Юрий Колесников - Тьма сгущается перед рассветом Страница 79

Мими представила Лулу как своего брата, служащего одной заграничной фирмы. Но Лулу, давно сообразив, что это и есть тот самый провинциал, с которым Мими не хотела его знакомить, решил взять быка за рога.

— Вы еврей?

Человек с лысиной ответил не сразу. Вопрос застал его врасплох. Он задвигал челюстями, словно что-то прожевывая:

— Да. А что, я плохо выгляжу?

— Нет, почему же… — ответил галантно Лулу. — Но разрешите знать, с кем имею честь быть знакомым?

— Вы это меня спрашиваете?

— Разумеется.

Лысый еще больше покраснел, одернул жилет, словно он ему мешал отвечать, потрогал зачем-то свой довольно мясистый нос с кустиками черных волосков и ответил:

— Эм… Э… Я… кумерсант… У меня фамилия Гаснер…

Мими понимала смущение Гаснера. Она поцеловала его в щеку и удобно устроилась на его коленях.

Лулу продолжал стоять, но видя, что приглашения сесть за уставленный винами и закусками стол ему не дождаться, он извинился, что вошел в номер в пальто, и тут же пошел раздеться. Мими хотела выпроводить Лулу, но Гаснер остановил ее:

— Зачем? Он мне нравится. Энтилигент!.. Пусть немного посидит, а что?

Повесив пальто и шляпу на вешалку в крошечной прихожей, Лулу вернулся и, продолжая извиваться в извинениях, сел за стол.

— О, пардон! Я ж слыхал о вас! Слово чести!.. Минуточку и я вспомню. — Лулу потер лоб, делая вид, будто припоминает. — В Бессарабии у вас, кажется, мануфактурный магазин? Нет?

— Ну, спрашиваете! У меня в Бессарабии такой магазин, что будьте мне здоровы… Немного таких найдется и тут, в Букуреште!

Мими была вне себя: этот наглец повторяет то, что она имела глупость рассказать ему! Ей хотелось замять разговор, но Гаснеру нравилось, когда его хвалили. И если уж нашелся человек, который говорил о нем столько лестного, да еще в присутствии Мими, так разве можно было лишиться такого удовольствия? Боже упаси!.. Пусть Мими знает, что Гаснер не просто какой-нибудь коммерсантишка!..

— Ну, Мимочка, так ты еще сумлеваешься, кто такой Гаснер? А? Твой брат таки молодец… Он враз меня узнал!..

Мими смеялась, показывая свои белые ровные зубы, и гладила лысину Гаснера. А Лулу наполнял свой бокал, иногда доливал рюмки Гаснера и Мими и предлагал новые тосты, от которых коммерсант, разумеется, не мог отказаться. Ведь почти все тосты были в честь гостя из далекой Бессарабии! Лулу пил за здоровье «известного коммерсанта», за его «успех в торговле», за «дружбу и искренность», за «человечность вообще» и за «любовь» в частности… Вскоре Лулу полез целовать Гаснера и начал рассказывать, что в детстве любил ходить к синагоге и смотреть в окна.

— Это же потрясающая нация! Слово чести гвардейца!.. Ну, да — офицера-гвардейца!.. Ведь сам Христос был иудеем! И я бы тоже не прочь стать евреем. Слово чести, не вру!

Мими рассмеялась:

— Хотела бы посмотреть, как сэр Лулу пойдет в синагогу!

— А что? Если понадобится, пожалуйста… Плевать! Я люблю их больше кого хочешь… Слово чести, не вру!

Гаснер старался быть взаимно любезным.

— Э… Захочете — хорошо. Нет — как захочете… Но не думайте, и среди наших евреев есть такие… И я сам, вы думаете, их люблю? Боже сохрани! Паршивцы такие, что аж не знаю… Хочут тебе влезть обеими ногами прямо в живот… Ну, так вы еще видали таких? А?

Мими слушала, глядя Гаснеру в рот, а Лулу то и дело опустошал бокалы.

Гаснер продолжал:

— Ну да… У нас там в Бессарабии есть такой Шмая Хаймович… У него лавка. Мануфактуры там кот наплакал, но, паршивец, старается делать вид, будто торгует дешевле, чем я. А у меня одиннадцать приказчиков, два ученика, товару больше чем на два миллиона лей и магазин в двухэтажном большом доме… А вывеска такая, что аж тянется на весь фасад! И этот Шмая еще хочет делать мне конкуренцию! Ну, так вы еще видали такого паршивца? А? Но поверьте мне, он скоро даст такой банкрот, что аж попадет в острог. Мне надо только шепнуть одним там босякам… И если еще один-два погромчика на его лавку, тогда будьте мне здоровы…

Лулу слушал, стиснув зубы. Мими толкала его под столом носком туфли и выразительно показывала глазами на дверь. Но он делал вид, что не понимает ее намеков. Лулу давно раскусил Гаснера и старательно поддакивал ему, однако чувствовал, что в конце концов ему придется покинуть номер и тогда знакомство с богатым коммерсантом окажется безрезультатным… Наконец, он допил остаток вина и притворился пьяным. Что же касается Гаснера, то он действительно охмелел. Потом ему стало плохо и Мими увела его в ванную. А когда они вернулись, Лулу лежал на продырявленной кушетке и храпел. Сколько Мими его ни тормошила, все было бесполезно. Гаснеру же становилось все хуже и хуже. Он сел на кровать, уронил голову на подушку и глубокомысленно заметил:

— Эн… энтиле… гент, а напился, как сапожник! Но… это все-таки твой брат. Пусть уж спит тут, а ты пойдешь ко мне в номер…

Лулу понял, что его могут здесь оставить, а номер запереть. Тогда все сорвется. Он заворочался, делая вид, что просыпается. Мими обрадовалась. А Гаснер поднялся и начал одеваться: застегнул все пуговицы на жилете, взял со стула пиджак… Но вдруг руки его тревожно забегали по карманам, лицо побледнело, губы вытянулись и он зашептал: — У-ва… У-ва… Нету… А! Таки да нету, Ай-ай-ай!

Мими звонко рассмеялась, глядя на вытянувшуюся физиономию Гаснера, но тот не разделял ее веселья.

— Смеется! У меня был портмонет, но его уже, кажется, не стало.. У-ва!..

Мими насторожилась:

— Это что, кошелек?

— Не все равно — кошелек или портмонет? Пусть будет кошелек, но у меня его нету…

Мими стала успокаивать:

— Котик, поищи лучше… Вспомни, может ты его оставил у себя в номере?!

Но Гаснер продолжал выворачивать карманы и приговаривать:

— Хорошо сказать «котик, ищи получше»!.. У меня в магазине товару на два миллиона лей и то я знаю, где лежит каждая иголка, а тут портмонет и там десять тысяч лей и еще пятьсот сверху, в отдельном карманчике, и вдруг я не знаю, куда положил!.. Ну, так вы еще видали такие фокусы? А? Ограбили, как отца в мирное время одесские проститутки!..

Услышав слово «ограбили», Мими вскочила, словно ужаленная:

— Это кто же тебя ограбил? Я?

— А я знаю?.. — пожал Гаснер плечами. — Ты или твой брат — мне от этого не легче. Я знаю лишь, что у меня был портмонет, а теперь его нету…

Мими прикусила палец и на минуту задумалась. Посмотрев на побледневшее лицо Гаснера и на лежавшего с закрытыми глазами Лулу, она на цыпочках подошла к последнему и, схватив одной рукой его пышную шевелюру, второй так вцепилась в щеку, что Гаснер вскрикнул «у-ва!», а Лулу сразу вскочил. Пока он с невинным видом оглядывался, будто не понимая, что происходит вокруг, и недоуменно потирал расцарапанную щеку, Мими снова с размаху ударила его по лицу и истерически закричала:

— Сейчас же гони кошелек, не то я изорву в клочки твой костюм и пальто и исцарапаю твою подлую рожу! Слышишь!..

Гаснер стоял в углу и дрожал, словно только что вылез из проруби…

— У-ва! Я прошу, не надо это… Выпусти меня, и я уже не хочу больше портмонет…

— А ты, каракатица лысая, замолчи, — огрызнулась Мими, — не то я тебе покажу, что такое «ограбили»…

Гаснер еще больше затрясся.

— Да, да, да, я молчу… Молчу, Мимочка, я…

Мими снова замахнулась, однако на этот раз Лулу перехватил ее руку, но она вырвалась, бросилась к столу и, схватив бутылку, уже нацелилась запустить ею. Тогда он извлек из-за борта пиджака черный кожаный бумажник, небрежно кинул его на кровать, потом как ни в чем не бывало подошел к вешалке и стал одеваться.

Гаснер просиял, увидев бумажник, однако взять его не осмелился и продолжал стоять, бросая умильные взгляды то на Мими, то на портмоне.

Мими поставила бутылку на стол и, подбоченившись, с издевкой сказала:

— Господин инспектор американской фирмы «Лондон-Экспок», воришка ты, да еще мелкий…

Лулу надвинул на лоб шляпу, провел рукой по щеке, из которой сочилась кровь, и, уже взявшись за ручку двери, обернулся к Мими:

— Мы еще, мадемуазель, посмотрим!.. Это вам…

Однако он не успел досказать: Мими в ярости вскинула ногу, и башмак угодил Лулу в висок. Лулу согнулся от боли, хотел что-то сказать, но увидев, как Мими снова бросилась к столу за бутылкой, мигом исчез за дверью.

Гаснер, казалось, не дышал. Он держался за отвороты пиджака и делал глотательные движения, словно его одолела икота.

Мими одела башмак, взяла с кровати бумажник и подошла к Гаснеру:

— Заберите свой «портмонет» и знайте, что хоть я проститутка, однако честнее вас, вшивый коммерсант!.. А за «ограбили» вот вам, — Мими развернулась и так ударила Гаснера бумажником, что он вскрикнул, ухватившись за щеку, и неуклюже попятился к выходу, приговаривая: