Катрин Панколь - Звезда в оранжевом комбинезоне Страница 11

– О’кей, – ответил Том и вновь занялся гармошкой.

Стелла подняла стекло.

– Мог бы быть и повежливее. Что, очень хочется самому разгребать снег? Благодаря ему мы выиграли как минимум полчаса, между прочим.

– Я ему не мартышонок. И он мне не отец.

На втором этаже предприятия Куртуа, как орлиное гнездо, примостился кабинет Жюли. Эта большая застекленная комната была похожа на сторожевую башню. Она возвышалась над аллеями, на которых теснились разбитые машины, тракторы, балки и рельсы, металлоконструкции, листы кровельного железа, шифер, старые плиты, шланги и трубы, разные бытовые приборы. Жюли с кем-то тихо переговаривается, зажав телефон между плечом и ухом. Она что-то царапает в своем блокноте, записывает какие-то цифры, складывает, вычитает, умножает, делит, кивает, проводит ладонью по шее, чтобы объяснить, что имеет дело с занудой, потом вновь погружается в свои неразборчивые записи, при этом успевая следить за экранами наблюдения. Вся территория стройки непрерывно находится под наблюдением. Днем и ночью. Можно увеличить изображение, замедлить и остановить в момент непонятного движения, подозрительного действия, возможного получения взятки.

Стелла демонстрирует Жюли свои новенькие перчатки, стучит ими по рабочему столу. Стук их отдается в офисе как радостный удар хлыстом. Жюли поднимает кверху большой палец, одобряя покупку. «Да еще со скидкой», – отвечает Стелла. Жюли изображает, что аплодирует, продолжая при этом разговор по телефону.

На ней балахон, который совсем недавно состряпала Стелла в своей мастерской лоскутного шитья, называемого теперь модным словом «пэчворк». Здоровенный светло-серый свитер с разноцветной аппликацией: «I am a candy girl»[11] на ослепительно-алом сердце. Все девушки собрались тогда, чтобы отпраздновать первое лоскутное одеяние Жюли посреди рулонов ситца, сатина, войлока, вельвета, мотков шерсти и катушек с нитками. Жюли сначала сомневалась, прежде чем надеть на себя балахон. Потом решительно сняла очки и продела голову в вырез. Они все зааплодировали, закричали: «Браво, Жюли!» Все для них было поводом устраивать праздники и поздравлять друг друга. «Как вы думаете, не жмет?» – спросила она, расправляя пуловер на груди. Метр шестьдесят два, семьдесят килограммов, темные густые курчавые волосы, красные щеки, маленький носик симпатичного пекинеса. «Нет, ну что ты!» – хором отозвались они. «И вы думаете, это подзадорит парней?» В тридцать четыре года Жюли все никак не могла найти достойного ее спутника. Они засмеялись: «Ну да, конечно, у них возникнут всякие соответствующие мысли!» – «Да им не мыслей не хватает, а смелости», – вздохнула Жюли…

– Да за такие деньги никто не согласится их покупать! Сами понимаете! Будьте же реалистом!

Жюли прикрыла ладонью трубку и прошептала Стелле:

– Не уходи никуда, нужно перевезти большой груз… огромные медные котлы, найденные в лесу под грудой металлолома. Раньше они стояли на бывшей шоколадной фабрике Ренье, там даже какие-то бумаги с ними вместе зарыты. Лет десять назад все это произошло. Наверное, человек, который их закопал, хотел потом забрать, да так никогда и не вернулся. Там, короче, меди на тридцать тысяч евро. Мне позвонил местный фермер. Оценил все это на глаз. Хочет, чтобы ему заплатили наличными. Решили с ним – пятьдесят на пятьдесят. Это очень даже неплохо!

И тотчас продолжила разговор:

– Да-да, я вас слушаю. Я прекрасно вас поняла, но…

Стелла, опершись на подоконник, смотрела во двор. На чаше огромных весов стоял грузовик. Сначала его взвешивали с грузом, потом он разгружался, его взвешивали порожняком и оплачивали разницу. Или, наоборот, он уходил пустым, приходил с грузом, и тогда операция происходила в обратном порядке. На приеме продукции стоял Жером. На работу он всегда приезжал на велосипеде, пять километров туда, пять – обратно. У него дома перемерзли канализационные трубы, поэтому душ он принимал на работе, в раздевалке. Он всегда был готов поставить на место мошенника, который собирался его надуть, но краснел и обливался потом, если к нему обращалась женщина.

