Ицхак Мерас - Тучи над городом

ИЦХОКАС МЕРАС

ТУЧИ НАД ГОРОДОМ

Он старался запомнить дорогу, по которой они поднимались наверх, на гору, но эти старания были безрезультатны.

Проехали какую-то деревню совсем рядом с большим городом. Он поерзал на мягком сиденье мчащегося автомобиля.

Может, он чем-то другим недоволен, — что, так далеко забравшись на юг, не нашел ни зеленой листвы, ни красок и ароматов цветов.

Серым было все вокруг, может быть, потому ничего и не запоминалось.

— Почему у вас дороги вымощены камнем, а не покрыты асфальтом? — спросил он.

— Чтоб было более скользко, — ответила она и засмеялась, даже краем глаза не взглянув на него, едва наклонившись к баранке и туфельками на плоском ходу упершись в педали. — Она тряхнула головой, отбросив волосы, упавшие на глаза.

Волосы у нее были длинные, свободно падали на плечи. Темные волосы, хоть и казались светлее из-за множества седых прядок, беспорядочно проглядывавших в них.

Они познакомились случайно в холле гостиницы.

Он куда-то спешил, ему куда-то надо было идти, кто-то ждал его, он теперь уже не помнил, кто, куда, зачем.

Он поспешно захлопнул дверь лифта, миновал портье и уже нацелился в пустое пространство вертящихся входных дверей, но увидел в холле своего приятеля, разговаривающего с нею у столика, и остановился.

Приятель говорил, что ему предстоит встреча с женщиной, с которой он не хочет встречаться.

Видимо, это она и есть.

Сначала он увидел эти беспорядочные седые пряди в ее темных волосах.

— Познакомься, — сказал приятель.

И она протянула руку.

Он сразу приметил ее усталые глаза с темными кругами под ними.

Ему было непонятно и казалось странным, что она не стыдится своей седины и не прячет усталости. И еще он никак не мог понять, почему его приятель не хотел встречаться с этой женщиной.

Он посмотрел ей в глаза — пытаясь поймать ее взгляд — и ничего больше, но, видимо, посмотрел странно, потому что она, едва тряхнув головой, криво усмехнулась.

Он примостился на подлокотнике кресла, огляделся в поисках листка бумаги, не нашел, вытащил из плоской коробки проспект “Люфтганзы”, взял со стола ручку.

— Извините… Как ваше имя? — боясь ошибиться, уточнил он.

Она повторила, и он записал.

— А дальше?

— Фамилия?

Она повторила.

— Нет, дальше.

— Дальше пустые цифры, — засмеялась она. — Дальше пусто.

Она тоже взяла проспект “Люфтганзы” и стала вертеть в руках, не зная, что с ним делать.

— Я вам не нравлюсь? Я некрасивый? Да? — бросил он вдруг, не выпуская ручки и проспекта, на котором написал наискосок крупными буквами.

— Три три шесть шесть семь восемь, — неожиданно сдалась она.

Он записал и поднялся.

— Очень спешу, извините, — сказал он, пожимая пальцы длинной кисти.

С проспектом в кармане, не оглядываясь, втиснулся в пространство вращающейся двери, куда уже вошла незнакомая молоденькая девушка, и, неуклюже топчась и извиняясь, наконец, выбрался из гостиницы наружу.

Она теперь выглядела точно так же, как тогда, когда он впервые увидел ее. Пожалуй, только седины прибавилось, хотя как сказать, может, просто показалось. А глаза точно были такие же измученные, и темные круги такие же, еще темнее. Конечно, после бессонной ночи. И за рулем. Хоть и не такой дальний путь, но все равно за рулем, и в гору, и по горной дороге, по скользкой дороге, неважно, что ему эта дорога казалась ровной, гладенькой, словно мощеный тесаным камнем тракт вдоль бескрайного живописного луга.

Ее правая туфелька соскользнула с педали, уперлась ему в щиколотку. Машина остановилась.

— Это здесь? — спросил он. — Отсюда город виден?

— Нет… Извини, — сказала она, не спеша убрать ногу. И добавила: — В самом деле, нам надо спешить. У нас совсем нет времени.

Вчера, когда они, наконец, встретились, уже в сумерках, она, едва поздоровавшись, сказала:

— У меня очень мало времени. Не обидишься, если я ненадолго?

— Я потом тебя провожу, — ответил он.

— Не надо. Я оставила машину у того перекрестка, за углом. Видишь, четвертая с краю.

Они не спеша шли по тротуару, то сближаясь, то отдаляясь, нечаянно прижимаясь друг к другу или на мгновение смешиваясь с толпой, которая их толкала, разделяла и вновь сближала, оттесняла к витринам или к краю тротуара.

Когда он позже взял ее за руку, она сердито смерила его взглядом с головы до ног и сказала:

— Мне нравится твой друг.

Он остановился, опустил глаза, но руки ее не выпустил.

— Пойдем ко мне, в гостиницу, — ответил он, — у тебя мало времени, а у меня есть бутылка водки, нашей, привезенной. Есть сок — лимонный и апельсиновый, есть оранжад и минеральная вода.

— Не-ет, — она покачала головой. — Поехали лучше за город. Совсем недалеко, пятнадцать минут.

— У тебя же нет времени.

— Успеем. Ты бывал в каком-нибудь загородном трактире?

— Не бывал. Еще у меня есть большая бутылка белого вермута, вашего белого вермута, он не хуже, чем “Чинзано”. Зайдем по пути, купим лимонов… А лед нам принесут из гостиничного ресторана, попросим.

— Не хочешь за город?

— У тебя ведь мало времени. А может, в бар? Потанцуем?

Мимо в обоих направлениях спешили, сновали молодые люди. Красивые люди. Веселые люди.

Она схватила его за руку. Теперь она взяла его за руку.

— Пошли.

Они подошли к вращающейся двери гостиницы, и она даже не сбавила шаг. Он думал, что они пройдут мимо, спеша куда-то, потому что было очень мало времени.

Но она скользнула в эту вращающуюся дверь, не колеблясь, словно возвращалась домой.

— Ключ, — попросил он у красивой девушки в очках, стоявшей в холле за барьером. И нетерпеливо повторил: — Ключ, пожалуйста…

Наконец, он почувствовал, что машина в самом деле движется в гору. Она ехала вверх, натужно урча, слегка изменив голос.

И вдруг они оказались на самой вершине.

Взобравшись наверх, автомобиль вздохнул, и стало ясно, что дальше никакой дороги нет, что путь может быть только один — назад, но никак не вперед и не вверх.

Она остановила машину, выключила мотор и, накинув жакетик, выскочила наружу.

Он поскользнулся и тут впервые увидел белый снег, лежащий тонким нервным слоем. Может, и раньше снег был, только он не заметил, а может, и не было.

Ступеньки вниз. Они были очень скользкие, и он в первый раз взял ее под руку, а она не сопротивлялась, потом они по другим ступенькам поднялись вверх и оказались на самой вершине горы, прямо перед обрывом, там стояла невысокая металлическая ограда, к ней можно было прислониться или опереться о нее руками, глядя вниз, на раскинувшийся там город.

— Вот, — сказала она, слегка прижавшись к нему и глядя вдаль, совсем не на город. — Смотри… Осматривайся.

— Столько времени, такая дорога… чтобы посмотреть на город… взглянуть на город.

— Мало? — с обидой ответила она и глянула искоса. — Хочешь все получить легко… Слишком легко.

— Не сердись. Я все равно надолго запомню город, имя которому София.

— Не София, а Сóфия, — поправила она, — как женское имя, Сóфия.

И он повторил:

— Сóфия.

Как будто назвал не город, а ее, женщину, стоявшую рядом. И добавил:

— Ты ведь… не София…

Она усмехнулась. Криво, как всегда, но не пряча этой своей некрасивой кривой усмешки. Даже вслух рассмеялась.

— А может? Может, я — София? Может?

Она откинула волосы — темные, с тонкими белыми, как снег, прядками, словно залитые тончайшими струйками белой краски.

Она горделиво подняла голову.

— Может?

Такая же точно бесконечно близкая и недоступная, сидела она вчера в гостинице, в его номере, удобно умостившись, почти лежа на широком и мягком диване, таким же вольным жестом закинув ногу на ногу.

— Что пьем? — спросил он.

— Водку.

— Разбавить?

— Не надо… У тебя красивая жена и двое некрасивых сыновей, очень на тебя похожих. Я все про тебя знаю…

— Угадала, — ответил он, хлебнув большой глоток и слегка поперхнувшись. — А у тебя некрасивый муж и красивая дочка. Верно?

Она ничего не ответила.

— Только ты еще не уходи, — попросил он.

— Еще не ухожу. — И добавила: — Теперь мы уже были бы в трактире… в подвале… там множество стен… сплошные лабиринты — стены красного кирпича… полукруглые окошки, полукруглые двери… и полутьма… свечи… мерцающий свет… Сидели бы за маленьким деревянным столиком, на деревянных стульях. Вдвоем. Женщина в цветном платье, в вышитом переднике, поставила бы нам на столик керамические тарелки, керамические стаканы, принесла бы глиняный кувшин с красным вином.

— Зачем ты мне все это рассказываешь?

— Тебе понравилось бы, я знаю.

Она усмехнулась и нацелила на него свой пронзительный взгляд.