Таксопарк - Илья Петрович Штемлер Страница 74

Хромой Захар, сторож у «ангелов», дремал, делая вид, что читает газету, сидя за своим колченогим столом. Временами Захар вскидывал голову. Со стороны казалось, что он зорко оглядывает притихшее автомобильное стадо, но совершал это он механически, не просыпаясь, для острастки любителей шнырять по чужим багажникам. К тому же на маневровочной площадке возились у машины двое — водитель и слесарь Федя Маслов. Их-то в основном и стращал время от времени Захар, вскидывая голову. Особенно слесаря, человека дошлого, пообтершегося в парке. И водитель — парень хоть из молодых, да ранний…

Слава Садофьев устанавливал на свою машину новый звуковой сигнал: вместо обычного заводского клаксона будут звучать первые два такта какого-то папуасского гимна. Слава раздобыл эту дудку у фарцовщиков, ошивающихся в сквере гостиницы «Нептун». И теперь искренне был огорчен тем, что Федя раздавил своим тупорылым ботинком изящную упаковочную коробку.

— Да на кой хрен она тебе сдалась? — равнодушно произнес Федя, уронив наполовину свое короткое туловище под откинутый капот.

Расстроенный Слава пытался восстановить форму коробки.

— Может, я хотел в нее галстуки складывать!

Федя Маслов этого не выдержал. Он вытянул себя из пасти автомобиля и секунду с изумлением смотрел на Славу. Потом громко выругался, словно кашлянул.

— А рояли у тебя дома нет? Только пианина, да? Ну и таксисты пошли… А, дядя Захар? Слышал такое?

Захар вздрогнул и, не размыкая глаз, привстал из-за стола.

— Чего шумите-то?!

— Да вот мастер чуть не плачет. Коробку я ему раздавил. Запонки держать негде.

Захар, предчувствуя веселый разговор, направился к ним, хромая и позевывая.

— Теперь таксист пошел интеллигентный, кони-лошади, — размышлял Захар, глядя на раздавленную глянцевую коробку. — Тот раз один тоже вернулся с линии, дух от него — санаториев не надо. Говорит: коньяк французский пролил… Вот ездуны пошли! Коньяк проливают. А я этих французских коньяков и в глаза не видел… Сел к нему в салон и нюхаю. Аж опохмелиться захотелось, так взяло.

Захар привалился грудью на крыло автомобиля, разглядывая, чем там Федя занимается.

— Гудок, значит, ладите… Где же он гудеть будет?

— Найду где, — нехотя ответил Слава. Станет он еще советоваться с хромоногим сторожем.

— Ланно-ланно. Ты! — вдруг возмутился Федя. — Дядя Захар еще «эмки» водил…

— «Эмки»? А «жаков» не хочешь? — благодушно поправил старик. Так он называл первые советские таксомоторы, купленные у французской фирмы «Рено». — Тогда были водители! А таких клоунов даже в салон бы не пустили, прокатиться.

Славе уже надоели эти разговоры. В конце концов, он попросил дежурившего в ночь слесаря установить сигнал, зная, что Федя, как истинный служивый таксопарка, был мастером на все руки. А потешаться над собой он не позволит.

— Лапшу на уши вешаете. Нашлись тоже… Чтобы хромого в такси взяли? — Слава перешел в наступление.

Захар повернул голову и ответил, глядя на Федю-слесаря, — Славу он не удостоил взгляда:

— Я в войну охромел, дурак. Под Таганрогом… А ты без году неделя работаешь, а уже нафарширован, как обезьяна. Еще брелок в нос воткни, в цирк пойди, все деньги к деньгам. — Захар продолжал глядеть на Федю-слесаря.

Славу это задело всерьез.

— Не возникай, дед, не возникай… Еще неизвестно, кто тут обезьяна. А насчет денег, так для тебя ведь отчасти стараюсь, не обхожу, верно?

Слава похлопал ладонями по кожаной своей куртке, извлек из кармана затерявшийся полтинник и протянул Захару. По устоявшейся традиции надо было двугривенным старика одарить, да слишком уж разозлился Слава Садофьев.

— Держи, Хоттабыч! Присовокупи и опрокинь рюмочку за то, чтобы у меня колеса по сухому крутились.

Захар посмотрел в нахальные круглые Славкины глаза.

— Я б тебе присовокупил по мордасам, — пробормотал он и, пошарив в карманах, достал тридцать копеек. — На, ездун! Сдача! Я, может, и эти бы не взял, да других подводить не хочу.

Захар положил тридцать копеек на крыло машины, резким презрительным движением выхватил из Славкиных пальцев полтинник и отошел, заваливаясь на больную ногу.

Федя почесал мизинцем лысину и, подобрав в ящике магнитную отвертку, насадил винтик. Придерживая ладонью короткий лакированный конус, стал прилаживать клаксон.

— Понял, парень? А то размахался своим полтинником, точно купец, — проговорил Федя. — Нехорошо.

— Так ты что же… если я тебе вместо оговоренной трехи пятерку дам — не возьмешь? — усмехнулся Слава.

— Я? Возьму. А Захар не возьмет… Не понял?

Федя шмыгнул носом, доставать платок ему сейчас было не с руки. Впрочем, у Феди сроду носового платка не было…

— Мы народ душой мелковатый, — продолжал Федя. — А Захар — это… Ты лучше ему вовсе ничего не дай, чем так вот, по носу щелкнуть. Не понял? Есть в парке такие асы. Дядя Саша в кузовном. Или дядя Илья в малярном… Твердые расценки. Никакого обмана. На совесть. И все их знают. Старой закалки народ. Попробуй скажи перед выездом, что у тебя что-то стянули из багажника. Дядя Захар в лепешку расшибется, а достанет и тебе отдаст. Фирмачи. Ответственность понимают. Не то что мы, халтурщики…

В то, о чем говорил Федор, Слава не верил. Чудаки! Вообще, Славкина жизнь теперь делилась на два периода — до поступления в таксопарк и после. Это были совершенно разные миры, разделенные тесной комнаткой отдела кадров. В первом мире жил Слава Садофьев — хороший мальчик, прилежный сын. После переезда в город, где он учился в десятом классе (в его селе не было десятилетки), Слава каждую неделю исправно писал домой письма. И тетка, отцова сестра, женщина по натуре прижимистая, строгая, рано овдовевшая, была очень им довольна… Во втором мире места для прежнего Славы не было. И он полностью принял этот новый для себя мир, увлеченный незнакомыми до сих пор отношениями. Все благополучие Ростислава Садофьева здесь зависело от него лично, от его изворотливости, хватки, приспособленности. А главное — это ему