Татьяна Назарова - Первые шаги Страница 9

Во время пути Алеша часто замечал, что его старший друг, сведя густые темные брови, чему-то затаенно ласково улыбается.

…Попасть в депо ссыльным было нелегко, но высококвалифицированным путиловским слесарям место нашлось. Предварительно администрация приняла меры, чтобы оградить рабочих от влияния политических.

Накануне их прихода мастер цеха Никулыч непривычно долго разглагольствовал перед слесарями о безбожных политиканах и бунтовщиках против закона, которых по воле царя выгнали из Питера.

— Говорить с такими — бога и начальство гневить, — внушительно закончил он.

Рабочие депо были в большинстве своем вчерашними крестьянами, нуждой загнанными на производство. Слова мастера произвели на них большое впечатление, и первое время они настороженно присматривались к ссыльным, не вступая с ними в разговоры.

Но питерцы красиво и споро работали. Никулычу не удавалось найти никакого изъяна в сделанных ими деталях. Алексей, склонившись у тисков, когда не было близко мастера, так задушевно пел, столько в нем было юношеского задора, что молчание скоро нарушилось.

— Поешь ты, браток, что соловей, — сказал Шохину недели через две сосед его за верстаком, широкоплечий, кудрявый силач с дерзкими серыми глазами.

— Это что! Пустяки, не пение. Мы, бывало, соберемся компанией, свои ребята, вот уж запоем так запоем! — весело ответил Алексей.

Между ними завязался разговор. Сосед назвал себя Григорием Потаповым. Скоро они звали друг друга «Алеша» и «Гриша». Когда в один из дней Шохин сказал, что «жаль, гармошки нет», в разговор вмешался молодой парень, работавший с другой стороны.

— А ты хорошо играть можешь? — спросил он.

— Лучше, чем зубилом, — ловко обрубая кусок металла и лукаво подмигивая, ответил Шохин.

— Завтра на вечеринку к нам придешь? Гармонь у нас есть, да музыкант плохой, — предложил тот же слесарь.

Алеша неожиданно для всех, под собственный свист, прошелся в присядке посредине цеха. Слесари одобрительно засмеялись.

— Коль позовете, обязательно приду! Дело молодое, и поиграть и поплясать охота, — сказал Алексей, возвращаясь к тискам.

— Приходи, обязательно приходи! — закричали сразу несколько человек из молодежи.

Пожилые слесари оглядывали Шохина с любопытством, некоторые доброжелательно улыбались. «Хорош парень! Какой он бунтарь! Юнец совсем», — думали они.

Когда друзья пришли с работы в свою комнатушку, снятую ими у вдовы в железнодорожном поселке, Антоныч за ужином говорил Алеше:

— Твоя задача — приучить к себе молодежь. Ходи на вечеринки, только смотри, возле девушек не очень крутись — ревность у парней вызовешь. Учи петь, плясать, отвлекай от пьянства, рассказывай о нашем Путиловском заводе, рабочей дружбе, но запретных вопросов не касайся — еще рано…

Вскоре на выселках ни одна вечеринка не обходилась без питерского гармониста. Подружился он и с Григорием Потаповым, хотя тот был семейным и имел двух детей. Потапов начал дружелюбно разговаривать и с Антонычем. Но большинство из пожилых рабочих все еще держались выжидательно.

Прошло месяца четыре. Однажды сосед Федулова, слесарь Мухин, мучаясь со сложной деталью, начал сквозь зубы ругаться. Федулов подошел к нему. Понаблюдав с минуту, он предложил:

— Дай-ка помогу!

Тот, обрадованно глянув на него, без слова уступил место возле своих тисков. Антоныч осмотрел деталь, зажал ее в тиски другим концом и стал быстро обрабатывать. Слесари сначала наблюдали за ним издали, а затем подтянулись ближе. Когда, закончив, Антоныч вынул деталь из тисков, вокруг него стояло человек двадцать. Он улыбнулся и подал деталь рядом стоявшему.

— Спасибо тебе! Замучился с проклятой, — от души поблагодарил Мухин.

— Не за что, Федот Гаврилович, — ответил дружески Федулов.

— Ишь ты! Муху по имени, отчеству назвал, — перебил его седоусый слесарь. — А тебя-то как зовут?

— Товарищи на заводе Антонычем звали, — Федулов прищурил темные с желтинкой глаза в ласковой усмешке.

Слесари зашевелились, но из-за угла вывернулся Никулыч и заорал:

— Чего базар устроили?

— Антоныч показал мне, как эту загогулину делать. Не ладилась она у меня, — угрюмо бормотнул Мухин, досадуя на то, что мастер не дал поговорить. Остальные молча разошлись по своим местам.

Мастер, осмотрев деталь, раздраженно бросил ее возле тисков — придраться не к чему. Подозрительно глянув из-под припухших век на спокойно стоявшего питерца, он пошел в другой конец цеха.

