Евгений Шкловский - Точка Омега Страница 11

Гора есть гора, с ней не шутят. Ларе ведь не надо было участвовать в соревнованиях, она не была профессиональной спортсменкой, так зачем? Впрочем, она находила какой-то свой, органичный именно для нее алгоритм нагрузок, стояла внизу или вверху, а потом поднималась или спускалась. И взгляды волей-неволей приклеивались к ее невысокой ладной фигурке в ярко-красном горнолыжном комбинезоне, мы привыкли к ее внезапным или вполне предсказуемым появлениям, и нам нравилось, что она здесь, на Горе.

Нередко мы приглашали ее в нашу будку выпить горячего кофейку или чаю, особенно в сильные морозы, в метель или когда ветер, от которого на вершине становилось неуютно, лыжников в такие дни бывало гораздо меньше, только самые отчаянные. Она с задумчивым видом молча пила кофе, слушая наши разговоры про горы и трассы, при ней все оживали, каждый норовил вспомнить что-нибудь эдакое, экстремальное, заветное. Она улыбалась, смотрела голубыми, как небо над горой, глазами, покачивала удивленно головой и время от времени исторгала неопределенный горловой звук – то ли одобрения, то ли недоверия.

Славная она была, своя в доску, ее можно было взять в поход и не волноваться, что придется тащить на себе или выслушивать жалобные стенания. И все равно в ней была какая-то загадка, потому что ее страсть к лыжам и к Горе была не такой, как у нас, не спорт и не риск ее увлекали.

Вроде как она была с нами, сидела за столиком в нашей неказистой будке, отхлебывала маленькими глотками горячий кофе из термоса, осторожно касаясь края кружки чуть обветренными тонкими губами, но при этом все равно витала где-то в своем мире. Она не поддавалась на обычный флирт и не пыталась кокетничать, как это происходит часто с другими барышнями, поднявшимися на нашу Гору, такими же фанатками, как и она. Какая-то задумчивость в ней была, хотя она могла рассмеяться удачной шутке, могла и сама выдать что-нибудь забавное. Обычно же она просто молча смотрела на нас, переводя взгляд с одного на другого, словно чего-то ждала или пыталась разглядеть нечто, о чем мы сами не знали и даже не догадывались. Каждый в какой-то миг чувствовал это, причем необязательно в нашей будке, но и на склоне.

Она все равно была одной из нас, для кого Гора стала если не вторым домом, то своего рода Меккой. А влекло сюда многих – и тех, кто давно овладел горными лыжами, и тех, кто еще только начинал. Не обходилось и без эксцессов, последствий глупого лихачества или просто непонимания, что горные лыжи – это не игрушки, это опасный спорт, требующий подготовки и элементарной осторожности.

Нам приходилось следить за этим, кого-то инструктируя, кого-то всерьез обучая, а кое-кому делая серьезные внушения вплоть до отлучения от Горы. И не важно, какой ты крутой и сколько у тебя денег. Если тебе плевать на других, лучше держаться подальше. Гор много, не только наша. Впрочем, серьезных конфликтов удавалось избегать, хотя всякое бывало – поскальзываются и на ровном месте.

А про Лару хотелось узнать побольше. Она, судя по «Мурано», на котором приезжала, классным лыжам и общей экипировке, явно была хорошо обеспечена, ко всему у нее хватало свободного времени, чтобы появляться на Горе в самое разное время. И она была замужем (кольцо на руке), хотя мужа рядом с ней никто ни разу не видел. Как и вообще других мужчин.

Однажды, когда мы стояли рядом на вершине, она спросила меня, испытываю ли я страх перед спуском. Что я мог ей ответить? Если честно, когда-то побаивался, особенно в самом начале, да и потом бывали минуты малодушия, особенно в настоящих горах, не здесь, а на сложных трассах и еще больше там, где их нет. Мы искали такие малоосвоенные места нарочно, чтобы испытать себя, и там действительно можно было испугаться, человеку вообще свойственно испытывать страх. Это не зависит от тебя. Страх приходит и уходит, но без него невозможно. Страх – это инстинкт самосохранения. Конечно, с опытом постепенно закаляешься, более трезво оцениваешь и трассу, и силы. Даже если рискуешь, страх уже не такой, как прежде, с ним проще совладать. И вообще самые смелые люди в действительности те, у кого он острее и кто хочет его победить.

– Странно, – сказала она, – я страшная трусиха, даже на машине побаиваюсь ездить, хотя уже лет семь за рулем, а здесь, на Горе, чувствую себя абсолютно спокойной. Даже не понимаю почему.

