Владимир Зима - В пургу и после (сборник) Страница 9

Блажевич поправил за спиной карабин и побежал на лыжах вниз по реке, торопясь засветло добраться до ближайшего зимовья.

Назад он прилетел на вертолете. Подавляя тошноту, помогал участковому милиционеру и председателю колхоза перенести в избу останки Ленкова. В избе их ждал пожилой врач.

Потом Блажевич давал какие-то показания, писал какое-то объяснение и все просил, чтобы они побыстрее улетали с этого места. Но вылет откладывался до тех пор, пока милиционер не прошел весь путь Ленкова, до того места, где его окружили волки. Вернувшись из тундры, милиционер притащил двух волков, председатель колхоза быстро снял с них шкуры.

На фактории Блажевич сдал заготовителю все шкурки песцов и пять волчьих шкур сдал тоже. Денег ему хватило, чтобы покрыть аванс, взятый в колхозе перед началом охоты, и на билет до Ленинграда.

Три дня, пока не прилетел рейсовый самолет, Блажевича можно было с утра до ночи видеть в столовой, где он бутылку за бутылкой в одиночестве пил спирт. Иногда, поймав на себе чей-нибудь взгляд, Блажевич кричал на всю столовую:

— Чего глядишь?! Не виноват я, не виноват!.. А не веришь, пойди спроси участкового!.. Карабин, понимаешь… Патрон… Не виноват я…

На него смотрели с жалостью.

Старики сказали, что сегодня солнце выглянет из-за горизонта в последний раз, и Тамара, боясь пропустить эти краткие минуты, сразу же после обеда ушла на высокий берег реки. Там она выбрала удобное место, откуда хорошо была видна розовая кромка неба, села прямо в снег и стала ожидать восход.

Она второй раз в своей жизни провожала солнце и уже знала, что на этой долготе поясное время отличается от истинного на сорок шесть минут и что солнце на этой широте в последний раз восходит не на востоке, а на юге. Через два с половиной месяца оно снова покажется в той же точке горизонта. Тогда будет большой праздник и в тундре, и в поселках. А в райцентре электромеханики передающей радиостанции облепят самые высокие антенны, и все будут завидовать им, потому что они не только первыми увидят багровый край солнечного диска, но и на несколько секунд дольше, чем с земли, будут наблюдать закат.

Из-за крутого поворота реки вылетела оленья упряжка. Тамара привстала, стараясь разглядеть каюра. Это мог быть либо Алешка, тундровый почтальон, либо бригадир соседней бригады рыбаков. В ту же минуту Тамара спохватилась, что упряжка может быть послана за ней, вскочила на ноги и крикнула:

— Эге-гей, я здесь!..

Каюр поднял голову, заметил Тамару и направил упряжку к берегу, остолом притормаживая нарты.

— Здравствуй, доктор Тамара! Приглядевшись, Тамара узнала Гришу Лаптандера, колхозного зоотехника. Значит, оленеводы кочуют поблизости. Уж не заболел ли у них кто-нибудь?

— Здравствуй, Гриша! По мою душу приехал, а?

— Что? — не понял Гриша, втыкая остол в твердый наст.

Олени стали как раз напротив того места, где сидела Тамара. Гриша спрыгнул с нарт и стал ловко взбираться по крутому откосу. Оглянувшись, Тамара увидела, что солнце уже выглянуло узким красным серпом над тундрой и скользит вдоль горизонта, с каждой секундой уменьшаясь в размерах. Багровыми искрами вспыхнул снег, и вскоре в том месте, куда провалилось солнце, осталось лишь ровное рубиновое марево. Вот и все. Облака еще некоторое время будут окрашены небрежными малиновыми мазками, а потом и они станут непроницаемо серыми. Наступила полярная ночь. Еще светло, как будто солнце всего на минуту скрылось за облаками, еще похоже на обыкновенный пасмурный день, но это только кажется…

— Председатель тебя в поселок зовет, доктор Тамара — сказал Гриша, усаживаясь в снег. — Какое-то важное письмо пришло, однако…

— Ты привез его?

— Нет, в правлении осталось. Сейчас ехать надо. Чай будем пить, и поедем.

Сидя в просторном чуме бригадира рыбаков, Тамара прихлебывала терпкий чай без сахара и думала о загадочном письме. Почему его получил председатель колхоза, а не Галка? Такой же фельдшер, как и Тамара, могла бы помочь председателю разобраться… А если это письмо от Евдокимова? Или даже не от самого Евдокимова, а из геологического управления: «Просим откомандировать медработника Вавилову в распоряжение партии такой-то дробь такой-то…» Нет, такое письмо придет не председателю, он надо мной не начальник. Скорее всего, завтра будет заседание правления, новая смета будет утверждаться, снова придется торговаться из-за каждого рубля, снова просить, чтобы выделили побольше дров для медпункта, чтобы дали, наконец, санитарку от колхоза — господи, в который уж раз!..

— Поехали, поехали, — заторопил ее Гриша, приподнимая полог чума.

Тамара попрощалась с рыбаками и выбралась из чума. Все ее вещи уже лежали на нартах, а рядом, держа в руках оленью полсть, стояла старая Санаре. Тамара села на нарты, и Санаре заботливо укутала ее. Гикнув на оленей, Гриша побежал рядом с упряжкой, пока олени не набрали ход, а потом запрыгнул на свое место сзади. Через минуту все шесть чумов бригады скрылись из виду, и только сизоватые дымы над кромкой берега столбами вздымались в небо, указывая место стойбища. Нарты свернули в протоку, и дымы остались где-то в стороне, а сзади были видны обрывистые берега узкой протоки да серое месиво клубящихся над тундрой облаков.

Время от времени Гриша сталкивал Тамару с нарт и заставлял бежать рядом, чтобы разогнать по жилам кровь, а потом и сам бежал сбоку нарт, на ходу поправляя оленью полсть. Олешки шли резво, без остановок, и в каких-нибудь пять часов примчали нарты на факторию.

В окнах правления горел свет, но никого из колхозного начальства уже не было. Уборщица сидела в коридоре и курила длинную трубку, набитую душистым табаком.

— Здравствуй, тетя Кула!.. — сказала Тамара, сбивая снег с валенок. Тетя Кула следила за тем, чтобы в правлении было чисто, и Тамара, едва держась на ногах от усталости, вынуждена была долго сметать мельчайшие порошинки, чтобы не наследить на свежевымытом полу. — Гриша сказал, что мне пришло письмо. Председатель ничего не передал вам?

— Почему не передавал? Все передавал. Лежит твое письмо у него на столе. Пойди и возьми.

Тетя Кула прикрыла глаза и глубоко затянулась ароматным дымом, давая понять, что разговор окончен. Потоптавшись у порога, Тамара прошла в кабинет председателя и увидела лежащий отдельно от остальных бумаг конверт. Адрес на конверте заставил Тамару улыбнуться: «Таймырский национальный округ, город Жданиха, горздравотдел». Вместо обратного адреса стоял чей-то размашистый росчерк. Тамара сунула письмо в карман и вышла из правления.

— Важное письмо? — спросил Гриша.

— Нет, наверное… Кто-то пошутил.

Уставшие олени пошли по темной улице неторопливым шагом, мимо полузанесенных снегом нахохлившихся домиков с подслеповатыми окнами, мимо огромного амбара-клуба, мимо зверофермы.

А дома сейчас, наверное, тепло… Галка печку затопила, сидит небось английским занимается, а тут и я! Ввалюсь, с порога крикну: «Вина и фруктов!..» Мы с Галкой чаю попьем, а потом я сяду возле печки и буду долго читать все письма, которые пришли, пока я была в тундре… А потом — спать, спать, спать… И кровать подтащу к самой печке, отогреюсь за две недели тундры и на целый месяц вперед…

Но в окнах света не было, а на крыльце вырос целый сугроб слежавшегося снега. Пока Гриша перетаскивал рюкзаки поближе к крыльцу, Тамара кое-как расшвыряла ногами снег у двери и сняла амбарный замок, ключ от которого был утерян еще в прошлом году. Первые месяцы жизни на Севере Галка и Тамара пользовались замком по-материковски — уходя на работу, закрывали его на ключ. Но однажды в нем от пятидесятиградусного мороза замерзла смазка, и они не могли попасть в дом, пока сосед не отогрел замок паяльной лампой. С тех пор замок навешивали, не закрывая на ключ, — так поступало большинство жителей фактории.

— Завтра утром приходи в правление, — сказал Гриша, садясь на нарты.

— Приду.

— Хэй-хэй! — крикнул Гриша, и олени рванули с места. Издалека донесся еще один выкрик каюра: — Чум! Чум!.. — и все стихло.

Тамара внесла рюкзаки в комнату, зажгла керосиновую лампу и увидела на столе записку. «Я повезла роженицу в район. Скоро вернусь. Галина». Дата на записке была недельной давности.

Полушубок Тамара повесила на гвоздь у входа. Все гвозди, вбитые в стену, поблескивали белыми от инея шапками, а те гвозди, на которые вешали одежду, обросли ледяными шишками, каждая величиной с грецкий орех, и теперь по форме напоминали настоящие крюки настоящей вешалки.

Оставшись в легком демисезонном пальто, Тамара подошла к печи и заранее тяжко вздохнула. И, как выяснилось, напрасно, потому что печка была заправлена дровами, оставалось лишь плеснуть туда немного керосину и чиркнуть спичкой.