукич разговаривал с колхозниками — и в своем кабинете и на поле; не так, как все, проводил совещание бригадиров, звеньевых. Соберет людей в правлении и скажет:

— Ну, друзья, давайте решать вместе! Колхозное дело требует коллективного ума…

Любил Иван Лукич повторять: «Не я в «Гвардейце» хозяин, а вы, и что вы скажете, то и будет сделано».

Сперва колхозники усмехались, отмалчивались.

— Чего молчите?

— Как-то непривычно… Раньше у нас не спрашивали, нашим мнением не интересовались.

— То, что было раньше, забудем, — говорил Иван Лукич. — Без вашей подсказки отказываюсь председательствовать.