– Наверно, это другой страх…

– Наверно… – Она поковыряла палкой снег. – Только я хотела бы, чтобы его совсем не было. Иногда утром трудно выбраться из постели, потому что… ну потому что… страх. Хочется поплотнее зарыться под одеяло, закрыть глаза и не шевелиться. Это не что-то конкретное, а вообще. А здесь как рукой снимает. Почти сразу, как только я поднимаюсь сюда. И потом его тоже нет. Не знаю, как это объяснить.

– Может быть, потому, что Гора такая? Здесь и вправду чувствуешь себя иначе.

– Возможно, – сказала она. – Везде такое напряжение, нервы, агрессия… А здесь хорошо. Просто хорошо, будто я дома. Даже когда метель и очень холодно.

Никто из нас так это не чувствовал. Главное – высота, трасса, белизна снега, звон ветра в ушах…

Она ничего не сказала про нашу будку и про нас, мы здесь были ни при чем. Обижаться было бессмысленно. Она выбрала именно нашу Гору, а значит, и нас.

Каталась она все лучше и лучше, причем с какими-то странными торможениями и виражами, издалека напоминающими то ли иероглифы, то ли ноты. Никогда нельзя было предугадать, когда ей вдруг взбредет в голову тормознуть и, взметая снежную пургу, помчаться наискось, направо или налево, и потом снова свернуть, так резко, что, казалось, непременно упадет. Слава богу, обходилось. Словно невидимая рука в какое-то мгновение подхватывала ее сильно накренившуюся фигурку в ярко-красном комбинезоне и выравнивала, помогая устоять на ногах. Мы любовались ею, хотя в иные минуты холодело в груди и екало сердце.

Как-то ее довольно долго не было, причем с новогодних каникул, но не десять дней, а больше, недели две или даже три. Хотя на Горе в это время всегда уйма народу, мы чувствовали ее отсутствие – сразу как-то поскучнело, поблекло, несмотря на веселую музыку, иллюминацию и высокую разряженную елку в разноцветных гирляндах, которую мы сами украшали. К тому же и январь выдался сумрачный, солнце почти не проглядывало, часто принимался сыпать мокрый липкий снег… Настроение было, положа руку на сердце, совсем непраздничным, только мы не догадывались о причине, пока кто-то не сказал: «А Лары-то нету…»

Объявилась она только в конце января, смуглая, будто с юга, но только была она, как выяснилось, не в теплых краях, а в Швейцарии, в горах, и все бы ничего, но довольно сильно подвернула ногу (неудачно упала), так что пришлось подлечиваться. Муж катался, а она смотрела.

– Там красиво, – сказала она, однако в голосе прозвучала какая-то странная отстраненность. – И тепло, можно загорать. Зима хоть и снежная, но какая-то другая. Только вот, не повезло, – закончила она. – Можно сказать, на ровном месте. – И она улыбнулась, из чего можно было заключить, что она рада возвращению на Гору.

Спускаться она пока старалась осторожно, видимо, не очень уверенная в своей ноге.

Вскоре, однако, ее фигурка снова маячила в разных местах, снова мы зазывали ее погреться и выпить горячего кофейку в нашей будке. Тут же, словно по заказу, и распогодилось, солнце сияло и пригревало почти по-весеннему. Лара казалась веселей, чем обычно, меньше впадала в задумчивость и чаще улыбалась. Однажды она привезла с собой большой термос с горячим глинтвейном, и ближе к ночи, когда посторонних на Горе никого не осталось, был устроен настоящий праздник.

Кто-то между делом пошутил, что ее присутствие на Горе благоприятно сказывается на общей обстановке: меньше всяких эксцессов, неудачных падений, повреждений и прочего, чего обычно, увы, хватает. И вправду, пока Лары не было, несколько человек ломало ноги, были сильные ушибы, приходилось даже вызывать неотложку.

Понятно, все бывает, это может зависеть от погоды и всякого разного, а может и ни от чего не зависеть. Случай – дело непредсказуемое, и тем не менее с возвращением Лары что-то изменилось. Конечно, это было только предположением, причем высказанным в шутку, но в каждой шутке, известно, есть доля правды. Словно сама Гора обрадовалась возвращению блудной дочери и теперь одаривала всех своей благосклонностью.

А однажды вместе с ней пожаловал мужчина – муж или, может, еще кто. Они стояли на вершине и о чем-то разговаривали. Он тоже на лыжах, синяя с серым куртка, белые брюки… Разговаривали они, судя по всему, довольно нервно, а потом она сделала шаг вперед, оттолкнулась палками и понеслась вниз, сначала прямо, а где-то с середины спуска начала выделывать кренделя, зарываясь в тучу снежной пыли, ее спутник почти не отставал, успевая ловко повторять все ее виражи, – видно было, что умеет.

Потом они еще не раз поднимались на вершину и снова спускались. Красиво у них получалось, слаженно, приятно смотреть.