Эрик-Эмманюэль Шмитт - Десять детей, которых никогда не было у госпожи Минг

Десять детей, которых никогда не было у госпожи Минг

Китай – это скорее тайна, а не страна.

Госпожа Минг, узкоглазая, с отливающими синевой черными волосами, сидя с прямой спиной на своем табурете, однажды бросила мне, заезжему европейцу:

– Все мы от природы рождаемся братьями, а образование делает нас разными.

Она была права… Китай, несмотря на то что я изъездил его вдоль и поперек, ускользал от меня. С каждым моим путешествием его земли расширялись, его история улетучивалась, я терял ориентиры, не обретая новых. Независимо от успехов в освоении кантонского диалекта, несмотря на чтение, вопреки тому, что я множил торговые соглашения с его жителями, Китай отступал – по мере того как я приближался. Словно горизонт.

– Чем жаловаться на темноту, лучше зажечь свет, – заявила госпожа Минг.

Как? Кого выбрать, чтобы обшарить эти загадочные земли? Какую заарканить жертву? У Китая столько лиц, сколько рыбешек в Средиземном море.

– Планету населяет миллиард китайцев и пять миллиардов иностранцев, – пробормотала госпожа Минг, не отрываясь от своего рукоделия.

Пластмассовый коричневый радиоприемник – пережиток эпохи маоизма – делал голоса гнусавыми, словно диктор захлебывается соплями. Госпожа Минг повторяла высказывания журналиста – аса статистики и вылизывания задов. «Миллиард китайцев…» В тот момент я не уловил, что ее смущает: что китайцев так много или так мало…

По рождению принадлежа к арифметическому народу, некогда изобретшему калькулятор, эта дама имела свои счеты с цифрами. На первый взгляд, мало что отличало ее от других пятидесятилетних; однако всем известно: первый взгляд ничего не значит.

Круглое румяное лицо, заметные морщинки на коже, мелкие, как зернышки, зубы – госпожа Минг была точно спелое, если не перезрелое, яблоко, славный фрукт, еще не иссохший. И такая худая, что ее тело напоминало гибкую ветку. Когда она говорила, становилось понятно, что эта ягодка с кислинкой, а не сладкая, потому что госпожа Минг в разговоре цедила едкие фразы, которые жалили мозг собеседников.

Здесь, в провинции Гуандун, госпожа Минг восседала на своем треножнике в расположенных в подвале «Гранд-отеля» благоухающих жасмином туалетах, где среди белых керамических плиток и под ослепительным неоновым светом в ее обязанности дамы-пипи входило следить за их чистотой.

Этому уязвляющему унылые души занятию госпожа Минг вернула былое благородство: она царила в центре мироздания. Во время конгрессов и семинаров, ежедневно устраиваемых на верхних этажах, вы бежали к ней со всех ног; возле нее вы притормаживали, переминались с ноги на ногу, замирали; ее молчаливое величие смущало; вы подчинялись, вы молили глазами, вы выпрашивали дозволения проникнуть в ее владения; в этот самый момент она окидывала вас таким взглядом, будто видит насквозь все, что происходит в глубине ваших мозгов и внутренностей. «Даже не начинайте, я прекрасно знаю, с кем имею дело». В ее серых зрачках читали не приговор, но снисхождение; больше того: отпущение грехов. Будь перед ней рабочий, инженер, менеджер по маркетингу или даже генеральный директор, она видела вашу нужду и принимала вас, бывшего мальчика, просящегося на горшок, жалкую плоть, которая жаждет ослабить напряжение своих тканей. От маоистского Китая госпожа Минг сохранила эгалитаризм, от Китая конфуцианского – гуманизм.

Так что госпожа Минг управляла мужским отхожим местом «Гранд-отеля» в Юнхаи, что, судя по ее державному присутствию, свидетельствовало о ее преуспеянии. Наводить лоск в расположенных в глубине коридора женских удобствах означало бы понизить свой рейтинг – в этой стране ценят мальчиков. Там она была бы прислугой, здесь она властвовала: перед ней, приветствуя ее, тысячами проходили мужчины, а она, милосердная, даровала им право на облегчение. Проходя мимо двери с красующимся на ней изображением платья, вы слышали смех и стрекотанье брюнеток, подправляющих макияж, треща о пустяках. Зато за створками, щеголяющими брюками, ничего подобного: ни единого слова, ни бессмысленных разговоров, ни взгляда на случайных соседей, только несколько вздохов. От писсуаров до умывальников – только торопливое достоинство, фаталистическое повиновение, солидарность повинующихся законам природы солдат. Было ли тому причиной суровое присутствие госпожи Минг? Это место превращалось в лабораторию метафизических испытаний, где каждый смертный расставался с иллюзией власти.

К чему, спросите вы, я навязываю вам все эти подробности? Позвольте объяснить.

Трансакции моей фирмы забросили меня на юг Китая. В июле я покупал там игрушки, которые в следующее Рождество порадуют наших малышей; еще больше заказывал там разные безделушки, предназначенные китайским детям. Куклы, пупсы, машинки, самолетики – все эти пластмассовые изделия по весьма умеренным ценам производились в провинции Гуандун, затем отправлялись во Францию, где наши стилисты и рабочие приводили их в товарный вид, после чего часть их вновь посылали в Китай. Поскольку такое возвратно-поступательное движение грузов нисколько не влияло на стоимость, европейцы и американцы использовали эту систему, так что на китайском рынке господствовали западные бренды, несмотря на то что товары были произведены на месте.

Благодаря моей способности к языкам – к этому времени я говорил уже на семи – руководство направило меня в Азию, заверив, что очень скоро вместо корявого делового английского я заговорю на языке китайских мандаринов. Правда, предупредили об одном условии: кроме классического китайского, мне предстояло разобраться с кантонским диалектом, на котором говорят в провинции Гуандун, где со скоростью, достойной олимпийских рекордов, росло количество фабрик по производству игрушек.

Так что поселок Юнхаи, где я повстречался с госпожой Минг, переживал период расцвета: из деревни он превратился в город с двумя миллионами жителей. Это его слегка встряхнуло, выбило из колеи, лишило ориентиров. Высотные здания пришли на смену домишкам, переулки превратились в магистрали; некогда нарядная, как драгоценная шкатулка для рукоделия, крошечная продуктовая лавка господина Ибулаксина была сметена четырьмя супермаркетами, снабженными холодильными камерами, а окрестные луга погребены под шестиполосной окружной автомобильной дорогой, где доживали свой век последние ежики. Слишком новые, наспех построенные, лишенные своей истории, наслоений, потертостей – всего того, что составляет очарование ветхого жилья, – монотонные фасады новостроек казались оштукатуренными картонками. Где теперь находился центр Юнхаи? Согласно суровой рациональности улицы пересекались бульварами, бульвары пересекались проспектами, проспекты вели к автостраде. Просторные площади, ставшие неприступными из-за автомобильного движения, приказывали: «Двигайтесь, нечего глазеть!»; только управляемые красными огнями светофоров перекрестки еще располагали к встречам, унаследовав это предназначение от ныне забетонированной старинной мойни. Не осталось ни малейшего воспоминания о прошлом, никаких руин ни в центре Юнхаи, ни на окраинах. Доблестное стремление к экономическому росту смело все.

Исчезали старожилы; те, кто не умер от изумления при виде этих разрушений, забились в дальние углы современных квартир, столь же привлекательных для них, как новая помойка.

Управляя туалетами «Гранд-отеля», как если бы это новое здание существовало всегда, а главное, как будто речь шла о наиважнейшей миссии, безразличная к подобным невзгодам, прилежная, сосредоточенная, безмятежная госпожа Минг воплощала собой постоянство в изменчивом мире. С первых же наших встреч я не мог не сожалеть о том, что она расходует там свой профессионализм; в тот день, когда я наконец решился сказать ей об этом, в первое мгновение она смущенно покраснела, потом гордо подняла голову и ответила:

– Выполнять заметную работу важнее, чем быть заметным.

Вам странно, что я разговорился с дамой-пипи в китайской глуши? Готов подивить вас, дав три ответа.

Мои бабушки драили полы у хозяев. Изучая язык, я не отказываюсь ни от какой возможности попрактиковаться в нем. И наконец, в деловых переговорах я использую прием: чтобы пощекотать нервы партнеров, я, прервав дискуссию в самый неожиданный момент, отлучаюсь, оставив их в неведении относительно своих намерений. Этот метод заставляет меня устремляться в туалет не реже, чем патриарха с побитой долгой жизнью простатой.

И вот как-то утром я без предупреждения бросил двоих сотрудников коммерческого отдела «Перл-Ривер пластик продакшн» и, пока они наверху в ожидании моих заказов сгорали от нетерпения, мирно болтал в подвале. В поисках мелочи для чаевых я выронил из кармана пиджака фотографию. Служащая подобрала ее и, увидев мою семью, улыбнулась: