Ицхак Мерас - Тучи над городом Страница 3

Только теперь он заметил, хотя с вечера в номере горела лампа, что сквозь задернутые шторы пробивается дневной свет.

Он раздвинул шторы.

Давно уже рассвело.

Он смотрел на нее и хотел, но не знал, как спросить, что ей скажут дома, если ее всю ночь не было.

— Ты не угадал, — ответила она, не ожидая вопроса. — Нет у меня ни некрасивого мужа, ни красивой дочери.

Он обошел ее, прошел мимо, пнул разверстый чемодан и остановился возле шкафа.

— Тем лучше, — буркнул, — хотя этого я не ждал. — И добавил: — А мне повезло. Мне чертовски повезло, и ты неправа.

Она ничего не ответила, осталась сидеть, как сидела, только повернула к нему лицо.

— Я не подумала, что ты уже уезжаешь, — сказала она, — И у меня нет для тебя никакого подарка.

Он открыл шкаф.

— Я накупил подарков, — весело воскликнул он. — Вот толстый темный свитер. Он мне, наверное, не подойдет, слишком уж темный. Может, поменять? Еще успеваю. Там были такие же толстые, только яркие, слишком уж светлые.

— Нет, — ответила она, — тебе не надо выделяться. Ты должен быть… незаметным. Я хочу, чтобы тебя никто не замечал. Я так хочу…

— А тебе что купить?

— Ничего… Не меняй свитер.

— Если ты хочешь… — еще посомневался он.

Она поднялась.

— Поехали на Витошу, — властно сказала она. — Еще успеем, автомобиль ведь рядом, за углом. Надевай свитер, и поехали. Посмотришь на город с горы. Попрощаешься…

Они, скользя, потому что все холодало, снова поднимались вверх и спускались вниз по ступенькам, подбирались к вершине горы, но теперь они уже возвращались.

В автомобиле было холодно и пришлось долго ждать, пока двигатель разогреется.

А когда разогрелся, они помаленьку стали спускаться вниз. Медленно, но все равно дорога под гору была короче, чем в гору.

Он оглядывался по сторонам, стараясь запомнить все, что видел, но теперь все снова было иным, потому что они ехали в другую сторону, и даже то, что, казалось, он запомнил, поднимаясь в гору, теперь выглядело по-другому и мгновенно стиралось из памяти и вытесняло из нее то, что как бы и помнилось.

Правда, каменная деревня осталась такой же, и, пожалуй, только она и запомнилась.

Они спускались вниз, к подножью, а потом ехали по улицам, машина все уменьшала скорость, как будто и она устала за ночь, но путь становился все короче и все приближался к концу.

— Я тебя провожать не буду, хоть и уезжаешь, — сказала она. — Ладно?

— Ладно.

— И прощаться не буду. Ладно?

— Ладно.

Потом она уехала одна, не оглядываясь.

Перед отправлением поезда он стоял у окна вагона и махал рукой провожающим, но сам он был далеко, очень далеко и… высоко. Он смотрел на них не из окна вагона, а с вершины Витоши и видел всех внизу, у подножья горы. И, содрогаясь, следил за тенями туч, падавшими на город, боясь, чтобы эти тени не затронули их, не затронули их и ее, стоявшую там, где-то в городе, у подножья горы.

Он ничего не мог сделать, он не мог остановить тучи. Он был в этот момент высоко, выше других, но тучи и небо, в котором они плыли, и солнце — были еще выше, чем он, и он стоял и не мог пальцем пошевелить, только стоял и содрогался, боясь, чтобы тучи не пали на них и на нее, и только молил тучи, чтобы они прошли стороной.

От других и от нее. Зимой семидесятого.

В этот момент поезд качнулся и тронулся с места.