Григорий Ходжер - Белая тишина Страница 71

— Ты теперь чужая, дочка, — сказал Лэтэ. — Ты теперь в доме своего мужа. Не срами наш род, будь хорошей женой, матерью, хозяйкой.

— Слушайся мужа, слушайся родителей мужа, — сказала мать, которой Гэнгиэ поднесла чарочку вслед за отцом.

Вслед за женой со своей водкой им кланялся Гида.

— Я тебе привез жену, Гида, — сказал Лэтэ. — Живи с ней счастливо, живи хорошо. Но, если что, не жалей, она твоя жена, она должна слушаться тебя.

— Что ты, что ты, — пробормотал Гида смущенно и подумал: «Как я могу плохо обращаться с ней? Я прикоснуться к ней не осмелюсь…»

— Жалей ее, сынок, она тебя будет слушаться, — сказала мать Гэнгиэ.

— Буду жалеть, она принесла счастье в этот дом, — ответил Гида.

Токто любовался сыном и невесткой, тихо говорил сидящему рядом Поте:

— Смотри, они подают водку, а сами будто никого не видят. Они похожи на двух лебедей в маленьком тихом озерке…

Токто замолчал на полуслове: в дверях появился Пачи.

— Пригласи его сюда, — попросил он Поту.

Проходившая у дверей Гэнгиэ подала новому гостю водки, Пачи пожелал ей счастья, здоровых детей и выпил. За невестой подал водку Гида.

— Живи хорошо, живи безбедно, будь храбрым и удачливым, как отец, — сказал Пачи и осушил чашечку.

Он прошел к Токто и сел рядом.

— Я думал, что не придешь, — сказал Токто.

— Почему?

— Как же? Мы ведь виноваты.

— В таких делах мужчины никогда не бывали виноватыми, всегда женщины виноваты.

Родственник Токто подал им водки, и разговор прекратился.

«Неужели собрался убивать? — подумал Токто. — Но это же ребенок Гиды, наш человек!»

Свадебный пир только разгорался.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Зима наступила внезапно. С первых дней ноября начались морозы, они сковали озера, заливы, а к середине месяца застыли реки, протоки, только Амур широкий не сдавался, шумно, гневно нес ледяное крошево к морю. Но и у него застыли забереги, и рыбаки ловили в них сомов, сазанов, налимов и касаток.

Как только затвердели протоки, ушли в тайгу охотники. Ушел и Пиапон с зятем и с Богданом. К концу ноября начался снегопад, снег шел изо дня в день, охотники отсиживались в зимниках, в хвойных шалашах, а то в палатках, многие сняли капканы, самострелы, чтобы не потерять их.

Пиапон тоже снял самострелы, а капканы вовсе не ставил из-за снега. Сидит он возле горячего каминка уже подряд три дня. Рядом с ним Богдан, у него одного есть занятие: читает книги. Напротив застыл молчаливый зять, ему тоже, видимо, не очень плохо: снегопад, долгий отдых настраивают на молчание. У двери, свернувшись клубком, дремлют три охотничьи собаки.

Пиапон смотрит на них и думает, что собакам легче переносить голод, они привыкли бегать с пустыми желудками. Но как же людям долго голодать? Нынче будет трудная зима, в стойбище люди будут питаться заплесневелой юколой, охотники из-за снега не добудут пушнины. Давно Пиапон не знает, что такое долг, но нынче придется задолжать. Тяжело будет Дярикте, но они взрослые, они перетерпят. Пиапон думает о внуке, которого должна родить Хэсиктэкэ, думает о Мире, которая заболела какой-то непонятной странной болезнью.

«Надо было все же свозить ее к доктору Харапаю», — думает Пиапон и вспоминает Оненко Аями, который приезжал на большой лодке с десятью гребцами сватать Миру. Только после отъезда свадебной лодки Пиапон узнал, что Аями ездил в Джуен за засватанной еще в детстве невестой и отказался от нее по какой-то неизвестной причине.

— Дочь моя младшая — невеста, — сказал Пиапон, когда Аями пришел к нему сватать Миру. — Но ты, Аями, но удивляйся, но я решил дочь отдать только по ее согласию.

— Впервые слышу, чтобы отец спрашивал согласия дочери…

— Спрашиваю, потому что не хочу ей плохой жизни. Выйдет замуж по своему желанию и будет несчастлива — сама виновата, меня не будет обвинять.

— Если отец слушается дочери, выходит, он ниже ее.

— Ты можешь так думать, но я совсем по-другому думаю.

Мира отказалась выходить замуж за сына Аями Оненко. Это был четвертый жених, которому она отказала.

«Почему она всем отказывает? — гадал Пиапон. — Может, крепко любит кого? Наверно, любит. Бодери тоже любила меня, она хотела стать моей женой».

— Дедушка, — перебил размышления Пиапона Богдан. — Сколько на свете чудес бывает, а мы ничего не знаем.

— До, мало знаем.

— Вот мы сидим, снег нам мешает охотиться. А на свете есть земли, где совсем не выпадает снега. Ну, ни столечко! Люди всю жизнь живут и не видят снега.

— Как без снега можно жить? — удивился Пиапон.

— Живут. Там всегда лето, деревья всегда зеленые, цветы все время цветут. Люди ходят голые.

— Это хорошо, шкур не надо добывать, на одежду не требуется зарабатывать.

— Растут всякие съедобные ягоды, некоторые такие большие, с мою голову.

Пиапон представил голубику, смородину, черемуху и яблочки с голову Богдана и усмехнулся:

— Слишком большие.

— Ничего удивительного. Если там нет зимы, лето все время, а они растут да растут, то, конечно, могут вырасти с мою голову или еще больше. Смотри, какие диковинные звери там водятся, — Богдан подвинулся к Пиапону и стал показывать картинки. — Это лев, самый сильный зверь. А это слоны, самые крупные звери. Это обезьяны.

Пиапон смотрел на изображения зверей, действительно они были диковинны, необычны для его охотничьего глаза. Он впервые увидел обезьян, которые совсем не водятся на Амуре, но название их есть в нанайском языке.

— А это жирафы, самые длинношеие животные.

— Да, вот это шея! — удивленно воскликнул Пиапон. — Он, наверно, через самые высокие кедры может выглянуть.

— На такой земле чего не жить, все само растет, до зверей шаг шагнул — и встретил. Я бы тоже там согласился жить, — вдруг заговорил зять Пиапона.

Богдан удивленно уставился на него.

— Там сильно жарко, — сказал он. — Много хищных зверей, змей всяких много, там даже от укусов мух можно умереть.

— Это что, все в книге написано, что ли? — недоверчиво спросил зять Пиапона.

— Да, здесь написано.

— Я бы, пожалуй, не стал на той земле жить, — задумчиво проговорил Пиапон. — Там нет снега, льда, нет холода. А я без холода не смогу жить, потому что жара расслабляет меня, делает вялым, а вялый охотник — это не охотник. Нет, без морозов, без Амура, тайги — нельзя жить. Я бы не смог!

— Есть еще земля, где кругом песок да песок, — продолжал Богдан. — Куда ни пойдешь, кругом песок. Ветер задует, песок весь поднимается, дышать нечем.

— Как же там люди живут?

— Живут. Воду проведут, и на песке начинают расти деревья. Смотри, дедушка, вот этот зверь живет там, верблюд называется. Видишь, какие у него смешные горбы? За счет этих горбов верблюд может много дней не есть, не пить.

— О-е-е, каких только зверей нет на свете! Худеет, наверно?

— Горб худеет, а он сам ничего, живет.

Теперь даже молчаливый, бесстрастный зять Пиапона пересел к Богдану и рассматривал двухгорбого верблюда.

«Да, тысячу раз прав Павел, книги — умные друзья», — подумал Пиапон.

— А в других книгах, что оставил тебе учитель, — наверное много интересного, — поинтересовался он.

— Должно быть.

— А может, меня научишь читать?

— Это трудно, дедушка, я ведь не учитель.

— Ты показывай, я попытаюсь запомнить.

— Ты это от скуки хочешь чем-то себя занять.

— Разве это плохо?

— Конечно, плохо, учитель говорил, что учиться надо хотеть душой и сердцем, надо хотеть стать грамотным человеком, тогда и учиться легче, и запоминаться будет легче.

— Хорошие слова. На охоте ведь тоже так, когда очень и очень хочешь добыть соболя, добудешь обязательно.

— Дедушка, а куда ушел учитель?

Глотов только Пиапону сказал, что после ледостава он исчезнет из стойбища. Еще он сказал, что малмыжский поп пожаловался на него, и он уже не имеет права обучать детей охотников. «Это даже хорошо, — смеялся Павел Григорьевич. — Я теперь свободен и могу сбежать. Только детей жалко оставлять».

Почему он раньше не бежал, почему решился сейчас только бежать, Пиапон не стал спрашивать: сколько бы человек ни жил на чужой стороне, его когда-нибудь обязательно потянет на родную землю.

Когда Пиапон уходил в тайгу, Глотов сердечно попрощался с ним, сам он оставался в стойбище, ждал, когда лед закрепится на Амуре.

— Пиапон, не забывай наши беседы, не забывай, что я тебе рассказывал, — говорил он на прощанье. — Кто знает, может, нам еще придется встретиться.

И Пиапон тоже думал, что в жизни всегда бывает так — встретишь хорошего человека раз, пройдет много времени, и обязательно его опять встретишь. Кто знает, может, и вправду встретится с Глотовым. Только вот далековато живет, ведь на ту землю, где он живет, даже солнце запаздывает.