Алёна Хренкова - Записки Замухрышки (сборник) Страница 10

БЕШЕНАЯ

После окончания первого класса меня отправили в пионерский лагерь под Наро-Фоминском. Во время войны здесь происходили жесточайшие сражения. Все леса в округе были усеяны осколками бомб, снарядами, гильзами и покореженной военной техникой. Детей в лес по этой причине не пускали. Мальчишки очень любили собирать небезопасное добро, тащить в лагерь и прятать под кроватями. Людей в лесу тоже было мало, поэтому в начале лета все было покрыто коврами ландышей.

Нас водили гулять по краю леса, и мы возвращались в палату с охапками цветов. Все тумбочки и подоконники были заставлены букетами ландышей. Воздуха не было, был один удушающий и в то же время успокаивающий дух цветущего леса. Никому в голову не приходило, что такое обилие цветов может быть вредно для здоровья. Все радовались и поэтому чувствовали себя прекрасно.

Однажды мы нашли крошечного котенка, неизвестно как попавшего в лес. Ближайшая к лагерю деревня была через речку Переплюйку. Переплыть сам он не смог бы. Наверно, думали мы, его подбросили. Мы принесли котенка в лагерь. Поселили в палате. Кормили остатками еды из столовой. Так прошло дня три, пока слух не дошел до врача. При обходе котенок был извлечен из-под кровати, и нам было приказано убрать его с территории лагеря в течение дня.

Я и моя ближайшая подруга Галя стали думать, куда бы деть котенка. Лучше всего, думали мы, отнести его поближе к деревне. Может быть, он прибьется к какому-нибудь дому. Мы пошли в сторону Переплюйки. Хоть речка была и узкая, но на переправе, где лежали скользкие камни, она текла довольно быстро.

Взяв котенка на руки, я двинулась по камням. Мне было страшно, ноги в кожаных сандалиях скользили. Конечно же, я не удержалась и растянулась, бултыхнувшись одной ногой в воду. Котенок когтями и зубами вцепился мне в руку. Я начала отрывать его от себя и окончательно села в воду, больно ударившись о камни задом. Котенок вылетел из моих рук, и его понесло по течению.

Галя с трудом добралась до меня и стала помогать вылезти. За котенком никто из нас не бросился. Я вытирала сопли, кровь с руки и слезы, а Галя просто испугалась.

Речка уходила за поворот, там были кусты. Когда мы вылезли на берег и побежали вдоль реки по течению, котенка нигде не было видно. Мы решили, что он утонул.

Из руки текла кровь. Мокрые мы вернулись в палату. Руку я перевязала носовым платком, но Галя все говорила, что надо смазать рану йодом, как бы не получилось заражения. Мама у нее работала медсестрой, и Галя относилась ко всему, что связано с медициной, очень серьезно. Она уговорила меня пойти в медпункт.

Вот тут всё и началось. Пришлось во всём признаваться. Врачиха орала, что котенок бешеный и что нужно срочно сделать мне укол. Ребят отправили на поиски животного, а меня посадили в машину и повезли в наро-фоминскую поликлинику, где сделали укол в живот и сказали, что, если котенок не найдется, придется делать еще тридцать девять уколов от бешенства.

Мне было уже всё равно. Мало кто знает, какие болезненные уколы в живот. Но самое страшное было то, что я невзначай «прославилась» на весь лагерь. Кроме как «бешеная», меня уже никто не называл.

Через пять дней котенка нашли. Он был совершенно здоров. Я же все пять дней страдала от уколов, а больше всего – от нездорового (или очень здорового) интереса ко мне. Потом все об этом позабыли, а я помню до сих пор.

КАТОК

Мои отношения со школьной физкультурой всегда были вялотекущие. За отцом особых спортивных достижений тоже не наблюдалось. Единственным любимым снарядом у него был диван. Всё, что произошло в то незабываемое воскресенье, лежит на совести двух наших домашних спортсменок: матери и Ларки.

Зимой все центральные парки Москвы покрывались льдом. Катание на коньках в ту пору было почти единственным из доступных зимних городских развлечений. С лыжами было сложнее: в первую очередь, их нужно было иметь, а во вторую – выезжать за город. Коньки же выдавались напрокат в любом парке культуры, но главным в этом деле было заставить меня с отцом захотеть встать на них. Каким-то чудом мать с сестрой этого добились. В полном составе мы отправились в то чудесное воскресное утро на каток.

Единственная пешеходная дорожка в ЦПКО им. Горького, посыпанная песком, вела к пункту проката, где мы взяли коньки-гаги для всех и железную каталку для отца. На коньках он почти не стоял. Я же держалась на ногах благодаря ручке на отцовой каталке.

Ларку мы потеряли мгновенно. Она вышла из дверей пункта проката и растворилась. Мы с отцом тихо тащились по краю катка, напоминая собой выздоравливающего героя войны на каталке и ухаживающую за ним сестру милосердия. Зато наша мать, заложив за спину одну руку и размахивая другой, описывала вокруг катка один круг за другим. Мы не теряли ее из вида благодаря ярко-зеленым шароварам. Я впервые увидела мать, как говорится, в деле и была поражена ее шустрости. Мне в то время она казалась не очень молодой: ей было уже под сорок. На катке играла музыка, все веселились.

Юность матери прошла под развевающимся флагом «Трудовых Резервов». В то время вся наша необъятная страна была охвачена спортом. В одной детской книжке ищут героя, совершившего подвиг, по статной фигуре и значку ГТО на широкой груди и никак не могут найти, потому что так выглядели тогда все молодые люди. Сейчас бы его отыскали в два счета.

Значок ГТО означал: «Готов к Труду и Обороне». Вот таким человеком была и моя мать. В альпинистской связке она покоряла Памир, летала на планере, прыгала с парашютом, рвала грудью ленточку в конце марафонской дистанции, совершала забеги на лыжне и делала многое другое, нашедшее подтверждение в домашнем архиве в виде грамот, значков, фотографий и газетных вырезок тех лет.

По части спортивных достижений Ларка тоже не отставала от матери. Многие из них были особо зафиксированными. Например, когда сестра училась плавать, засовывая волейбольный мяч под майку с буквой «Д» на груди и доводя себя до полного посинения и изнеможения, мать после множественных угроз сама заходила в воду, фиксировала на Лариной шее полотенце и только так могла вытащить ее из пруда. Буква «Д» на Ларкиной майке означала «ДИНАМО». В ее комплекс ГТО также входили колка дров, прыжки с крыши сарая и раскачивание на макушках деревьев. Многие спортивные достижения сестры были отмечены громадными, непроходящими до самой зимы болячками на коленках.

Но вернемся на каток. Отец сдался первым. Он примерз намертво к каталке. Я с трудом дотолкала ее до пункта проката и усадила отца в тепле пить кофе. Когда его лицо стало розоветь, а губы начали шевелиться, я поняла, что он пытается произнести. Я была с ним солидарна. Мои ноги мало того что не стояли ровно и все время тряслись в коленях, были еще белые в ступнях и синие в пальцах. Я судорожно терла их шерстяными носками, пытаясь впустить кровь, которая была где-то в моем теле еще теплой. Музыка играла, наших нигде не было видно.

Спустя часа два примчалась краснощекая мать узнать, как мы развлекаемся. Мы завыли и стали проситься домой. Ларку искали до вечера. Только сумерки и голод заставили ее появиться на горизонте.

Усталые и хорошо отдохнувшие, мы возвращались домой. Больше такого никогда не повторялось.

ИЗЯ

Первая моя учительница Анна Васильевна почти не оставила у меня никаких особых воспоминаний. Это была очень спокойная, худощавая женщина с железными зубами. Она учила нас четыре года и спокойно передала в руки учительнице математики Марии Васильевне, которая стала нашей классной руководительницей.

Марья, как мы ее звали, говорила, вернее, все время орала на нас пронзительным голосом с каким-то хохлятским местечковым акцентом. Была она, в общем, доброй, но не очень умной женщиной, я не имею в виду математику. С математикой у Марьи было все в порядке.

В нашем классе учился мальчик Изя Резник. С первых дней учебы ребята всячески изводили Изьку. Было все беззлобно, в классе никогда не было отъявленных хулиганов, никто и никогда не причинял ему боли, но для толстого, косоватого и заикающегося Изи эти приставания были мучительными.

Мальчишкам все время хотелось его валтузить, тискать, прижимать ножками стула к стене или, лучше, к доске. Между ножками он крепко застревал, и когда хотел освободиться, то начинал елозить вниз или вбок, а стул неуклонно полз за ним, придерживаемый крепкими руками. Своей спиной Изя частенько вытирал не только стены, но и доску.

Мать Изи прибегала в школу «спасать» мальчика и жаловаться на мучителей. Ничего не помогало. Мне было жалко Изю, особенно когда он отвечал у доски. Застенчивый, и от этого еще больше заикающийся, он раскачивался из стороны в сторону, да так сильно, что казалось: он может упасть прямо на пол.