Артур Япин - Сон льва Страница 10

Только через несколько недель он снова решился положить руку на грудь Гале, и теперь его пальцы задержались здесь еще дольше и уверенней, чем в первый раз, но реакции не вызвали. За минувшее время Гала так заучила свой текст, что почти не слушала себя. Даже ее интонации от репетиции к репетиции оставались одни и те же. Поскольку Максим с самого начала оставил ей мало места для ответной актерской игры, она не чувствовала необходимости включать эмоции и отдаваться сцене. Она просто повторяла все движения, как в тот первый раз. А страсть из них ушла.

Максим испугался. Сначала ее холодности, затем своей собственной ярости. Из-за ее безразличия он чувствовал себя преданным, словно она его обманула. Он был зол, ему было горько, его мутило от ее близости, и он гневным движением оттолкнул ее от себя. Несколько зрителей, сидевших у стены, внезапно проснулось. Он хлопнул со всей силы по ее ягодицам и сразу же замахнулся еще раз, теперь уже, чтобы ударить по голове, но она оттолкнула его руку.

— Ай, — воскликнула Гала, — но теперь уже к Максиму медленно повернулась Соланж, словно желая опалить ему лицо огнем.

Максим взял текст начала сцены. Их слова разносились по залу. Он снова привлек ее к себе. «Такой мужчина, как месье Арно, — решил он, — не даст обмануть себя дважды». Отныне он отбросит скромность и будет массировать ее соски средним и указательным пальцами пока они не затвердеют. Ему не пришлось долго ждать. Соланж начала запинаться, ее дыхание стало прерывистым.

После этого их внимание не ослабевало ни на секунду. Сколько ни было потом репетиций, им удавалось провоцировать друг друга — нагло, вызывающе, бесстыдно. Некоторые щипки и стоны остались их тайной — никто не видел, как она кусала его мочку уха, а он слизывал соль у нее из подмышки. Но в остальном Максим и Гала играли свое возбуждение на глазах у других студентов, вежливо смотревших, словно здесь было чему поучиться. Только польская Ширли Темпл, похоже, поняла, что происходит на самом деле. Она ничего не говорила, пока шли репетиции, потому что незапланированная эротика вносила хоть немного жизни в ее режиссуру, но после репетиций она иногда поглядывала на Максима и Галу, иронично подняв бровь.

Этим и отличаются непрофессионалы, — сказала она однажды лукаво, — они не знают, где кончается игра и где начинается жизнь.

Казалось, свобода в отношениях Максима и Галы всегда будет ограничиваться только репетициями. Вне театра застенчивость Максима была подобна стеклянному колпаку. Он боялся даже глубоко дышать, как будто экономил воздух. В бар напротив они шли с Галой вместе, но внутри садились не рядом, иногда даже за разные столики. Никто из присутствующих не догадывался, что Максим и Гала продолжали ощупывать друг друга на расстоянии. Чаще всего они слушали разговоры кого-то третьего, а Максим при этом упражнялся в остротах, которые Гале удавались так удивительно легко. Приветливо улыбаясь, он пытался несколькими словами победить скуку. Вначале после каждой победы он смотрел на свою партнершу по игре, ловя ее улыбку, порой их взгляды искали друг у друга поддержки, когда кто-то произносил какую-то банальность. В такие моменты они настолько уходили в себя, что им казалось, что они медленно взмывают над своими стульями и смотрят на всю компанию сверху. Им было достаточно одного взгляда, одного царапающего движения в воздухе, чтобы убедиться, что они поняли друг друга. Через некоторое время они настолько сыгрались, что не нужны были ни знаки, ни подмигивания. Они так были уверены, что знают, о чем думает другой, что им не требовалось никаких подтверждений.

Именно эта близость была для Галы гораздо важнее телесной. Она будоражила ее сильнее, чем моменты, когда они на репетиции сплетались в объятиях и она ощущала его пульсирующее возбуждение своим телом. Тогда она задиристо смеялась и слегка терлась бедром о его член, потому что это входило в ее роль. Она всего лишь Дразнила его, для нее это почти ничего не значило. Но мысль о том, что ее внутренний мир кому-то настолько интересен, что он согласует с ним свой, возбуждала ее Это не давало ей спать по ночам, словно в любой момент он мог появиться откуда ни возьмись и наброситься на нее. Именно это заставляло ее во всем его опережать, не переставая удивлять.

После того первого вечера Максим больше не опаздывал на поезд. Он уходил вовремя, часто первым, и если получалось, исчезал не попрощавшись. На улице он вздыхал с облегчением, оставшись наедине со своими мыслями. В то же время гогот и смешки, доносившиеся из открытого окна бара, успокаивали его, так же, как много лет назад звуки в доме: где-то был праздник!

