Татьяна Назарова - Первые шаги Страница 8

— Садись, батюшка! — пригласил хозяин, вглядываясь в отца духовного: «Чего это он гневен так?»

Отец Гурьян с негодованием рассказал про виденное на улице. Мурашев, ласково улыбаясь, начал успокаивать:

— Зря, зря душу гневом мутишь, отче! А вспомни изречение святого Владимира, князя Киевского: «Руси пити — веселию быти».

Отец Гурьян растерянно посмотрел на него. «Неужто верно? — И тут же вспомнил: — Верно есть такие слова».

— А как же про Иродиаду? — недоуменно спросил он.

Еще слаще улыбаясь, Мурашев заворковал, втолковывая ему свою мысль:

— Запамятовал ты, видно, отец Гурьян! Иродиады пляска проклята за то, что она голову крестителя выплясывала, сиречь против Христа шла, а молодицы веселятся, что закон божественный исполнен, в брак святый люди вступили. Разве это схоже?

Отец Гурьян, задумавшись, долго сидел молча. Он не совсем убежден, но не может найти подходящего возражения в известных ему текстах.

Марфа Ниловна, бесшумно двигаясь, накрывала на стол — ставила закуски, бутылки с водкой. Мурашев, наблюдая за гостем, думал:

«Я хочу для торговлишки водчонки привезти, а ты за пляску на собрании решил стыдить. Без веселия что за выпивка!»

Он принялся усиленно угощать «батюшку» винцом, наливая ему по чайному стакану. Отец Гурьян быстро хмелел.

Вскоре за столом появились женатые сыновья, снохи.

— А ну, Варя, пройдись-ка веселия ради, а не злобы Иродиадиной для! — весело подмигнув, приказал Петр Андреевич младшей снохе.

Чернобровая Варя, посмеиваясь, вышла плясать под припевки, а отец Гурьян, окончательно охмелевший, бил в ладоши вместе со всеми.

«Попробуй теперь срамить за гульбу!» — ухмыляясь, подумал Мурашев и, притворяясь пьяным, задорно закричал:

Ходи, изба! Ходи, печь!

Хозяину негде лечь…

Сыновья смеялись, Варвара плясала, и только Марфа Ниловна, поджав тонкие губы, осуждающе, неприязненно смотрела на попа, мужа и пляшущую сноху.

Глава четвертая

Уже в семидесятых годах девятнадцатого столетия в Петропавловске можно было встретить политических ссыльных — разночинцев. После девяностых годов сюда стали попадать и рабочие, участники крупных забастовок.

Года за два до начала двадцатого века в депо железной дороги появились два петербургских слесаря — Михаил Антонович Федулов и Алексей Васильевич Шохин.

Алеша Шохин родителей потерял в детстве и был мальчиком лет четырнадцати приведен на Путиловский завод каким-то дальним родственником. Года через три родственник умер, и парень остался один.

Рослый, ловкий, с шапкой льняных кудрей и синими, как летнее безоблачное небо, глазами, к тому же лихой плясун, песенник и гармонист, Алеша был любимцем в цехе. Его охотно тащили с собой в пивную компанейские ребята, и не обрати на него внимание Антоныч, вероятно, со временем из Алексея получился бы бесшабашный забияка и пьяница, каких было много на заводе. В ссылку он попал восемнадцатилетним юношей, вскоре после вступления в революционный кружок, которым руководил Федулов.

Михаила Антоновича Федулова сослали в Петропавловск, когда ему было сорок два года. На завод Путилова он поступил десятилетним мальчиком в ученики и первое боевое крещение получил в забастовке 1872 года, закончившейся победой рабочих. Это определило дальнейший жизненный путь слесаря.

В девяностом году Федулов уже был членом марксистского кружка, через пять лет влившегося в организованный Лениным Союз борьбы за освобождение рабочего класса. Он слышал выступления Владимира Ильича, читал писанные им листовки и навсегда решил, что для рабочих единственно правильный путь борьбы за свободу — тот, который указывал Ленин. Последние годы перед ссылкой Антоныч работал пропагандистом в своем цехе и старался побольше вовлекать в кружок молодежи. Алешу Шохина он привлек к себе сначала виртуозной работой. Тот любил, подбежав к тискам Антоныча, смотреть, как в руках опытного мастера послушно, будто играючи, поворачиваются инструменты и детали.

— Вижу, парень, хочется научиться работать по-моему? Что ж, я не против, — сказал однажды Антоныч. — Только ведь на заводе для ученья времени нет, придется тебе вечерами домой заходить ко мне. Можешь даже и сегодня после работы со мной пойти.

Алексей загорелся желанием научиться мастерству. Рассорившись с собутыльниками, он ушел вечером к Федулову. Вскоре семья Федуловых заменила ему родных, а Антоныча он стал слушать, как отца. Под влиянием его Алеша научился грамоте, вступил в революционный кружок…

Семья Федулова состояла из жены, пятилетнего сына Мити и младшей дочки Нюры.