С этого дня слесари перестали чуждаться ссыльных. Они часто просили у Антоныча совета по работе и не прочь были поговорить с ним о жизни. С помощью Потапова Антоныч знакомился с рабочими токарного и литейного цехов. А летом Алеша стал зачинщиком походов на Ишим, озеро Пестрое. Там ловили рыбу, купались, играли в лапту, потом, улегшись кружком на зеленой траве, слушали рассказы о питерских рабочих.

Когда началась осенняя ярмарка, Алексей уговорил товарищей пойти на базарную площадь.

— Посмотрим, как купцы деньги наживают! — говорил он, смеясь.

Веселой гурьбой прошли через весь город, распевая песни под гармошку, на которой забористо играл Алеша.

Площадь кипела народом, от выставленных товаров рябило в глазах, резкие выкрики «зазывал» оглушали. Компанию мастеровых с лихим гармонистом тянули нарасхват ко всем харчевням, обещая большую скидку.

— Пошли, Алеша, выпьем по стопке, — позвал Алексея один из молодых слесарей.

Алексей согласился. Хозяин сразу налил ему стопку.

— Сыграй, парень, повеселей! — попросил он.

Слесарь заиграл «Камаринского», живо и плясуны нашлись, но как только выпили по стопке и закусили селедочкой, он встал и повел своих друзей дальше — не для гулянья ведь пришли сюда!

Алексей показал товарищам, как киргизы платят баранами за товары.

— Эх, мать честная! Да ведь они за всякую дрянь, выходит, отдают вдесятеро! — удивлялись рабочие, подсчитав на деньги стоимость баранов и полученного за них товара.

— А ты думаешь, почему у вас тут купцы так быстро богатеют, тысячи за одну ночь в клубе просаживают? — смеялся Алексей. — Вся торговля у них на обмане построена…

Нагляделись они всего за день, а обратно через «копай-город» прошли по желанию Алексея.

Изможденные, оборванные люди сидели кучками перед входом в свои темные норы, заменявшие им жилье; худенькие ребятишки бежали гурьбой за железнодорожниками, выкрикивая с плачем:

— Дяденьки, подайте, Христа ради, копеечку, на кусочек хлеба!

Рабочие помрачнели. Всю мелочь, что в карманах была, раздали детям, а как выбрались из «копай-города», так сразу заговорили о том, что у одних денег без счета, мошенничеством миллионы наживают, а тут вот, рядом, с голоду чуть не мрут…

— Переселенцы. Выманили их из России, ссуду да помощь на новом месте обещали, а здесь, видите, как помогают! — серьезно заговорил Алексей. — Да разве этим только плохо? Возьмите тех, что вон на купеческих заводишках работают по шестнадцать часов в сутки. Платят им хозяева столько, что и на хлеб не хватит…

— Оно и нам не больно много в получку отваливают, — сумрачно перебил его худой токарь.

— Нам тоже не сладко, — согласился с ним Алексей. — Да и не только одним нам. Хозяева везде одинаково за большой прибылью гонятся. За то на нашем заводе и забастовку устраивали. Хоть нас с Антонычем и сослали, а все ж расценки повысили…

Всю неделю в депо шли разговоры о купеческих прибылях, голодающих переселенцах и собственных плохих заработках.

— С утра до ночи у тисков гнешь спину, как проклятый, а все пустые щи хлебаешь, — говорил кто-нибудь возмущенно.

И сейчас же ему в ответ со всех сторон кричали:

— Зато Савин жене ванны из шампанского делает!

— А Разгуляев в один вечер твой годовой заработок пропивает!..

Раздавались крепкие словечки и злой смех в ответ на них.

Алексей сидел один в хибарке вдовы и, посвистывая, зашивал разорванную куртку. Трудился он старательно, но частенько, бросая шитье, приникал к мерзлому стеклу окна и, вытаив дыханием кружок, вглядывался в темную улицу.

Закончив работу, слесарь откинул в сторону куртку и заходил вдоль комнаты.

«А что, если с Антонычем случилось несчастье? — думал он со страхом. — Вдруг их с омичем захватили шпики?..»

Два года работали они, подготовляя железнодорожников к организации подпольной революционной группы. Есть теперь на кого опереться, но замены им, особенно Антонычу, пока нет. Провал их — непоправимая беда.

Подойдя к белой трубе и прижавшись спиной к теплой стенке, Алексей глубоко задумался, вспоминая минувшие события…

На вторую зиму у них образовался уже небольшой кружок верных товарищей: Гриша Потапов, Федот Мухин, литейщик Котлицын, токарь Рогожин… Они часто собирались у Мухина, будто в карты поиграть. Но розданные карты лежали на столе, а игроки, притихнув, с горящими глазами слушали рассказы Антоныча о путиловских рабочих, про стачки, про то, как рабочие в России борются за лучшую жизнь…