Гала смотрела ему вслед, но он никогда ей не махал, по крайней мере, пока она могла видеть, пока он не исчезал за темным окошком в углу. Там он, несомненно, оборачивался. Чтобы вызвать его ревность, она однажды специально прислонилась к парню, игравшему Манекена № 2.

Дома в маленьком городке Максим закрывал глаза и, вспоминая Галу, наслаждался этими воспоминаниями, как все молодые люди. Затем, вернувшись к реальности, он пытался увязать представление о себе самом с тем, что с ним происходило.

Однажды в конце июня мечты Максима словно попали в стремнину. У Манекена № 2 был день рождения, поэтому вся труппа отправилась после репетиции не в кафе кинотеатра, а в гости к имениннику, живущему по соседству — над старым сарайчиком при фабрике бриллиантов, в переулке, выходящем прямо к воде. На чердаке не было ни стульев, ни диванов, только подушки и выцветшие матрасы. Полька позвала двух парней, чтобы они помогли ей сесть на подушки. Она скинула туфли, слегка опустила лямочки топика и устроилась на своей шубке, которую во время репетиций накидывала себе на плечи.

Все ползали на коленях между пледами и подстилками, поднимая пыль, которая плясала в ореолах свечей и вокруг горшочков с благовониями. Пока все усаживались в общий шумный круг, Максим открыл одно из деревянных окошек в крыше. Обернувшись, он увидел Галу, лежащую на животе рядом с Манекеном № 2, тот положил голову ей на спину с таким видом, словно уже получил свой подарок. Максим взял себя в руки и уговорил трех человек подвинуться, так что ему, наконец, удалось оказаться рядом с Галой, твердо решив сделать все, чтобы не дать Манекену № 2 приступить к распаковке своего подарка.

Пока раздавали травку, Максим задумался, будет ли он курить вместе со всеми. Это бы вписалось в его представление большой жизни, где полно запретных удовольствий и удовлетворенных желаний, если бы люди, которых он до сих пор видел курящими травку, не казались ему такими убогими. Они курили не потому, что хотели изведать что-то неизведанное, как он, а потому, что потеряли всякую надежду, что в их жизни еще будет что-то неизведанное. Именно так, причмокивая, и лежал Манекен № 2. Он наслаждался вяло и скучно. Он передал косяк Гале. Она взяла его и принялась изучать сквозь прищуренные ресницы, словно не хотела сдаваться без борьбы. Затем она сложила свои огненно-красные губы в трубочку, затянулась и закрыла глаза. Потом отдала косяк Максиму и, глядя ему в глаза, открыла рот и выпустила кольцо дыма.

Максим играл свою роль как можно лучше. Он никогда раньше не курил, поэтому последовала обычная комедия: он втянул в себя дым, задержал его внутри, закашлялся и хотел скрыть, что задыхается, но после четвертой или пятой затяжки дело пошло лучше.

Он задержал дыхание, пока Гала на него не посмотрела. Тогда он открыл рот, как она минуту назад. Вскоре она, казалось, растворилась в дыму, который он выдыхал.

Он очнулся оттого, что его трясла Гала. Настойчиво. В углу парочка, до этого тискавшая друг друга, поспешно искала свою одежду, а потом выбежала наружу. Манекен № 2 прыгал туда-сюда по подушкам.

— Какой идиот открыл окно?.- кричал он, выливая ведро воды на кусок тюля, охваченного огнем. От сквозняка одна из штор оказалась слишком близко к горшочку с благовониями. Полька заметила это первой и хотела потушить огонь своим виски. В конце концов ей пришлось пожертвовать шубкой, и Манекен № 2 набросил ее на тлеющие подушки. Ему удалось остановить пожар, но праздничного настроения как не бывало.

Когда Максим с Галой оказались внизу в переулке, он понял, что на этот раз не успевает даже на ночной автобус. Гала побежала в противоположную сторону в конец переулка, к воде. Она встала на мостки и несколько раз глубоко вздохнула.

— У меня кружится голова, — сказала она. — Мне нужно лечь.

— Зря мы накурились.

Он обнял ее за плечи. Его испугало, как резко исчезла улыбка, всегда сиявшая у нее на лице. Она зашаталась и схватилась за него.

— Я отвезу тебя домой, — сказал он, хотя видел, что уже было слишком поздно.

— Это не из-за курения.

Гала внезапно осела, а потом легла во весь рост на досках. Максим огляделся, словно ждал чьих-то указаний. Низко над водой дул пронизывающий влажный ветер. На Гале была тонкая юбка и футболка без рукавов. Максим сел рядом с ней.