Женился Михаил тридцати двух лет на своей односельчанке, восемнадцатилетней Тоне, в одну из поездок в гости к родным. Первые годы они жили счастливо, и Тоня гордилась перед товарками, что у нее муж не пьет, а товарищи его относятся к ней с уважением. Семейное счастье их нарушилось из-за неудачной забастовки путиловцев, после срыва которой Михаил две недели сидел в тюрьме. Тоня возненавидела товарищей мужа.

— Лучше бы ты пил, как другие, чем с бунтарями знаться да за них в кутузке сидеть! — кричала она сквозь слезы, когда он вернулся из тюрьмы домой. — Про меня ты давно забыл, так хоть Митеньку помни! — протягивала Тоня мужу их первенца…

Его попытки объяснить важность дела Тоня отвергала, не раздумывая. Семейная жизнь стала адом. Каждый раз, когда Михаил собирался идти вечером из дому, начинался скандал. Кончалось всегда тем, что он уходил расстроенный, а Тоня, уткнувшись в подушку, отчаянно рыдала, не обращая внимания на сына.

Скандалы прекратились, когда Антонина забеременела вторично. В свободные минуты Михаил, прижав к груди русую головку жены, с воодушевлением убеждал ее в необходимости борьбы за лучшее будущее.

— Ты вспомни, как бедствуют твои и мои родные. А мы с тобой? Живем, пока сила в моих руках есть, а там выкинут с завода — что тогда нас ждет?

Антонина, опустив длинные ресницы, молча слушала, и ему было непонятно, соглашается она с ним или упорствует по-прежнему.

Жену Михаил любил, поэтому мучился вдвойне. То, что она оказалась противницей того, что было для него самым главным, он ей в вину не ставил: сам виноват, не сумел воспитать.

После рождения дочки Нюры Антонина перестала сердито прятаться за занавеску, когда приходили товарищи мужа и начинался разговор о делах в цехе. Иногда даже приветливо приглашала гостей выпить по чашке чая.

Михаил отдыхал в такие минуты душой, появлялась надежда, что Тоня наконец все поняла.

Один раз Антонина подошла к нему и, наклонившись близко, что-то хотела сказать. Но когда он взволнованно спросил: «Что, Тонюшка? Что, родная?» — она покраснела и быстро ушла.

Алешу Шохина, сироту, Тоня встретила с материнской приветливостью. Вскоре Михаил заметил, что с Алешей она о чем-то горячо разговаривает, но как увидит его, тотчас же замолкает. Как-то случайно он услышал:

— Да ведь трудно, Алеша, справиться рабочим. У царя солдаты, целое войско, — говорила взволнованно Антонина.

Он улыбнулся и, не слушая доказательств, которые начал приводить задорным тоном Алексей, ушел тихо, так, что собеседники его и не увидели.

«После всего, что было, Тонюшка стыдится говорить со мной. Пусть Алеша ее пропагандирует, — думал он, быстро идя по направлению к Васильевскому острову. — Придет время, скажет сама все, спрашивать сейчас не следует…»

Но о новых взглядах Тони Михаил услышал от нее, лишь прощаясь с ней через решетку в комнате для свиданий, перед ссылкой в Петропавловск.

— О нас не беспокойся! Не пропадем. Работать буду, друзья не бросят, — шептала она скороговоркой, прижав лицо к железным прутьям. — Все поняла я. Заодно с тобой мыслями…

Серьезный, выразительный взгляд родных глаз договорил Михаилу невысказанное из-за подошедшего жандарма.

Боль от мысли, что Тоня сейчас уйдет и неизвестно когда они увидятся вновь, на время исчезла, уступив место радости: любимая подруга стала боевым товарищем…

— Тонюшка, родная моя! — вскричал счастливо Михаил.

Выталкиваемая жандармом вместе с другими, Тоня крикнула:

— Ждать буду, пока вернешься! — И, поправляя выбившуюся прядь пушистых волос, глянула на мужа нежно, чуть задорно, как когда-то, при первой встрече на сельской вечеринке, решившей их судьбу.

Всю дорогу, до самого Петропавловска, Михаил Антонович вновь и вновь переживал последнюю встречу с женой. Только теперь он понял, что значит любить жену, ставшую другом. Он тосковал о ней и в то же время чувствовал прилив новых сил.

Во время пути Алеша часто замечал, что его старший друг, сведя густые темные брови, чему-то затаенно ласково улыбается.

…Попасть в депо ссыльным было нелегко, но высококвалифицированным путиловским слесарям место нашлось. Предварительно администрация приняла меры, чтобы оградить рабочих от влияния политических.