Дождя не будет. Пошел снег, он падал крупными плотными хлопьями. Бубу достал метлу из прутьев, чтобы очистить заледеневшие комья снега, мешающие проезду машин. Если так будет продолжаться, им с Томом нужно будет заночевать в городе. Она тогда позвонит Сюзон, чтобы та управилась со скотиной. Десять раз в году все замерзает на целые сутки, десять дней снег душит город, заволакивает все, гасит звуки, липнет к подметкам…

Когда Стелла была маленькая, она не любила снег, который, как кляп, затыкал рот ее матери. По вечерам она съеживалась в комочек в постели и затыкала уши. Но все равно она слышала… Комнату родителей от нее отделяла лишь тонкая перегородка. У нее рвалось сердце. Первые стоны, движения тел, скрип кровати… Стакан падает с тумбочки, катится по полу, вопль отца: «Ты видишь, что ты сделала?» Звук оплеухи, стук изголовья кровати об стену, стук маминой головы об стену, долгий стон и всегда эти слова, произнесенные сквозь рыдания: «О нет! О нет! Я так больше не буду, обещаю тебе!» Всегда эти слова. Она всегда просила прощения.

Стеллу тошнило и мутило.

Весь ужин подступал к горлу, и она бежала к раковине в комнате. Ее рвало.

Потом наступала передышка. Стоны и вздохи. А потом – тишина. Жуткая тишина. Стелла мучилась вопросом: что с мамой? В каком она состоянии? Она пыталась уснуть, вертелась с боку на бок, складывалась калачиком, словно пытаясь выпустить наружу страх и боль. «Моя малышка как вода, да, как вода живая, она бежит, как ручеек, и дети за ней, играя, бегите, бегите за ней со всех ног, никто ее прежде догнать не мог…»

В снежные ночи он делался особенно раздражительным. Он называл это «особенно чувствительным». Вся эта белизна выводила его из себя. Снег действовал ему на нервы.

Она прислонила лоб к холодному стеклу, провела головой, и раздался тихий, но неприятный скрип. Тома она оставила в школе. Он захлопнул дверь грузовика, обернулся, небрежно отсалютовал по-военному, приложив правую руку к козырьку своей шерстяной кепки. Маленький славный солдатик. Она едва не крикнула: «Давай назад, сегодня нет школы, слишком холодно, занятия отменили», но потом сдержалась.

Вернулся страх, тот самый страх, что глодал ее изнутри.

Она держалась стойко и выживала одна с тех пор, как уехал Адриан. Высоко держала голову и не сдавалась. «Ну, я в этом уверен, ты ведь не какая-нибудь мокрая курица», – сказал он ей. Улыбнулся своей тонкой, похожей на простую царапину улыбкой, которая не часто у него появлялась. Мокрая курица, трусиха, сдрейфила, зуб на зуб не попадает, душа в пятки ушла, себя не помнит от страха, едва дышит, чуть штаны не намочила, посинела и вся дрожит – сколько же вы, люди, напридумывали синонимов для своей трусости!

– Да, я знаю, что цены поднялись, но не до такой же степени, мсье Гризье! Послушайте, подумайте сперва и потом мне перезвоните… Да-да. Стелла поедет и посмотрит на них. Когда? А сегодня вам подходит?

Жюли никогда не нервничала. Именно она вела все переговоры с клиентами, обсуждала цены, составляла сметы и таблицы, начинала новые дела, следила за курсом цен на металл, вела бухгалтерию, заполняла ведомости на зарплату. Стелла водила грузовик, выезжала на задания, оценивала, измеряла и взвешивала продукцию, следила за погрузкой и разгрузкой тонн металла и при этом выполняла службу спасателя на маленьких дорогах, когда кто-то из автомобилистов попадал в аварию. Помимо двух подруг, на предприятии работали еще восемь человек. Все мужчины. Они сортировали лом, резали автогеном, управляли подъемными кранами, запускали дробилку, чинили ее и смазывали. Начальником над всеми была Жюли. Ее слушались беспрекословно. «Это мои мужички», – смеясь, говорила она.

Жюли была дочкой начальника предприятия, месье Куртуа.

Месье Куртуа занимался внешними сношениями фирмы, он редко бывал дома, все больше за границей. Индия и Китай стали крупными клиентами, тоннами потребляющими их металл. Два оголодавших великана, требующих все больше ржавого мяса. А Жюли Куртуа и Стелла Валенти познакомились в первом классе и работали вместе уже двенадцать лет.

Это было двенадцать лет назад, в один из понедельников. Стелла мчалась домой вся в слезах: это были слезы бешенства, колючие и сухие, царапающие, как камушки. Сердце ее рвалось от мысли, что необходимо уехать.

Она встретила Жюли на главной улице городка. Та выходила из банка. Они решили зайти в кафе попить кофе. Ну, Стелла ей все и выложила. Жюли слушала ее и вздыхала. С каждым вздохом она добавляла еще один кусочек сахара себе в кофе. Стелла не сдержала улыбку.

– У тебя нет выбора, Стелла. Для твоей матери уже слишком поздно, она уже отказалась от мысли о борьбе. Подумай о себе. Тебе двадцать два года, ты еще молода…